Полковник Бассо нахмурился, но не ответил, а посол Лонард напряженно поднялась.

– Я надеялась, – сказала она, – что, учитывая экономические связи Равнинных с Эспенией, вы с большей готовностью пойдете на сотрудничество с нами, чем ваши соперники или кеконское правительство. Если кланы Зеленых костей не вмешаются в противостояние на острове Эуман, мое правительство не будет нести ответственность за возможную гибель кеконцев.

Шаэ направилась к выходу.

– Госпожа Лонард, когда речь идет о Кеконе и его нефрите, я совершенно не жду, что ваша страна возьмет на себя ответственность.

Когда они сели в машину, Шаэ велела водителю отвезти их в школу Тии. Оставалось еще полчаса до конца занятий, и они сидели в машине в тени дерева, опустив окна, чтобы впустить ветерок.

– Прости за грубое поведение во время встречи, тетя Шаэ, – нарушил неловкое молчание Нико. – Я посчитал необходимым вмешаться, но мне следовало рассказать тебе все заранее.

– Еще как следовало, – пожурила его Шаэ. – Если твоя осведомленность об операции «Просека» могла сыграть важную роль в разговоре, стоило обсудить все с Шелестом заранее.

– Я понимаю свою ошибку. – Нико опустил плечи. После виноватой паузы он объяснил: – Во время работы в «Ганлу» я участвовал в операции «Просека». В те годы эспенское правительство решило уменьшить использование нефрита в армии и сократить участие в зарубежных конфликтах. Но при этом тайно поручило компании Джима Сунто воевать по всему миру против Освободителей и югутанского влияния.

– Это тебе Сунто сказал? – спросила Шаэ.

Нико покачал головой:

– Не напрямую. Мы подписывали много документов о неразглашении, и нам не позволялось говорить об операциях ни с кем, кроме товарищей по «Ганлу», но многие все вычислили по обрывкам разговоров. А после я потратил немало времени, чтобы раскопать остальное. – Нико старательно избегал ее взгляда. – Я не горжусь тем, в чем участвовал.

– Этому нет оправданий, – ответила Шаэ, хотя ее раздражение уже спадало. Когда племянник виновато понурил плечи, ей захотелось прижать его себе и крепко обнять, как в детстве, если он приходил к ней за утешением. Хотелось сказать ему, что она понимает, почему он решил уехать и вернуться. Оба поступка вызывали и гордость, и стыд. Нико двигали совсем иные причины, нежели когда-то ею, и сожалеет он о другом, но как же ей хотелось разгладить морщины на его лице, появившиеся слишком рано.

– Нико-се, – сказала она, – я совершила много поступков, о которых не хотела бы вспоминать. Каждую неделю я прошу богов понять и простить меня. И все же каждый раз, кода я выхожу из храма, мне приходится принимать решения, которые могут еще больше настроить богов против меня. Руководитель клана Зеленых костей вряд ли может вести себя по-другому.

Нико выглянул в окно на здание школы. Два года назад Шаэ и Вун пришли к очевидному, но тяжелому решению, что Тия не пойдет в Академию Коула Ду, что они должны уважать желание дочери и позволить ей идти своим путем, не становясь Зеленой костью. Они сделали правильный выбор, уверяла себя Шаэ. Тие нравилось в школе Северные холмы, где когда-то учился и Рю.

По лицу Нико промелькнула тень, когда его взгляд переместился с парковки на вход. Наверное, он задумался о Рю, представил, как тот выходит из двери, чтобы вместе с братом поехать домой на велосипеде. Взгляд Шаэ упал на белый шрам у левого уха Нико, которое пришили на место.

Прожив несколько лет за границей, Шаэ вернулась на Кекон без особого желания и всячески старалась держаться подальше от дел клана. Нико не сомневался ни секунды. С того мгновения, когда он вонзил нож в собственную плоть, он не колебался в своем решении воссоединиться с кланом. Похоже, только Андену удавалось хотя бы иногда заставить Нико расслабиться, а Шаэ Анден с тревогой признался: «Порой мне кажется, что он вообще не думает о себе. Поэтому его не волнуют ни объем работы, ни унижения».

При взгляде на встревоженное лицо Нико у Шаэ заныло сердце. Как бы ей хотелось, чтобы Лан увидел своего сына! Он бы гордился им, но, возможно, и печалился бы. А сейчас задал бы тот же вопрос, что и Шаэ:

– Ты правда этого хочешь, Нико? Хочешь стать Колоссом?

Нико ответил не сразу, но с железобетонной уверенностью:

– Тетя Шаэ, когда я был вдали от Кекона, я понял, что в мире есть только два типа людей. Зеленые кости и все остальные. Те, у кого есть власть, и те, у кого ее нет. – Племянник отвернулся от нее с печалью в глазах, но казалось, будто их разделяет широкое ущелье. – Даже с нефритом тебе не гарантировано место в первой группе. Если кланы перестанут определять значение нефрита, то другие заберут у нас эту власть. Другие люди расширят возможности использовать эту власть во зло и не оставят от нефрита ничего хорошего.

Шаэ молча и с пониманием кивнула. Нико облек в слова то, что она давно уже подспудно чувствовала: они борются не только с Горными и с другими врагами клана, но и с каким-то более значительным и неумолимым злом.

Нико потупился, изучая свои руки.

– Я был эгоистом. Думал, что сумею найти какой-то другой смысл в жизни. Но если рухнет клан, быстро или медленно, если он станет устаревшим и бесполезным, как считают люди вроде Джима Сунто, то все, что определило мою судьбу, включая убийство отца и казнь матери, перестанет иметь значение. Каждая капля пролитой крови, каждая жертва, каждый ребенок, которого научили носить нефрит, сделав воином, Зеленой костью Кекона, за все века нашей истории… Все это носит в себе Колосс. Вот в чем наша власть, и только наша. – Он снова посмотрел на школу с легкой и печальной улыбкой. – Рю так старался объяснить мне – безответственно пытаться от этого сбежать. И он был прав.

Шаэ охватила странная меланхолия и в то же время дурные предчувствия и страх за племянника. Нико был еще так молод, слишком молод, чтобы мыслить настолько ясно и мрачно. И все-таки он уже осознавал, что значит наследие клана и бремя лидерства, осознавал в гораздо большей степени, чем Лан и Хило в его возрасте. Шаэ с братьями росли с сентиментальными ожиданиями, что неудивительно для внуков Факела Кекона, наследников клана после поколения победителей, в эпохе мира и созидания. Но каждому пришлось занять свое место против собственной воли, и они старались, как могли.

Нико рос с открытыми глазами. Он покинул их мир жестоких джунглей, но обнаружил за его пределами лишь еще более мрачную дикость, поэтому его возвращение стало непоколебимым решением, принятым не в сентиментальном порыве, не из-за любви или чувства долга.

«Он больше похож на Айт Маду, чем любой из нас, – подумала Шаэ. – Но по крайней мере у него есть мы, и мы любим его и всегда напоминаем, что следует оставаться человеком».

Прозвенел школьный звонок, из дверей высыпали радостные дети. Шаэ вышла из машины и встала рядом со стойкой для велосипедов. Увидев Тию, она помахала ей. Тия попрощалась с двумя подружками и вприпрыжку поскакала к ней. На ее плечах подпрыгивал рюкзак, а уши связанной в виде щенка шапки болтались из стороны в сторону. Приближалось ее тринадцатилетие, и она просила купить ей щенка вместо бедняжки Коко, которая умерла от тоски через несколько месяцев после хозяина.

– Мам! – воскликнула Тия. – Я получила роль в спектакле, представляешь? – Она посмотрела Шаэ за спину и сказала, слегка оробев: – Привет, Нико.

Тия всегда становилась застенчивой в обществе старшего двоюродного брата, который был на пятнадцать лет ее старше.

– Привет, сестренка, – радостно произнес Нико. – Мне нравится твоя шапка.

Тия улыбнулась и расслабилась, и они вместе пошли к машине, не переставая болтать. Шаэ следовала в нескольких шагах позади, наблюдая за ними.

двадцать шестой год, седьмой месяц

Анден смотрел новости по телевизору вместе с Шаэ и большинством сотрудников Шелеста, все столпились в главном конференц-зале на верхнем этаже офиса на Корабельной улице. Присутствовали даже Вун Папидонва и Хами Тумашон, давно ушедшие в отставку, но посвятившие клану много лет жизни. Они дружелюбно болтали, чего не могли себе позволить, пока работали Тенью Шелеста и Главным Барышником.