В селе Зо-Сэ, у вод канала,
Где зеленеет юный рис,
Где почва глиниста и ала,
Вознесся гордый кипарис.
За ним кустарник и поляны
Вели к далекому холму;
Тропа, ведущая к нему,
Покрылася травою пряной
И редко кто ходил по ней
К его тенистому подножью.
Там, в гуще вековых ветвей,
Спала кумирня. Слову Божью
Угодно было там создать
Обитель для сердец забытых,
Но чудно охраняли быт их
Познание и Благодать.
Вокруг кумирни молчаливой
Росли платаны, бамбуки,
И ветер солнечный под ивой
Лениво шевелил ростки;
Порою веяло сиренью
И легким ароматом роз,
И все кругом, в тени мимоз,
Сдавалось горнему смиренью.
Как будто бы Господний Дух
Струился сквозь листву лучами
И реющею тайной двух
Роднил кумирню с небесами;
Как будто луч одушевлен
И полн неизреченной славы,
И Царство неземной державы
Как будто возвещает он.
В прозрачный час, когда светило
Пронзало голубой эфир
И знойно с высоты струило
Потоки золотых рапир;
В тот час, когда в сознаньи новом
Для жизни пробуждался мир
И животворный эликсир
В сердцах преображался Словом —
Монах молитвой вековой
Творил обет с душою мирной,
И дерево своей листвой
Склонялось тихо над кумирней,
А ветер, устремляясь ввысь,
Молитву уносил на небо
И очарованное небо
Лазурью одевало высь.
До полудня монах забытый
Пред бронзой Гаотамы пел;
Он пел о мощи Божьей свиты,
О благости Господних дел,
О том, что светел мир незримый.
Что в час последнего суда
Утихнет грешная вражда
И заликуют серафимы.
Его великие слова
В святой тиши не умирали:
О, нет, ловила их молва
Сквозь двери сердца в час печали!
Слова великие его,
Летая в океане духа,
Касалися святого слуха
Уверовавших в Божество.
Да, чудно вырастали Братства
Во всех концах седой земли,
И гнет разврата и богатства
Затмить лампады не могли;
Неуловимыми путями
Святая близится пора,
И солнце нового утра
Горит духовными лучами!
Ничто не остановит их,
Избранников Креста и Слова,
Победоносен Божий Стих,
И день восторжествует снова!
Ни блеск церковных куполов,
Ни стоны смерти и мучений,
Ни гордый возглас лжеучений
Не затемнят Господних Слов!
Смотри: лишь осень наступила,
Лишь пожелтел покров ветвей,
Лишь снова солнечная сила
Для отдыха своих лучей
Легла на пасмурные тучи —
К холму явился гордый гость:
Великий Инквизитор! Злость
Промчалася молвой летучей
По всем окрестным деревням:
«Католик хочет на вершине
Построить золотистый Храм.
Католик бродит по долине!
На холм возносит он гранит!
С рабочими пришел ученый,
И скоро купол золоченый
Вонзится царственно в зенит!»
О, славный холм! Ты волей Рока
Два храма мирно приютил:
Внизу, у ног — алтарь Востока,
Вверху — твердыня чуждых сил!
Один вознесся горделиво,
Горя короной золотой;
Другой, и кроткий, и простой,
В листве покоится стыдливо.
Один — бедняк, другой — богат
И смотрит гордо в глубь вселенной;
Один, как милосердный Брат,
Другой — Наставник Дерзновенный!
Вверху — блестит, звенят слова,
Но веет строгостью мороза;
Внизу — тепло, растет мимоза
И вечно юная трава…
…Промчался век. Вокруг кумирни
Все так же тихо. Как тогда,
Несется к небу голос мирный;
В канале плещется вода.
Другой монах другого века
Поет, что дед его певал,
И так же радостен хорал
Надежд святого человека.
Лишь розы будто бы нежней.
Лишь тень прозрачней и живее,
И ветер кажется дружней,
Отрадной ласковостью вея.
Как будто ясный небосклон
Спустился ближе к ветхой крыше,
И льется звонче, льется выше
Весенний птичий перезвон!
Но что чернеет за оградой?
Большие глыбы здесь и там
Лежат разрушенной громадой.
Прижавшись к вековым стволам!
Кто их занес сюда? Откуда?
Где возвышалися они?
В какой стране, в какие дни
К зениту возносилась груда?
Вот здесь, под саваном теней,
Лежат, блистая позолотой,
Осколки сброшенных камней
И утварь мастерской работы;
А дальше — статуи лежат
И колокол блистает гладкий,
И все — лишь жалкие остатки
Когда-то царственных громад.
Печален был рассказ монаха.
Он молвил: «Раньше на горе,
Не чуя перед Буддой страха,
Католик жил в монастыре.
Он нас топтал. Да, но однажды
Раздался ночью страшный гром,
И почва затряслась. Потом
Огонь небес ударил дважды,
И глыбы сокрушенных груд
Мгновенно сорвались с вершины
И, сталкиваясь там и тут,
Скатились с грохотом в долины.
Как видишь, наш любимый храм,
В ту полночь не задели груды,
И мы, как встарь, пред ликом Будды
Возносим славу Небесам!»
1930
Шанхай
