— Мне, — еле слышно ответил Верен.

— Так значит, нет? — полудракон сжал челюсти, проглатывая злость. — Магистр, ваш выход. Что вы можете предложить?

— Вы хотите усилить до предела физическую боль, чтобы он не терял сознание, но потерял контроль и безумно кричал, словно горит в огне?

— Хотелось бы, — прищурился тайный советник. — Это сравнимо с раскалённым железом?

— Поверхность психического ожога совсем другая, — задумался ученый маг. — Это сравнимо с полностью содранной кожей и ещё судорогами внутри.

— А что кроме физической боли вы умеете? Нельзя ли воздействовать на его память, вернуть и бесконечно длить самые страшные моменты в жизни?

— Можно. Что выберете, то и сделаем.

— А одновременно физические и моральные страдания нельзя? — просительно протянул Фанбран. Профессор в светло-серой мантии остался невозмутим.

— Можно. Но два препарата невольно ослабят действие друг друга. Лучше применять их воздействие по очереди.

— Что выбираешь, Бард? — окликнул тайный советник своего врага, даже не надеясь на ответ. И сам выбрал начать с адской боли. Сейчас полудракон сомневался, что даже новое изобретение с первого раза сломает упрямца. Фанбрану просто хотелось, чтобы он мучился.

— Так нельзя, отцепите. Он должен лежать ровно, — распорядился магистр.

— Нет, — остановил палачей полудракон. — Путь остаётся на цепи. Для нашей общей безопасности. Просто переставьте эту штуку к стене! — он указал на длинный складной стол на колесах. Подручные мастеров подкатили стол, развернули вдоль цепи, и уложили туда пленника. Теперь он лежал ровно на спине, как требовал магистр.

Учёный проверил пульс, открыл одну из скованных рук до локтя, потребовав смыть кровь, чтобы видеть вены. От куртки и рубашки остались одни ленточки, так что убрать их было несложно. Один из мастеров дал магистру скальпель, надрезать вену. Ученый маг извлёк нужную склянку и капнул в кровь. Лицо Верена разгладилось, Фанбран, напротив, подозрительно свёл брови.

— Он улыбается!

— Это средство снимает спазмы сосудов и убирает чувствительность. Он перестал чувствовать боль. Перед её сильнейшим возвращением организм не должен сопротивляться. Иначе высок риск быстрой смерти от остановки сердца. Обычно болевой препарат вливают в бессознательном состоянии. Но он нас слышит. Поэтому нужна первая ступень. Подействовало. Можно продолжать…

Магистр достал другой пузырёк с ярко-лазурной жидкостью, цвета купороса. Тонкой струйкой полил на рану. Лазурная струйка свернулась узким смерчем и быстро всосалась в кровь.

Тайный советник с жадностью наблюдал, ожидая желанной реакции. Через пару секунд Верен сжал кулаки, по его скулам прошла волна, он стиснул челюсти, зажмурился, откинул голову, чуть не выгнувшись дугой и коротко застонал сквозь зубы. Его тело трясла сильная дрожь, как в лихорадке. Но через некоторое время он стал дышать полуоткрытым ртом, сначала коротко, как после быстрого бега, потом всё глубже. И напряжение спадало. Он даже мог открыть глаза и облизать запекшиеся губы.

— В чём дело, магистр? — возмутился тайный советник. — Вы это называете безумием от боли?

— Невероятно! Доза оказалась мала для него. Он сохранил сознание и заставляет организм не сопротивляться судорогам. От этого они становятся слабее.

— Добавьте!

— Сейчас нельзя. Придется подождать конца предыдущего действия. Уверяю вас, он чувствует адскую боль, но пытается не обращать внимания. Вероятно, уже был опыт магических пыток.

— Мне нужно чтобы он потерял контроль! Добавьте другое средство, моральные мучения! Удвойте дозу, мне всё равно!

— Вам — да, советник, но я отвечаю перед внутренним законом нашего города и кругом магистров. Два варианта: ввести противоядие, чтобы мучения закончились скорее. Подождать два часа, пока кровь полностью очистится, и начать снова с другой дозой или другим средством. Или дождаться, пока перегорит эта доза, выждать ещё пару часов для восстановления и добавить новый сеанс. Раньше никак нельзя. Сердце не выдержит. Хоть бы вы начали не с традиционных пыток, у него бы ещё оставался запас прочности, а так… Я не возьму ответственность, я не убийца, я учёный.

— Благодарю за помощь, магистр, — зловеще прошипел Фанбран. — И сколько будет длиться этот «сеанс», без противоядия?

— Часов пять-шесть.

— И вы уверены, сейчас он испытывает боль?

— Взгляните сами… Зрачки расширены, пульс лихорадочный, частый и неровный. Бледность, запавшие глаза… Фактически он умирает от боли, но не может даже потерять сознание. Давление всё поднимается, любая попытка двинуть хоть пальцем усиливает боль. Каждый дюйм кожи, каждый сосуд, каждая вена в его теле жалит его как ядовитая змея. Думаете, почему он не бьётся в судорогах? Не может шевельнуться. Ему кажется, голова взорвётся, стоит только моргнуть или повернуть глаза.

— Уговорили, магистр. Пусть мучается. Значит, его можно оставить без риска, скажем, до завтра?

— Не совсем так… — поморщился учёный. — Если вовремя не дать ему воды, он умрёт.

— Так дайте.

— Не сейчас, когда он очнётся. Адская жажда будет сравнима с лучшей пыткой, но её нужно прервать как можно скорее. Поверьте, советник, мы проводили много опытов. Как только он сможет двигаться, ему нужно пить. По глотку, но часто. И, вероятно, сам он сразу не сообразит, откуда новое мучение.

— Предлагаете оставить с ним стражу?

— Зачем, отправьте его не в одиночку. Предупредите сокамерников.

— Тут в крепости полно задержанных таможней и прочих проходимцев, чью личность выясняют. Но у меня секретный пленник. Я не могу его бросить с кем попало, — надменно прищурился Фанбран.

— У нас тоже есть внутренние секретные заключенные, — заверил магистр. — Я всё устрою.

Той ночью многие не спали. Но для тех, кто в помещении без окон не хотел пропустить рассвет, бессонница лишь к лучшему. Вертолов до утра не прикидывал вероятности, не задавал вопросы, не бросал камешки, но сидел неподвижно за столом, уперев подборок в кулаки. Не моргая, смотрел на лежащую на боку вертоловку.

Он растворился в окружающей ночи, спал наяву, с открытыми глазами. Слышал далёкие крики, которые не могли в реальности пробиться сквозь толщу скалы. Видел пляшущие тени. Они метались, словно от факелов, но в крепости не горели факелы. Он знал, что-то происходит. Где-то там, в подземелье, произошёл перелом прежних вероятностей. Начался новый виток. И такой же виток ожидает их на рассвете. Он просто ждал, когда, пройдя невидимый круг, серый горизонт снова прожгут первые лучи солнца. Они не пробьются горячим розовым светом сквозь блеклое небо сразу. Сперва проявится, расширится светящаяся полоса. Верный знак — солнце близко!

Сильф не чувствовал времени. Часы текли мимо него. Но стоило вертоловке шевельнуться, спящее сознание вернулось. Парень моргнул, покрутил волчок, проверив знак, и встал. Постучал в двери всех компаньонов, собирая их в рассветный поход.

Этот слишком ранний, холодный совершенно пустой город хорошо знала лишь рассветная стража, да самые ранние хозяева наёмных карет и пролёток. Они уже колесили по спящему городу в поисках первых клиентов.

Серые плащи путешественников скрыли яркие наряды, никто с первого взгляда не принял бы их за артистов. Тришка спал в мешке, не высовываясь. Его медвежество единственный спокойно проспал всю ночь и мог не вставать на рассвете. Шакли собирал его в дорогу сонным. Медлис, не открывая глаз, почавкал вкусненьким из вчерашних трофеев и снова заснул.

— Куда идём? — уточнил Шакли у вертолова.

— Белую башню найти нетрудно, — Сильф кивком указал выше деревьев. — Но как в неё войти?

— Неужели в городе учёных можно посмотреть книги только там? — намекнула бабочка. Сильф, как обычно, ответил невозмутимо:

— Не знаю. Нам нужно туда.

На пустой круглой площади, тоже отлично подходящей для представления, их заметил возница. Зацокали копыта, свободная пролётка подкатила к ранним пешеходам.