— Так вы из этих?

— Был из них, — прошелестел сокамерник. — А вы, молодой человек, контрабандист?

— Почему? — удивился Верен.

— У вас вид искателя приключений, если я в этом что-нибудь понимаю. Сюда нечасто, но забредают отчаянные ребята, хотят пробраться в город в обход таможни. С ними обходятся неласково, если поймают. Но никогда — публично. Здесь ведь не тюрьма. Нельзя, нервировать жителей этого благословенного места. Мерцающий остров свято хранит свои тайны. И главное правило, чтобы ни человек, ни вещь, ничто без разрешения не проникло сюда и не покинуло этих стен.

— Меня арестовали не на острове, на берегу. Свободный путешественник, — представился Верен.

— Сейчас не совсем свободный, — заметил иронию старик ученый. Его измученное лицо преобразила тень улыбки. Верен усмехнулся, пожав плечами:

— Пустяки. Превратности странствий. Звание от этого не меняется.

От движения он почувствовал сильную колющую боль в боку. Поморщился, с трудом приподнял разодранную рубашку и скосил глаза на огромный черный синяк.

— Три ребра, как минимум.

— Если позволите, я помогу. Проверю, чтобы не было смещений, — предложил сосед. Его чуткие пальцы постоянно дрожали.

— Сам справлюсь, — Верен прижал одну ладонь к боку и, шипя сквозь зубы, исследовал синяк. — Нормально, только трещины. Всерьёз ничего не задето, не волнуйтесь. Со мной работали мастера. Вижу, вам знакомо действие этого чудного изобретения, от которого буквально кровь кипит в жилах. Приходилось?

— Нет, — сосед по камере отвёл глаза. — Если вы спрашиваете, делал ли я такие опыты, то это не мой профиль, молодой человек. Но действие знаю. Кстати, первые испытания ведутся на добровольцах, можете представить? Доза очень мала и это не настолько страшно… они должны подробно описать свои чувства, а уж потом крайние дозы высчитывают для преступников.

Наверное, трудно поверить, но вам ещё повезло. И я бы с вами поменялся. Физическая боль — не худшее, чем они могут мучить. Мне достаётся боль памяти. Я без конца переживаю смерть жены, разлуку с маленькой дочерью, невозможность её увидеть уже взрослой. И это заточение… быть в нём не так страшно, как снова и снова осознавать тот миг, когда наконец понял — это смешное недоразумение не разрешится, это не сон, выхода нет…

— Много ли учёных, обвиненных в измене своему кругу и этому городу сейчас в подземельях?

— Не знаю, право, — растерялся сокамерник. — Может быть, я один. О внутренних расследованиях я слышал раньше, пока сам не попал сюда. Но чтобы настоящий приговор, скандал… не помню. Вероятно, от нас тоже скрывали. А для чего вам знать?

— Бывают же совпадения, — Верен кашлянул, отпил ещё глоток и кружка опустела. Он пристально смотрел на старика. — Я не провидец, но для вас могу немного побыть им. Скажете, если угадаю. Вы не магистр, внутренней магии не имеете, вы настоящий изобретатель, практик. Вас ложно обвинили после срыва испытаний какого-то важного изобретения, верно? У вас есть любимая дочь… Не знаю имени, но ясно вижу её перед собой. Красавица, гладкие темные волосы, ясные серо-голубые глаза, сообразительная, но без хитрости. Отважная и упрямая, горы свернёт, если что решила. Совсем недавно она училась в пансионе, жила со строгой тётушкой. Теперь…

— Молчите! — отец Аванты страшно побледнел. — Больше ни слова! Ничего мне не говорите, умоляю вас. Я не должен слушать ничего такого, из области ваших фантазий.

— Считаете, я шпион тайной полиции, или как она называется у вас? Внутренняя?

— Я думаю, нас слушают, — шепнул старик. — Ни вы, ни я не подсадные, но если не хотите выдать этим чудовищам что-либо важное для себя, не говорите со мной.

— Они решили совместить наши пытки? Разумно, — прохрипел Верен, снова чувствуя иссушающий жар в горле. — Сразу видно, изобретатели. Общаться очень тихо не поможет?

— Откуда мы знаем, где скрытые прослушки, — печально ответил сокамерник. — В стенах, в полу? Какая их чувствительность? Не знаем, видят ли нас. Что-то писать или общаться жестами тоже рискованно.

— Неужели, ничего не придумать? Шептать на ухо — самый надежный способ, если только шпион не сидит у вас в черепе.

— Вы наивны, молодой человек. Даже не представляете, где вы. У вас скованы руки. У меня браслет на ноге. Если через них установлена примитивная связь на крови, они передадут самые тихие слова, чуть ли не наши мысли.

— А мой друг говорил, плотный экран мешает связи, — вспомнил Верен. — Разве стены и дверь здесь не экраны?

— Для тех, кто пытается пробиться к нам снаружи — да. Но в двери есть окошко, и её стальная оковка может работать как резонатор. Тем, кто рядом, в подземелье, нас будет отлично слышно. И даже видно, если им это нужно. Выпейте ещё, вам нужно пить часто. — Он взял кружку и набрал ещё воды. — Пересядьте на лавку, там удобнее, чем на этом пыточном одре. Сможете встать?

С поддержкой соседа Верен перебрался под стену на деревянную лежанку. Выпил воды.

— Благодарю за помощь. Но то, что уже известно нашим шпикам, говорить можно? За что вы здесь?

— Хочется верить, что по ложному обвинению, и что моей вины тут нет. Но это неправда. Я вовремя не разглядел врага в ближнем кругу и угодил в ловушку. Получается, я виновен как его пособник.

— Но вы хотя бы знаете его? Уверены?

— Я не могу об этом говорить, — отец Аванты опустил глаза, глядя на свои дрожащие от нервного истощения пальцы. — У меня есть подозрение, не более того.

— Что ж, если нельзя говорить ни о чём важном, что касается вашей работы, и мы даже не знаем имён друг друга, но хоть немного поболтаем об отвлёчённых понятиях, — с лёгкостью согласился Верен. — Меня это отвлекает от сломанных рёбер и прочих подарков вашего гостеприимного города. Причудлива человеческая память, мне бы думать, как выбраться отсюда, а я вспоминаю одну глупость… Привязалась, покоя не даёт. Однажды, мы с приятелем, чтобы скоротать время, вспоминали древних героев. Он называет имя, если я знаю, кто это, тогда я называю. И вот он назвал имя, которое я никогда не слышал, и настаивал, что не придумал его, но не мог толком сказать, чем знаменит этот древний персонаж. Тогда он выиграл, а я вот теперь думаю, правду он сказал или нет? Вы человек учёный, может, вы слышали? Есть в истории некто по имени Бавваон?

Отец Аванты вздрогнул, испуганно покосился на дверь, потом на собеседника. Верен сохранял безмятежное выражение лица. Только глазами чуть заметно подал знак поддержать игру.

— Как говорите… Бавваон? Да, ваш приятель не ошибся. Но это не герой. Если вы играли только на героев, тогда это нечестно. Бавваон — легендарное существо, демон хитрости и двуличия. Умеет принимать самые безобидные формы, его никогда не распознаешь сразу в прекрасной девушке или в ребенке. Бавваон не искуситель, не разрушитель, даже не клеветник, скорее, шантажист. Под маской он узнаёт чужие тайны, обманом выведывает важное и пользуется этим. Его символ, кажется, мотылёк.

— Что? Мотылёк? — Верен закусил губу. — Вы не ошиблись?

— Я уж сейчас не помню, но что-то безобидное, точно, — заверил опальный ученый.

— Благодарю, что разрешили мои сомнения, — скрипя зубами, стараясь говорить спокойно, кивнул Верен. — Теперь припоминаю, действительно, слышал когда-то легенду о демоне-хитреце. Не было там подсказки, как его обезвредить? Не помните?

— Увы, не знаю, — печально откликнулся старик.

— А этот Бавваон крадёт только секреты или ценные вещи тоже?

— То, что он присвоил обманом и считает своим, разумеется, украдёт, — голос отца Аванты стал строже. — Но одному ему не справиться. Нужны помощники.

— Так это имя целой банды демонов?

— Пожалуй. Я знал одного… одну легенду о нём здесь, — чуть не забывшись, но вовремя вернувшись к шифру, сказал учёный. — А вы?

— И я встречал упоминание о нём, но далеко, не в этих стенах.

— По крайней мере, две легенды? Любопытно.

— Я бы сказал, их больше. Должен быть главный демон и его помощники. Уверены, ваша легенда говорит о главном?