Мириам Каули открыла рот, чтобы закричать. Огромный блондин, стоявший прямо за дверью, терпеливо ждал уже больше четырех часов, не выпив ни одной чашки кофе, не выкурив ни одной сигареты. Курить хотелось ужасно, и он непременно закурит, когда все закончится, но не сейчас. Сейчас запах мог ее насторожить — нью-йоркцы похожи на прячущихся по кустам мелких зверюшек, которые постоянно настороже, постоянно высматривают опасность, даже когда им самим представляется, что они расслабились и веселятся.

Он обхватил правой рукой ее правое запястье еще до того, как она успела понять, что происходит. Теперь он уперся ладонью левой руки в дверь, зафиксировав ее на месте, и резко дернул женщину на себя. Дверь выглядела деревянной, но была металлической, как и все двери в приличных домах в старом червивом Большом Яблоке. Мириам со всего маху ударилась лицом о край двери. Два зуба сломались по линии десны и порезали ей рот. Крепко сжатые губы приоткрылись от шока, по нижней губе потекла кровь. Капли крови остались на двери. Скуловая кость хрустнула, как сухая ветка.

Мириам обмякла, впав в полуобморочное состояние. Блондин разжал руку. Мириам рухнула на ковер в коридоре. Теперь надо действовать быстро. Согласно нью-йоркскому городскому фольклору, в червивом Большом Яблоке всем наплевать на то, что происходит вокруг, если это происходит не с ними. Скажем, какой-нибудь психопат может раз двадцать, а то и сорок ткнуть женщину ножом посреди бела дня на Седьмой авеню прямо напротив большого окна парикмахерской, и никто не скажет ни слова, кроме разве что «Над ушами можно сделать чуть-чуть покороче» или «Сегодня, Джо, обойдемся без одеколона». Блондин знал, что это не так. Маленькие зверюшки, на которых постоянно охотятся, всегда любопытны. Любопытство — одно из средств выживания. Защищай свою шкуру — да, это самое главное, — но нелюбопытные зверюшки очень скоро становятся мертвыми тушками. Поэтому действовать надо быстро.

Он открыл дверь пошире, схватил Мириам за волосы и затащил внутрь.

Буквально через секунду он услышал лязганье отодвигаемого засова и скрип открывшейся двери. Ему даже не нужно было выглядывать в коридор, чтобы увидеть лицо, высунувшееся из соседней квартиры, — маленькую безволосую кроличью мордочку с почти подергивающимся носом.

— Ты не разбила его, Мириам? — спросил он громким голосом. Потом сменил тембр на более высокий, не то чтобы прямо фальцет, но близко к тому, сложил ладони чашечкой вокруг рта, чтобы создать акустический отражатель, и голос стал женским. — Кажется, нет. Ты мне поможешь его поднять? — Убрал руки и крикнул своим нормальным голосом: — Конечно. Сейчас.

Он закрыл дверь и посмотрел в глазок с круглой линзой, дававшей пусть и искривленный, но широкий обзор коридора. Увидел именно то, что ожидал увидеть: белое личико, высунувшееся в щелку приоткрытой двери в квартире напротив — точно как кролик, выглядывающий из норки.

Лицо исчезло.

Дверь закрылась.

Не захлопнулась, а просто закрылась. Глупенькая Мириам что-то уронила. Мужчина, пришедший с ней — может, любовник, может, бывший муж, — помогает ей это поднять. Беспокоиться не о чем. Все спокойно, крольчата.

Мириам застонала, приходя в себя.

Блондин достал из кармана опасную бритву и открыл ее, тряхнув рукой. Лезвие сверкнуло в тусклом свете единственной лампы, которую он оставил включенной на столе в гостиной.

Мириам открыла глаза. Посмотрела вверх и увидела его перевернутое лицо, склонившееся над ней. Ее рот был испачкан красным, как будто она ела клубнику.

Он показал ей бритву. Ее затуманенные глаза враз прояснились, широко раскрывшись. Влажно-красный рот открылся.

— Только пикни, сестренка, и я тебя порежу, — сказал он, и ее рот закрылся.

Он снова схватил ее за волосы и потащил в гостиную. Ее юбка шуршала по лакированному паркету. Ягодицами она зацепила коврик, и тот смялся под ней. Она застонала от боли.

— Не надо, — сказал он. — Я тебя предупреждал.

Они добрались до гостиной. Комната была маленькой, но симпатичной. Очень уютной. Репродукции французских импрессионистов на стенах. Вставленная в рамку афиша мюзикла «Кошки» с подзаголовком «ОТНЫНЕ И ВОВЕК». Сухие цветы. Небольшой диванчик, обтянутый буклированной материей цвета спелой пшеницы. Книжный шкаф. На одной полке в шкафу он увидел обе книги Бомонта, на другой — все четыре книги Старка. Бомонт стоял выше. Это было неправильно, но он уже понял, что сучка вообще ни во что не въезжала.

Он отпустил ее волосы.

— Садись на диван, сестренка. На тот конец. — Он указал на край дивана, рядом с которым стоял маленький столик с телефоном и автоответчиком.

— Пожалуйста, — прошептала она, даже не пытаясь подняться. Ее рот и щека начали распухать, и слово прозвучало нечетко: Пасалыста. — Все, что угодно. Деньги в казане. — Дейги ф касане.

— Садись на диван. На тот конец. — На этот раз он поднес бритву к ее лицу.

Она вскарабкалась на диван и вжалась в подушки. Ее темные глаза были широко раскрыты. Она вытерла рот рукой, изумленно уставилась на кровь у себя на ладони, потом опять посмотрела на человека с бритвой.

— Что вам нужно? — Што вам нушно? Она говорила как будто с набитым ртом.

— Мне нужно, чтобы ты кое-кому позвонила, сестренка. Вот и все.

Он взял телефон и рукой, державшей бритву, нажал кнопку «ВЫЗОВ» на автоответчике. Потом протянул трубку Мириам. Это был старомодный аппарат, с трубкой, похожей на слегка оплывшую гантель. Очень тяжелой, намного тяжелее трубки аппарата «Принцесса». Он это знал, и по тому, как напряглась Мириам, когда взяла трубку, понял, что и она это знает. Он улыбнулся. Одними уголками губ. В этой улыбке не было тепла.

— Думаешь, что сумеешь проломить мне башку этой штукой, да, сестренка? — спросил он. — Скажу тебе одно: это не самая счастливая мысль. А знаешь, что бывает с людьми, которые теряют счастливые мысли? — Она не ответила, и он продолжил: — Они падают с неба. Это точно. Я видел в мультфильме. Так что положи трубочку на колени и сосредоточься, чтобы вернуть счастливые мысли.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. По ее подбородку медленно текла кровь. Сорвавшаяся капля упала на платье. Теперь уже не отстираешь, сестренка, подумал он. Говорят, кровь отстирывается, если сразу промыть пятно холодной водой, но это не так. У них есть технологии. Спектроскопы. Газовые хроматографы. Ультрафиолет. Леди Макбет была права.

— Если эта плохая мысль вдруг вернется, я сразу пойму по твоим глазам, сестренка. У тебя такие большие темные глаза. Ты же не хочешь, чтобы один из них стек по щеке, правда?

Она замотала головой так быстро, что волосы взвились вихрем вокруг лица. И все время, пока она мотала головой, ее красивые темные глаза ни на миг не отрывались от его лица, и блондин почувствовал шевеление в паху. Сэр, у вас в кармане складной метр, или вы просто рады меня видеть?

На этот раз улыбка коснулась не только его губ, но и глаз, и ему показалось, что Мириам немного расслабилась. Совсем чуть-чуть.

— Я хочу, чтобы ты набрала номер Тэда Бомонта.

Она лишь смотрела на него огромными глазами, блестевшими от потрясения.

— Бомонта, — терпеливо повторил он. — Писателя. Давай, сестренка. Время мчится вперед, как Меркурий, обутый в крылатые сандалии.

— Моя книжка, — сказала она. Ее рот так распух, что уже не закрывался, и понимать, что она говорит, становилось все сложнее. Слова прозвучали, как ая кышка.

— Ая кышка? — нахмурился он. — Какая еще кишка? Не понимаю, о чем ты. Говори толком, сестренка.

Осторожно, мучительно, четко выговаривая каждое слово:

— Моя книжка. Книжка. Записная книжка. Я не помню его номер.

Опасная бритва метнулась в воздухе по направлению к лицу Мириам. Казалось, лезвие издало свист, похожий на человеческий шепот. Возможно, это была игра воображения, но они оба услышали этот звук. Мириам еще глубже вжалась в подушки, ее распухшие губы скривились. Он повернул бритву так, чтобы свет лампы упал на лезвие и пробежал по нему, как вода. Посмотрел на Мириам, словно приглашая ее вместе с ним восхититься такой удивительной вещью.