ЭПИТАФИЯ О, да, я была гетерой! О, да, я была блудницей! Жила я водной из улиц На западной стороне… Когда я кордакс плясала — Мужчины менялись в лицах, Кусали женщины губы И перстни бросали мне… Про мой синеватый пеплум, Следы от моих сандалий И голос, что был то нежен Или по-мужскому груб, — Теперь вы слышите в песнях, Которых много слагали За мой поцелуй поэты — За детскую жадность губ. Раскопки Ольвии В ЧЕРНЫХ ДЖУНГЛЯХ «…В мерных джунглях, мерная девушка». Райдер Хаггард Тут плясала Джинна, блестело лицо, Она — красивее всех… У нее в губе золотое кольцо И бусина, как орех. Нагуа живого львенка принес — Недовольна осталась она: Захотела серьгу разноцветную в нос И много клыков слона. Потом пришел белый, бил Нагуа в спину, А Джинне дал много бус… Она пошла к сиди, в его долину, Сказав: «Нагуа — трус». ХОЛОДНЫЙ ВЕТЕР Холодный ветер все продул насквозь, Туман завесою спустился над бульваром, Пора бы, кажется, уж расходиться врозь Так странно медлящим в задумчивости парам… Как холодно!.. Как воздух мокр и стар!.. Полоски розовые на востоке встали, Чуть слышно сквозь осенний мерзлый пар Печальной песней блики заиграли… РОДИНЕ Мерцающее марево закатов, Чернеющий зазубринами лес И холст оранжевых небес — Все в памяти ненарушимо свято. Но почему мы все тоской объяты? Здесь облака такие же, как там, Легки, округлы и крылаты, Подобно нашим русским облакам… Нет! наши облака — сияющие латы, А здесь они, как жертва под ножом, И мы — в тоске, за дальним рубежом, О том, что в памяти ненарушимо свято… «Китайцы тихо пели песню…» Китайцы тихо пели песню Печальную — из одних гласных. И в полосах вода лиловых У берега, а дальше — в красных… О, почему, глазами щуря, Мы сотнями проходим мимо, Не зная ни того, что буря — Сиянье крыльев серафима, Что свет на небе не погашен И в облаках, плывущих сонно, Отражены громады башен, Рекой когда-то поглощенных? МИ-СИН
По вечерам, средь запаха растений, Обрюзгший бог, скрестивши ноги, спит. Он очень стар. Отяжелел от лени, Раскормленный, как годовалый кит. Пока он спит, медлительные бонзы Сжигают свечи, ударяют в гонг. Но замер он, весь вылитый из бронзы, Под медленно струящийся дифтонг. Он слушает несущий звуки вечер Отвисшим ухом с золотым кольцом… Рокочет барабан. Треща, пылают свечи Пред сонно улыбнувшимся лицом. 1931 В ХРАМЕ МИ-СИН Пейзаж китайский примитивно прост. Тут верная жена нашла блаженство, Чешуйчатый дракон свивает в кольца хвост И тайных знаков страшно совершенство. В одеждах длинных старец и монах, Безмолвные, о чем-то грозно спорят; Потоки золота в округлых облаках Бросают свет на розовые горы. И женщины, сгибая тонкий стан, Храня торжественность на плоских лицах, Следят, как медленно уходит караван Нестройною и пестрой вереницей. 1931 Харбин СОН Крутом пустынно. Снег и снег. И я бегу. Лицо закрыла. И мне навстречу человек, Но он не тот, кого любила… А вот еще — чужой старик… Кругом — так тихо и пустынно, И месяц высунул свой длинный Такой опошленный язык… ЯКОВ АРАКИН ИЗ БИРМАНСКИХ ПЕСЕН Под сенью ночи серебристой Призналась лотосу луна, Как к грезе ясной, грезе чистой, К цветку любви она полна… От брака лотоса с луною Познала радость бытия, Блистая чудной красотою, Она, избранница моя! Лицо ее, как вечер, нежно, Подобны ночи волоса, И лоно глаз ее безбрежно — В них отразились небеса. Другой такой искать напрасно — И в мире целом никого Нет лучше, радостней, прекрасней Царицы сердца моего! ЛЮБОВЬ Как в час золотого заката Мир в кружеве красок блестит И после, темнее агата, Луну поджидая, стоит — Так в жизни любовь золотое Есть кружево, в сумраке свет, Сиянье небес огневое На блеклой одежде сует! |
