БОРИС ВОЛКОВ ПУЛЕМЕТЧИК СИБИРСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА I Оставшимся спиртом грея Пулемет, чтоб он не остыл, Ты видишь: внизу батарея Снялась и уходит в тыл. А здесь, где нависли склоны У скованной льдом реки, Последние батальоны Примкнули, гремя, штыки. Простерлась Рука Господня Над миллионом стран, И над рекой сегодня Развеет Господь туман. Чтоб были виднее цели, Чтоб, быстро поймав прицел, На гладь снеговой постели Ты смог бросить сотни тел. Широкие коридоры Зданья, что на Моховой, — Привели тебя на просторы, Где кипел долгожданный бой. В двуколке, что там, в овражке, — Шопенгауэр, Бокль и Кант… Но на твоей фуражке Голубой отцветает кант. II Небо из серых шкурок В утренний этот час… И, закурив окурок, Подумал: «В последний раз!» Надо беречь патроны И терпеливо ждать, Пока не покроют склоны, Как муравьи, опять. И только когда их лица Ты различишь, пулемет, Забившись в руках, как птица, В последний их раз сметет. А там — за наган… Пустое! Лучше эмблемы нет: Снег на горах и хвоя — Бело-зеленый цвет. III И совсем как тогда, под елью (Над бровями лишь новый шрам), Ты меришь ногами келью, Что дали монахи нам. Сегодня, мгновенно тая, — Снежинки… О, в первый раз!.. И мы за стеной Китая О прошлом ведем рассказ… Обыденность буден сжала, Как келья, былую ширь… На стене — портрет Адмирала Из книги: «Колчак, Сибирь». И рядом с ним — твой Георгий, Символ боев и ран… — В городах выставляют в морге Неопознанных горожан… — Как сон, помню: шли без счета, И в небе — горящий шар… …И труп мой от пулемета Отбросил в снег комиссар… Бэй-Гуань, Пекинский монастырь КОНЕЦ ПУТИ В смятеньи своем ничему не веря, По привычке призываю Тебя, Бог! Я подобен раненому зверю, Который заполз умереть в лог. Над ним пылает небо, а в небе Кружит коршун и зорко ждет… Я мало думал о насущном хлебе, И вот, Господи, пришел мой черед. К чему же слова о лилиях долины, И о тех, что не сеют и не жнут? Как рабы, согнули мы спины, И гуляет по ним — Твой кнут. Не дай видеть кровавые извивы, Которые на потном теле вижу я… Если слова Твои справедливы, Если безгранична милость Твоя, Дай умереть свободным, как даешь зверю, — Заползти поглубже в чащу кустов!.. …Ибо — я ничему не верю. Не хочу собирать Твоих цветов. Бэй-Гуань, Пекинский монастырь ПЕСКИ
С тех времен, когда люди топором из нефрита Убивали, сражаясь, в тьме зловонных пещер, Смерть героев далеких была так же повита Ароматом курений нам неведомых вер. Может быть, в тонком слое попираемой пыли — Их заветные мысли, стоны их матерей! Может быть, эти люди никогда здесь не жили Или ныне на дне мы их бездонных морей. Много песен пропели на могильниках барды С той поры, когда поднят был впервые топор. Кто проникнет в былое, где прошли миллиарды, Где словами насыщен беспредельный простор? Так и ты, и народ твой, и столетья, и эры Могут в общем движеньи промелькнуть без следа, И о павших героях, как о людях пещеры, Ничего не узнают. Ничего. Никогда. Ставка Цеценхана, Монголия ДРАКОН, ПОЖИРАЮЩИЙ СОЛНЦЕ На желтом журавле муж древности поднялся К сребристым облакам. Здесь только басни след… Назад журавль не возвращался. …А облака клубятся много тысяч лет. Цуй-Хао. Танская династия I Вспомни вечер, когда над городом плыли отдаленные зовы кумирни «Утраченной Радости». Чужие слова и речи. Пыль чужих дорог. В древних кумирнях жгу свечи Тебе, Великий Бог! Но, слушая гонга удары С тысячелетних стен, Помню родные пожары И свой безысходный плен. Зачах в нестерпимом зное День. Не вернется назад… На все бросает Чужое Свой равнодушный взгляд. За мной — разоренные гнезда Опустошенной земли… …Только родные звезды Сияют вдали… вдали… |
