ОЗЕРО ЛЮБВИ Древнее озеро, скрытое в горном провале, Даже герои пробиться к тебе не могли! Мне же, избраннику, бездны твои колдовали Лучше и слаще озер мелководных земли. С каждым приходом доверчивей, ближе и ближе Я поддаюсь обаянью твоей западни. Томный, шепчу, как во сне: утоли, утоми же! И отзываешься ты: утони, утони! Чудно, что ты отвечаешь так нежно и скоро, Страшно, что алчешь, — но тайна еще не ясна, Что непохоже ты вовсе на наши озера: Не погибает лишь тот, кто доходит до дна. 19 мая 1945 ПОДРАЖАНИЕ КИТАЙСКОМУ твой мир прям хлеб да рты я не там я не ты но и здесь ложь да спесь быль же вся ты не я лег меж нас злой верст круг слеп скрест глаз вял смык рук сух глаз блеск слаб крыл всплеск хил плеч двиг нем душ крик ПЕКИН В колеснице моей лечу над землей на четыре «чи», и закутан я не в парчу, а в одежду из чесучи. Вновь Наньчицза передо мной: это улица или лес? Столько вязов над головой в непроглядный срослось навес! Ночь, весна. От земли тепло. Эта улица — «чжи жу фа»: выпевается набело поэтическая строфа. Чесучи своей не помни, возвращенец издалека: помни — крылья только одни на бесчисленные века. А теперь колесницу сна задержи, ночной пилигрим: это свет из того окна, что когда-то было твоим. ИЗГОЙ Изгнанником, бродягой, чужаком Я прошагал по рытвинам и шпалам, Но с верностью, хотя бы только в малом, И с Пушкиным, читаемым тайком. Останься же, Россия, родником, Не слившимся с разливом небывалым, И шелести — в обиду карнавалам — Мне на ухо запретным шепотком! Китай — любовь, Бразилия — свобода, А только я не видел ледохода, И соловей не пел в моем саду. Я сыт, одет. И все же нет желанья На жимолость, рябину, лебеду Наклеивать латинские названья! ТРИ РОДИНЫ
Родился я у быстроводной неукротимой Ангары в июле — месяц нехолодный, но не запомнил я жары. Со мной недолго дочь Байкала резвилась, будто со щенком: сначала грубо приласкала, потом отбросила пинком. И я, долгот не различая, но зоркий к яркости обнов, упал в страну шелков, и чая, и лотосов, и вееров. Плененный речью односложной (Не так ли ангелы в раю?..), любовью полюбил несложной вторую родину мою. Казалось бы, судьба простая: то упоенье, то беда, но был я прогнан из Китая, как из России, — навсегда. Опять изгой, опять опальный, я отдаю остаток дней Бразилии провинциальной, последней родине моей. Здесь воздух густ, почти телесен, и в нем, врастая в колдовство, замрут обрывки давних песен, не значащие ничего. В РАЗЛУКЕ И-е-санъ-цю — одна ночь (в разлуке тянется, как) три осени. Китайская поговорка. В конце сонета перевертываю ее: «Три осени (пролетают, как) одна ночь» И-е-сань-цю. Одна лишь ночь в разлуке — Три осени. Их длительность равна. Так для чего затейница весна Подснежники мне всовывает в руки? Не отпущу я сердца на поруки, Пусть мается и стонет дотемна: Сквозь лепестки мне изморозь видна, И гам дроздов не разгоняет скуки. Но разве ночь — одна? Скажи честней, Что каждая — по девяносто дней. Но встретимся — и боль переоценим: Мы плакали — слагалось житие. Но вечностям положено осенним, Как та же ночь, мелькать. Сань-цю-и-е. 12 августа 1973 НИКОЛАЙ ПЕТЕРЕЦ «Нет, не Москва, где каждый палисадник…» Нет, не Москва, где каждый палисадник, Где каждый двор — в миниатюре — Русь, Преодолеть мне помогает грусть О Родине, а устремленный всадник, Воспетый Пушкиным. На вздыбленном коне Он по сей час и грозен, и победен… О, чары мастерства, что дали волю меди, Возможные в искусстве и во сне. Пусть конь храпит на твердом пьедестале И борется с желаньем ездока — Его простертая вперед рука Зовет Россию к неизвестной дали. Ты чужд теперь нахмуренной толпе, Взнесенный в ночь, грозящий мраку рыцарь, Как в символе мистически таится Российская империя в тебе, Чтоб вновь восстать нерукотворным чудом Среди снегов и каменных громад, Затем, что Русь не отойдет назад, А, как река, осилит все запруды. Декабрь 1932 |
