МАГИ Нет, мы не люди — мы древние маги, В башнях чертившие свой гороскоп; «Было» и «будет» связав на бумаге, Ждем прохожденья завещанных троп. Варваров орды гудят под стенами, В шлемах у латников волчьи хвосты; Светоч Психеи мерцает над нами: Мы не опустим цепные мосты. Крошатся глыбы под медью тарана, Кровью запятнаны мышцы гонцов, Но не воскурим чужим истуканам Тайными знаньями наших отцов! Выше, все выше витыми ходами: Бездне и смерти посмотрим в лицо! Светоч Психеи мерцает над нами, Внукам несем Золотое Яйцо! 1925 СООТВЕТСТВИЕ Взойти ступенями, внизу оставив гам, Промеж гранитных псов и темнохвойных сосен, И вдруг над кленами, чей лист кровавит осень, В сквозистом воздухе — резной на сваях храм. Амиде ли, Фудо или иным богам, Которых вид свиреп и смертному несносен, Кому ты посвящен? Кому в рассветах весен От белых пышных груш исходит фимиам? В ограде лаковой пространство мерит шагом Старушка в кимоно, свершая свой обет, И звонко падает мольба ее монет. Так дальний костромич в часовне над оврагом, Соседа постучав по тощему плечу, Направит «к Празднику» семишную свечу. 1922 Фузан. Корея ЖЕНЬШЕНЬ Того, кто волей тверд и помыслами чист, Проводят гении лесистым Да-Дянь-Шанем В извилистую падь, к затерянным полянам, Сокрывшим зонт цветов и пятипалый лист. Но злобны демоны, владыка-тигр когтист: Не торопись звенеть серебряным данном Под вязью вывески торговца талисманом, Где пряных зелий дух и горек, и душист. Сложив шалаш, постись! Из недр росток женьшеня Сбирает старику любовные томленья И смертному двоит даренный Небом срок. А в мглистый час Быка, созвездиям покорен, С молитвой праотцам бери олений рог, И рой таинственный, подобный людям, корень. ГАНЕША У розовых развалин в буйных розах Укрыл воздушными корнями баниан Старинный жертвенник, и в кружеве лиан На плитах воины в даронесущих позах. Горящим обручем лампад обрамлена, Синеет в мраморе таинственная ниша, Где дремлет в лотосе, глухие гимны слыша, Большая статуя премудрого Слона. В ногах у Ганеши лег ворох полумертвый Душистых венчиков, янтарных, как заря; Рассыпан крупный рис на плитах алтаря, И медь блестит, устами дев истерта. 1920 Кэнди, Цейлон КУРИЛЬЩИК
Малаец курит. Воспаленный взгляд Прикован желтым огоньком светильни. В углу, над палубой пустой и пыльной, Дым опиума стелет сладкий яд. Весь день грузили. Плечи, грудь болят… Упал туман, горячий и обильный, Но белый человек, колдун всесильный, Зажег шары сверкающих лампад. И наглый мертвый свет неумолимо Бьет яшмово-коричневую грудь. Вдыхая благодать святого дыма, Дрожит иссохший стан. Зрачки — как ртуть, Но узколобое лицо надменно: Он курит — что ему до всей вселенной? 1921 Сингапур СТИХИ ИМПЕРАТОРА ЮАНЬ-ХАО-СЯНЬ Надпись на фарфоровой чашечке в Яшмовой зале музея Гимэ, в Париже От грусти осени темнее сумрак леса, А тени облаков вечернюю несут прохладу. К растеньям водяным прильнули рыбы в каменном бассейне, И гуси дикие на инее песчаной мели отдыхают. Начертано Императорской кисточкой в один осенний день года У-Чже ЯПОНСКИЙ ХРАМИК Коричневый дракон изваян в потолке; колючие хвосты сползают по колонкам. На лаке алтаря зеркально-ломком нефритовый божок уселся в уголке и пухлым улыбается ребенком. Внизу — огромный и горбатый черный краб — потрескавшийся гонг старинных церемоний, и бронзовых курильниц ряд зеленый. Приятно приторен и ароматно слаб увядший запах прежних благовоний. 1922 Шимоносеки ТАНКА Белокрылая Стайка бабочек дрожит На ветвях с утра. Нет, то слива расцвела У взмутненного пруда! ВИШНЯ На бумажном окне, за решеткой бамбука, карлик-вишня в чашечке синеузорной. Долгая мука искривила росток непокорный… Плачет одна горбатая ветка розовым роем цветков. Переплет тростников — как клетка. 1920 Моджи, Япония |
