В 1947 г. начался второй «китайский» исход. Первым был харбинский, вторым стал шанхайский, также растянувшийся на несколько лет. Перелешин, например, покинул Китай в 1952-м. Многие репатриировались в СССР: Гроссе, Вс. Иванов, Иевлева, Померанцев, Светлов, Слободчиков, Спургот, Хаиндрова, Щеголев. Во Францию уехала вышедшая замуж за француза Л. Андерсен, в Копенгаген — Н. Резникова вместе с мужем-датчанином. С трудностями выбрался в Сайгон Щербаков. Многие уезжали в Южную Америку: Изида Орлова — в Аргентину, Батурин, Крузенштерн-Петерец, Перелешин — в Бразилию. Колосова попала в Бразилию через Филиппины и закончила свой жизненный путь в столице Чили Сантьяго. И. Лесная эмигрировала в Парагвай. Ольга Скопиченко в числе других пяти с половиной тысяч шанхайцев выехала на принадлежавший Филиппинам остров Тубабао. Некоторые русские литераторы в конце концов оказались в Австралии (Недельская, Коростовец, Волин, Рачинская, Софонова). Несколько поэтов окончили свой жизненный путь в США: Батурин, Крузенштерн-Петерец, Резникова, Скопиченко, Визи, Янковская. Все они продолжали писать и печататься в Америке, но китайский период русской поэзии кончился, когда последний из русских поэтов покинул оказавшуюся к ним гостеприимной китайскую землю, «ласковую мачеху», по словам Перелешина. Харбинско-шанхайскому Зарубежью суждено было пережить три исхода (из России, из Харбина, из Шанхая), два периода рассеяния (один по Дальнему Востоку, другой — по всему миру), а если говорить об индивидуальных судьбах, то на долю людей выпало по две-три, а то и по четыре эмиграции. Провидчески по мысли, чеканно по форме сказал Ачаир (Иван Калита поэзии русского Китая): И за то, что нас родина выгнала, Мы по свету ее разнесли. Вадим Крейд 18 мая 2000 Русская поэзия Китая КИТАЙ Это небо — как синий киворий, Осенявший утерянный рай, Это милое желтое море — Золотой и голодный Китай. Я люблю эти пестрые стены, Эти дворики, сосны, цветы. Ах, не всем же, не всем же измены: Сердце, верным останься хоть ты! Сердце мудрое, где ни случится, Как святыню ты станешь беречь Этих девушек, кроткие лица, Этих юношей мирную речь. И родные озера, озера! Словно на материнскую грудь К ним я, данник беды и позора, Приходил тишины зачерпнуть… Словно дом после долгих блужданий, В этом странном и шумном раю Через несколько существований, Мой Китай, я тебя узнаю! Валерий Перелешин 1942 НИКОЛАЙ АЛЛ «Я выпил стакан эмигрантской отравы…» Я выпил стакан эмигрантской отравы, Я высушил сердце в ненужных боях. А там все другое — и птицы, и люди, и травы, Там, в наших родных и далеких краях. Все чаще и чаще мне память приносит Степной аромат зеленеющих трав. А годы летят и летят — их уносят Осенние жуткие злые ветра. Я помню — лягушки кричат на болотце. День тихий и жаркий. Желтеет ковыль. Скрипит журавель над студеным колодцем, А тройка вздымает горячую пыль. Белеют вдали деревенские хатки, Стада разбрелись по широким лугам. А запах полей — одуряюще сладкий, И птиц над полями торжественный гам… А здесь, на чужбине, все скучны и странны: Я им непонятен, они мне чужды… Я знаю, что скоро затянутся раны Слепой, безрассудной и тяжкой вражды. «Что я могу еще сказать…»
Что я могу еще сказать — оторванный, забытый… Туман невзгод в моих глазах — они еще открыты. Кто шепчет мне о прошлых днях среди бессонной ночи, Ах, кто преследует меня, кто нож о сердце точит!.. Куда летит мои мечты, былое воскрешая… Родные степи, Кремль, Батый — то ты, о Русь святая. Средь ночи слышу перезвон московских колоколен… Москва, Москва — ты мой амвон, люблю тебя до боли. Горит сильней в моей груди сжигающее пламя. Не мучь меня, оставь, уйди, предательская память… «Эх, Москва, Новгород Великий да Суздаль…» Эх, Москва, Новгород Великий да Суздаль, Эх, Россия-матушка, горемычная земля — Прокатилась по тебе молодецкая удаль, По твоим богатым и широким полям. А теперь — по бесплодному и мертвому полю, По ровным и бескрайним степям Песня гуляет про позор да неволю, Плач несется вслед гремячим цепям. И куда ни кинь — все тюрьмы да остроги, И куда ни глянь — все могилы да кресты, Обиваешь теперь ты другие пороги, И по-прежнему свет тебе опостыл. И не оставили тебе ни хлеба ковриги, Не забыли разметать по полям стоги… Ну что ж, надевай теперь железные вериги, Да плачь безысходно у придорожных могил… ПЕТЕРБУРГ На дальнем севере плывут пучки туманов, Гранит, омытый кровью, дремлет в берегах, И бродят по ночам в причудливейших снах Лишенные покоя призраки титанов. Кругом мертво. Смолк хохот ураганов, Сметен былого раболепный прах; По Невскому, по островам ползет унылый страх И щелкают курки заржавленных наганов… Нева катит во мгле чернеющие воды, Над ней, дремля, висят ажурные мосты, Покрылись плесенью старинных храмов своды, И улицы широкие и темны, и пусты. И даже кладбищ нет, везде растут кресты — Живые памятники умершей свободы. |
