— Самое главное, — сказала она, — что вы жутко его боитесь. Боитесь того, что он сможет сделать, если сказать ему напрямик, чтобы он убирался.

— Вот именно, — кивнул Тэд. — Вы хотите быть храбрыми и вытолкать его взашей, и не только потому, что боитесь того, что он может быть опасен. Это уже вопрос самоуважения. Но… вы все время откладываете разговор. И находите сотню причин, чтобы его отложить. Типа на улице дождь, и ваш «гость» будет меньше беситься, если вы выгоните его в солнечную погоду. Или, может быть, вам всем надо как следует выспаться. В общем, вы постоянно находите причину, чтобы отложить разговор на потом. Вы понимаете, что если эти причины кажутся убедительными вам самим, вы можете сохранить хотя бы какое-то самоуважение, а какое-то все-таки лучше, чем вообще никакого. И даже лучше, чем все, если «все» означает, что вас могут ранить или убить.

— И может быть, не только вас. — Лиз говорила спокойным, приятным голосом женщины, которая обсуждает с приятельницами в садоводческом клубе, когда лучше сажать кукурузу или как определить, что помидоры уже созрели и их пора собирать. — Он был отвратительным и опасным, когда… жил с нами… и он отвратителен и опасен сейчас. Причем, если судить по тому, что случилось, он стал еще хуже, чем прежде. Он сумасшедший, конечно, но, с его точки зрения, все, что он делает, вполне разумно: выследить всех, кто сговорился его убить, и уничтожить их одного за другим.

— Вы закончили?

Она удивленно взглянула на Алана, словно его голос вырвал ее из глубокой задумчивости.

— Что?

— Я спросил, закончили вы или нет. Вы собирались мне все рассказать, и я хочу быть уверен, что вы выговорились до конца.

Ее спокойствие тут же сошло на нет. Она вздохнула и нервно провела рукой по волосам.

— Вы нам не верите, да? Ни единому слову.

— Лиз, — сказал Алан, — это же просто… бред. Простите, что употребил это слово, но, с учетом сложившихся обстоятельств, это еще мягко сказано. Скоро сюда прибудут другие полицейские. И, как я понимаю, ФБР — вполне вероятно, что его уже объявили в федеральный розыск, а значит, Бюро тоже подключится. Если вы им расскажете эту историю вкупе с помутнениями сознания и призрачными записками, вы услышите много слов, не столь мягких. Если бы вы мне сказали, что всех этих людей убил призрак, я бы тоже вам не поверил. — Тэд открыл было рот, но Алан вскинул руку, не давая ему заговорить. — Но я бы скорее поверил в призрака, чем в то, что вы мне рассказали. Мы же сейчас говорим не о призраке, мы говорим о человеке, которого не существует вовсе.

— А как вы тогда объясните мое описание? — вдруг спросил Тэд. — Я назвал вам приметы Старка по своим собственным представлениям о том, как он выглядел… выглядит. Какие-то данные есть в автобиографическом листе в «Дарвин пресс». Но в основном это все у меня в голове. Не то чтобы я специально пытался представить себе этого человека, нарисовать его в воображении… Однако за все эти годы у меня в голове постепенно сложился образ, ну, вроде образа диджея на радио, которое вы слушаете каждый день по пути на работу. И если вы когда-нибудь встретите этого диджея в жизни, то скорее всего окажется, что созданный вами образ не имеет ничего общего с реальным человеком. Но образ Старка, похоже, был правильным. Как вы это объясните?

— Никак, — ответил Алан. — Я не знаю, как это объяснить. Если, конечно, вы мне не солгали о том, откуда взяли это описание.

— Вы сами знаете, что я не лгу.

— Не факт. — Алан поднялся, подошел к камину и беспокойно потыкал кочергой сложенные там дрова. — Не всякая ложь происходит из сознательного решения. Если человек убедил себя, что он говорит правду, он спокойно обманет даже детектор лжи. С Тэдом Банди так было.

— Да ладно вам! — рявкнул Тэд. — Что вы все силитесь нам возразить?! Опять начинается, как с отпечатками пальцев. Только на этот раз у меня нет никаких фактических доказательств. Кстати, а как насчет отпечатков? Если подумать, они-то как раз подтверждают, что мы говорим правду. Или хотя бы наводят на мысль.

Алан резко обернулся. Он вдруг разозлился на Тэда… на них обоих. Ему казалось, что его медленно, но верно загоняют в угол, и ему это не нравилось. Это как если бы он оказался на собрании Общества плоской Земли и был там единственным человеком, который верит, что Земля круглая.

— Я не могу этого объяснить… пока не могу, — сказал он. — А между тем, может быть, вы мне скажете, откуда он взялся — тот, который реальный. Вы что, вроде как сами его родили однажды ночью, а, Тэд? Или он вылупился из чертова воробьиного яйца? Вы что, принимали его обличье, когда писали книги, выходившие под его именем? Как все происходило?

— Я не знаю, откуда он взялся, — ответил Тэд устало. — Если бы я знал, я бы вам сразу сказал. Насколько я помню, я был собой, когда писал «Путь Машины», «Оксфордский блюз», «Акулий пирог» и «Дорогу в Вавилон». Я понятия не имею, как он сделался… отдельной личностью. Он мне казался вполне реальным, когда я писал за него, но только в том смысле, что для меня реально все, что я пишу, пока я это пишу. То есть я принимаю свою работу всерьез, но не верю, что в книгах все по-настоящему… хотя когда пишу, верю.

Он помедлил и смущенно хмыкнул.

— Я столько раз говорил о писательском мастерстве… сотни лекций, тысячи семинаров по литературному творчеству, и ни единого слова о том, как писатель справляется с двумя реальностями одновременно — в реальном мире и в мире книги, которую пишет. Я вообще как-то об этом не думал. А теперь понимаю… ну… понимаю, что даже не знаю, как подступиться к этим размышлениям.

— Это не важно, — сказала Лиз. — Ему не было необходимости становиться отдельной личностью, пока Тэд не попытался его убить.

Алан повернулся к ней.

— Ладно, Лиз, вы лучше всех знаете Тэда. Когда он работал над этими криминальными романами, он превращался из мистера Бомонта в мистера Старка? Он вас бил? Угрожал людям на вечеринках опасной бритвой?

— Сарказм не поможет нашему разговору, — сказала она, глядя ему прямо в глаза.

Алан раздраженно вскинул руки, хотя сам толком не знал, на кого злится: на Бомонтов, на себя или на всех вместе.

— Это не сарказм. Я просто пытаюсь применить небольшую словесную шокотерапию, чтобы вы оба поняли, как дико звучит ваш рассказ! Вы говорите о чертовом псевдониме, который ожил и зажил собственной жизнью! Если вы скажете ФБР хотя бы половину того, что сказали сейчас, они первым делом проверят, есть ли в штате Мэн закон о принудительном помещении пациентов в психиатрическую больницу!

— Ответом на ваш вопрос будет «нет», — сказала Лиз. — Он не бил меня и не размахивал опасной бритвой на вечеринках. Но когда он писал как Джордж Старк… и особенно когда писал об Алексисе Машине… Тэд был другим. Когда он… наверное, лучше всего сказать, когда он отворял дверь и впускал Старка, он становился каким-то далеким. Не холодным, не равнодушным, а просто далеким. Меньше интересовался, что происходит вокруг, не стремился куда-то ходить, общаться с людьми. Иногда он пропускал собрания на факультете, даже отменял занятия со студентами… хотя такое случалось редко. Он очень поздно ложился спать, а иногда перед тем, как заснуть, еще ворочался целый час. И спал беспокойно, все время дергался, что-то бормотал во сне, как будто ему снились кошмары. Я его спрашивала об этом, но он говорил, что у него болит голова и он очень устает, но даже если ему и снилось что-то плохое, он не мог вспомнить, что именно.

Не сказать чтобы он сильно менялся, но он был… другим. Одно время мой муж сильно пил, Алан. А потом бросил. Он не ходил на собрания Анонимных алкоголиков или что-нибудь в этом роде, но пить он бросил. Он уже много лет не брал в рот ни капли спиртного. За одним исключением. Закончив одну из книг Старка, он напился. Как будто дал волю чувствам и сказал себе: «Сукин сын снова убрался прочь. Хоть на время, но все-таки убрался. Джордж вернулся на свою ферму в Миссисипи. Ура!»