У МОРЯ Осенний день багровый на исходе. На ветвях бьются сохлые листы И быстрый ветер переходит В буграх прибрежные кусты. С косичкой тонкой на макушке Поет бродяга-китайчонок. И в лад под песню колотуши Дрожат в озябнувших ручонках. Поет привычно-монотонно, И сам подпрыгивает в лад… Обводит сонными глазами Толпу собравшихся ребят. В цветных нарядах корейчата, Детишки — беженцы — евреи — Собрались грязные галчата Толпой крикливою на берег. Шампунки бьются стертыми бортами… Старик китаец у руля Любовно голову мотает, Прищурясь косо на ребят… И как разбитое крыло, О берег бьется рваная волна. НА АМУРСКОМ ЗАЛИВЕ «Юлит» веслом китаец желтолицый Легко скользит широкая шаланда По тихой глади синих вод залива. Пред ним Востока Дальнего столица: Владивосток за дымкою тумана, На склонах гор застыл он горделиво. Как всплески под кормою, монотонно, Поет тягуче за веслом китаец Про Хай-шин-вей — «трепангов град великий». Над ним в далях небес светло-зеленых Полоски алые в томленьи тают И звезды робко открывают лики. ЕЛЕНА НЕДЕЛЬСКАЯ «В душном мраке усталые люди…» В душном мраке усталые люди Напряженно и жадно молили О покое, о мире, о чуде… А сирены стонали и выли. Воздух рвался от залпов орудий, И дрожали, коробились крыши, И кричали испуганно люди, И никто этих криков не слышал… Мать плясала над трупом ребенка, И металися косы, как грива. Дикий смех, исступленный и звонкий, Был страшнее, чем залпов взрывы. Пастор рылся в дымящейся груде Обгорелых обломков строений, Посылая и Богу, и людям И проклятия, и обвиненья… Забирались под землю глубоко… Пес подстреленный жалобно лаял. ………………………………………………… А над миром на небе далеком Распускалась звезда голубая. СВЕТЛАЯ НИТЬ Ты знаешь, мне страшно бывает порою, Что я не смогу до конца сохранить В душе, поражённой тревогою злою, Непорванной тонкую светлую нить. Я замкнутой стала, суровей, черствее; Все реже мечтаю, все больше молчу, Но тот уголок, от которого веет Дыханьем весенним, я помнить хочу. То небо глубокое, радостным взором Сиявшее в ясном покое святом: Тот сад, расцветавший так буйно, в котором С достоинством старился чистенький дом; Те комнаты низкие; на половицах Отсветом луны нарисованный клин; На старых портретах знакомые лица И лестница узкая — на мезонин. И жить-то, быть может, осталось недолго. Пусть! Лишь бы звучала в бессонной тиши Та песня, что вольно взвивалась над Волгой, Та песня, в которой и горечь, и ширь. Пусть не было счастья, покоя не будет, Пусть, лишь бы не рвалась чудесная связь, Чтоб помнить всегда, как о ласковом чуде, О месте далеком, где я родилась. ВОЛГА
Нечасто, но с тоскою неизбывной Я вспоминаю Волги ширь, простор. Хор рыбаков тоскливо-заунывный… Нечеткий контур Жигулевских гор. Темнеет. Вечер шествует победно. На пристани зажегся желтый свет. И наполняет воздух песней медной Уютных храмов ласковый привет. Величественно в высоте сияя, Луна на Волгу свет спокойный льет. Бурлит вода, под колесом вскипая, — Как лебедь, проплывает «Самолет»… И веет в душу тихою отрадой. Встает одна картина за другой. Мой дом родной за низкою оградой И старый сад, уснувший над рекой… ВЕЧЕР Окончен дня томительный обман… Морозной ночи сумрачный предтеча — На землю грустную закутанный в туман Спустился медленно холодный синий вечер. Чуть видны звезды в трепетных венцах. Ты у окна. Задумалась глубоко — О счастьи тишины, о раненых сердцах, О грусти пламенной в стихах хрустальных Блока. ОТКРОВЕНИЕ Пред облаком, спокойно тающим На фоне темно-голубом, Пред небом, звездами сверкающим, Я осеню себя крестом. И верю — будет откровение, Когда, бесплотен, невидим, — Меня коснется на мгновение Дух чистый — светлый серафим. И я пойму душой измученной, Что жизни тягостная жуть, Что тусклые ее излучины — Лишь к Вечному недолгий путь. |
