Нико вышел на улицу вместе со своими телохранителями. Он был сильно расстроен, но не из-за слов пропойцы, а из-за того, что увидел в его пустых глазах. Даже после того, как иностранцы выбросили его, словно ненужную вещь, по какой-то причине погрузившись в депрессию и оказавшись на самом дне общества, Беро по-прежнему безумно жаждал стать частью великой легенды. Той, которая пронизывала кеконцев до мозга костей и диктовала правила жизни, вызывая необоримое желание быть Зеленым, в эту ловушку попадали даже иностранцы, никогда по-настоящему не понимавшие, что такое нефрит.

Кланы и нефрит, убийства и месть, кровные войны и бремя ошибок передавались от отца к брату и сыну, и для Нико это было не легендой, а частью его существования, неизбежной, но постоянно изменяющей форму истиной, и, чтобы принять ее, ему пришлось скитаться по всему свету.

двадцать шестой год, шестой месяц

Шаэ терпеливо ждала неизбежной встречи с эспенским послом. Она взяла с собой Нико. В машине по пути с Корабельной улицы в квартал Монумента она задала племяннику каверзный вопрос:

– Как, по-твоему, нам следует начать разговор?

Нико задумчиво прищурил один глаз – это всегда напоминало ей Лана.

– Эспенцы попросили о встрече только потому, что им от нас что-то нужно, но они всегда готовы предложить что-нибудь взамен. Причем они будут уверены, что мы не откажемся от этого предложения. Нынешнее эспенское правительство, в отличие от предыдущего, похоже, больше заинтересовано в деньгах, чем в нефрите, и для нас это даже лучше – будет легче торговаться. Но сейчас мы находимся в сложном положении. Мы не можем согласиться с их требованиями, но, учитывая, что в Национальной Ассамблее наконец-то рассматривается законопроект о декриминализации нефрита, не хотим поставить наши отношения под угрозу.

Шаэ кивнула, довольная прозорливым ответом.

– Как я вижу, ты следишь за новостями.

Нико погрузился в дела клана с поразившим всех усердием, стараясь вникнуть во все детали. Шаэ подозревала, что он с головой ушел в работу, лишь бы отвлечься от тоски по Рю. Она не была уверена, что это пойдет на пользу его здоровью, но не могла жаловаться на такую самоотверженность.

Эспенское посольство находилось в современном здании, сверкающем стеклянном кубе с развевающимися над стальными воротами эспенскими флагами, а более скромный офис дипломатов стоял в его тени. Пройдя мимо охраны, Шаэ и Нико прошли в личную гостиную посла, солнечную, но официальную, с мягкими стульями и портретами всех известных эспенских премьер-министров на стенах.

Посол Лонард поздоровалась и представила полковника Йоргена Бассо, недавно назначенного командующим военно-морской базой на острове Эуман. За годы работы Шелестом Шаэ имела дело с семью послами Эспении и тремя командующими базой. Она помнила, как нервничала в первый раз, когда сидела с послом Грегором Мендоффом и полковником Лиландом Дейлером в клубе «Белый фонарь», помнила, насколько скептически они воспринимали молодую и неопытную девушку в роли Шелеста. Оба давно вышли на пенсию и уехали домой.

Лонард и Бассо поприветствовали Шелеста в традиционной кеконской манере, а потом пожали ей руку, поблагодарив за то, что она согласилась встретиться. Шаэ не представила Нико, поскольку привела его с собой в качестве наблюдателя. Он поставил стул за ее спиной чуть слева.

У посла Лонард было узкое лицо с тонкими губами и прямыми темными бровями над слишком серьезными глазами. Она была по меньшей мере лет на десять моложе Шаэ, но держалась с уверенностью опытного политика. С прямой спиной она села на край стула и сложила руки на коленях.

– Госпожа Коул, – начала она, – я надеялась, что к нам присоединится и Колосс.

– Мой брат сегодня занят, – ответила Шаэ. Хило по-прежнему ненавидел политические игры. – Ваш предшественник наверняка объяснил, что как Шелест я выступаю от имени Колосса. – Она вежливо и выжидающе улыбнулась. – Чем Равнинный клан может помочь нашим эспенским друзьям?

Посол жестом велела помощнику закрыть дверь в гостиную.

– Полагаю, вы в курсе ситуации на острове Эуман.

– Если вы имеете в виду лагерь протестующих, то да. Я в курсе.

– В палаточном лагере в двух километрах от эспенской военной базы собралось больше двух тысяч человек, и вот уже месяц каждый день прибывают все новые люди, – сказал полковник Бассо, крупный, лысый и смуглый мужчина в очках, похожий скорее на томасинца, чем на эспенца. – Это неприемлемая угроза безопасности.

– Они не на вашей территории, – спокойно ответила Шаэ. – Та часть острова Эуман исторически принадлежала абукейцам. В прошлом году Королевский совет принял закон о передаче этой земли под управление абукейцам. Люди собрались там с разрешения вождей своих племен, в знак протеста против добычи нефрита у берегов Кекона, которая продолжается, несмотря на наши многолетние возражения.

Посол Лонард поджала тонкие губы, так что они почти исчезли.

– Неуправляемая толпа – не лучший способ решать сложную проблему.

Шаэ подняла брови:

– Ничего сложного тут нет. Проблема возникла из-за того, что эспенское правительство до сих пор поддерживает бизнес компании «Анорко» по добыче нефрита.

За десяток лет ни усилия дипломатов со стороны кеконского правительства, ни непрекращающиеся попытки кланов уничтожить горнодобывающие суда не увенчались успехом. Местным абукейским племенам надоело продолжающееся сокращение их рыбного промысла, и протестные выступления получили широкую общественную поддержку.

Посол Лонард благоразумно не стала ввязываться в спор.

– Сейчас меня тревожит безопасность эспенских и кеконских граждан, если это сборище провокаторов вдруг развяжет насилие.

Шаэ не стала указывать, что посла больше беспокоят статьи о «Противостоянии на Эумане», как называли эти события в прессе. Эспенцы предпочитали не привлекать внимание общественности к своему военному присутствию в стране, ведь было обещание кеконского правительства уменьшить эспенский военный контингент, чтобы положить конец Вялотекущей войне.

– И что вы хотите от Равнинного клана? – спросила Шаэ.

Посол Лонард и полковник Бассо переглянулись, как будто ответ очевиден, а Шаэ просто упрямится. Она уже знала, о чем хотят попросить иностранцы, но хотела, чтобы они сказали это вслух.

– Снесите лагерь и убедите протестующих уйти, – не выдержал полковник.

– Силой, если понадобится, – добавила за него Шаэ.

– Силы у Зеленых костей предостаточно, – заметила Лонард. – Хотя надеюсь, что хватит и демонстрации намерений, чтобы взять ситуацию под контроль.

Хотя они попросили ровно то, что ожидала Шаэ, она все равно еле сдерживала холодную ярость.

– За двадцать шесть лет, которые я провела на посту Шелеста Равнинных, отношения между нашими странами прошли много стадий. В каком-то смысле наша дружба сейчас крепче, чем когда бы то ни было. Но дружбой не стоит злоупотреблять. После этого остается осадок, а то и возникает вражда. Эспения просила у Кекона нефрит, солдат, землю и политические уступки. А теперь вы предлагаете Зеленым костям ополчиться против своего народа, который мы должны защищать. Большинство протестующих, устроивших лагерь на острове Эуман, простые люди без нефрита. Вы просите нас нарушить кодекс айшо.

Полковник Бассо смущенно потупился, в отличие от посла Лонард.

– Госпожа Коул, я защитила диссертацию по странам на востоке Амарического океана. Я много лет прожила на Кеконе и достаточно хорошо изучила страну и кланы Зеленых костей, а потому могу утверждать, что айшо – это идеал… которому не всегда строго следуют.

Лонард посмотрела Шаэ в глаза:

– Вы в самом деле утверждаете, что Зеленые кости, включая вас и вашу семью, никогда не отступали от моральных принципов ради собственных интересов? Разве вы без зазрения совести не наказывали за антиклановую деятельность, незаконное ношение нефрита, не сражались с иностранными конкурентами? – Лонард неожиданно перешла на беглый кеконский, хотя и с акцентом. – Пословица гласит, что золоту и нефриту вместе не бывать. Но так ли это?