Али улыбнулся, и Нари почувствовала, что падает. Ей хотелось облачиться в сладость этой улыбки и остаться в ней навсегда.

– Я знаю толк в бухгалтерии, и у меня терпение владыки Нила. – Али приблизился к ней на шаг. – Нари, никто не назначал предельного срока для исцеления. Преодоления твоей водобоязни или… или принятия других решений. Правда. Это только самое начало нашей истории. Твоей истории. И ты можешь сделать ее такой, как тебе нравится.

Его ответ был самым обещающим из всех, на которые она могла надеяться, и все же на мгновение она заколебалась, оставалась в неуверенности. Пока что они обходили главную тему. Если бы она передала ему сумочку…

«Будь такой же смелой, как твои родители».

– Тогда у меня есть подарок для тебя.

– Подарок?

Нари кивнула и, взяв Али за руку, усадила рядом с собой на большом плоском камне рядом с тропинкой.

– Да, подарок тебе на день рождения, но я не хотела давать его тебе на глазах у всех. Ведь он может тебе и не понравиться. Или ты можешь не захотеть им пользоваться.

– Я даже представить себе не могу, что мне не понравится твой подарок, – ответил Али. – Хотя тебе не следовало тратить на это время. Я знаю, как ты занята.

– Ты отыскал половину египтян из городских, чтобы спроектировать мой кабинет, а сам в это время занимался ремонтом лазарета.

Али снова усмехнулся:

– То было другое дело. Я твой должник.

Нари ответила ему улыбкой, которая исчезла с ее лица, когда сердце поднялось к ее горлу. Обычно у нее не возникало проблем, когда требовалось отыскать нужное слово. Она могла дразнить и проклинать, командовать, могла переспорить самого голосистого пройдоху и опасного тирана. Но вот с этими протестами ее сердца бороться ей было все еще трудно.

«Но ты уже раскрыла ему свое сердце. Поэтому-то ты и здесь».

– На самом деле именно кабинет и натолкнул меня на эту мысль, – сказала она. – Ты помнишь, что сказал мне тем вечером в лазарете, когда я выставляла себя идиоткой, тоскуя по Египту?

Мрачное выражение затмило его лицо. Вечер, когда они праздновали открытие лазарета, был последним мирным вечером. А после были пролиты реки крови.

– Я тебе сказал, что ты вовсе не выставляешь себя идиоткой, тоскуя по своей человеческой родине, – тихо сказал он. – Что там твои корни и они сделали тебя тем, кем ты стала.

– Ты был первым в Дэвабаде, кто сказал мне такие слова. И единственным. Ты был первым, кто понял меня, понял от начала и до конца, нашел то, что я не могла примирить одно с другим – египтян и дэвов, шафитов и Нахид, воров и целителей, все вместе они становятся сильнее. – Нари глубоко вздохнула, заставляя себя выдержать взгляд Али. – То же самое я хочу сделать и для тебя.

Али громко проглотил слюну. Они оба знали, о чем она ведет речь. Если Али разрывался между двумя разными народами, к которым принадлежали его родители, то это было мелочью в сравнении с той ситуацией, в которой он оказался теперь. Ситуацией, в которой он пребудет до конца дней как посол между маридами и джиннами.

– Хорошо, – произнес он дрожащим голосом. – Вероятно, это на удивление мощная сумочка.

Нари не смогла сдержать нервного смеха, но узел тревоги в ее груди немного расслабился.

– Ты имеешь в виду не сумочку, а то, что в ней. У меня некоторое время назад была пациентка, художница из Та-Нтри, она делает всякого рода талисманы и ювелирные изделия из каменной соли. Ее поделки удивительны; она дала мне прекрасное ожерелье, но предупредила, что оно боится воды. Избыток влаги, избыток тепла – и оно растворится. Я… в общем, я попросила ее сделать что-нибудь для тебя.

Али посмотрел нее вопросительным взглядом:

– Я тут вижу связь с Аяанле, но я не уверен, что мне стоит иметь вещи, которые растворяются в воде.

– В этом-то и состоит ее назначение, – пояснила Нари. Она протянула ему сумочку, а сердце ее в этот момент колотилось, как сумасшедшее. – Это гезирийская часть.

Все еще хмурясь в недоумении, Али взял сумочку. У него, казалось, ушла целая вечность на то, чтобы расшнуровать бечевку, но, покончив с этим, он извлек что-то завернутое в шелковую материю и принялся разворачивать ее.

А развернув, замер.

Это была маска, мастерски сделанная из монолитного куска розовой соли. Она ярко сверкала в солнечных лучах, как драгоценный камень с тысячью граней. Головокружительный рисунок из звезд и бриллиантов, яблочных и ирисовых бутонов, мигающих над округлыми вырезами для глаз, и изящное вместилище для носа.

У Али явно перехватило горло.

– Это…

– Это брачная маска, – пролепетала она. – Или, по крайней мере, она может стать таковой. Она не сгорит дотла, как деревянная, но я подумала, что если ты воспользуешься своими способностями, то сможешь ее растворить. – Ее лицо горело от смущения, но она продолжала: – Мне показалось несправедливым, что ты будешь вынужден отказаться от такой важной гезирийской свадебной традиции из-за того, что ты лишился огненной магии.

– Ты сделала для меня брачную маску, – потрясенно повторил Али. Он впился глазами в подарок. – Я… ты имела в виду кого-то конкретного, кто наденет ее?

«Да!» Ее сердце, казалось, пело, хотя ужас терзал ее при мысли о том, что ей придется сделать столь откровенное заявление.

Но Нари начала издалека:

– Я имела в виду ту, кому все еще нужно время. Ту, кто старается – изо всех сил старается – построить здесь свою жизнь, невзирая на постоянный страх, что в то мгновение, когда она почувствует себя счастливой, вся ее жизнь будет разорвана на части. – Слезы жгли ее глаза, и она быстро, смущенно отерла их. – Но ту, кто надеется, что ее чувства чисты, хотя она пока и не может заявить о них.

– Ах, Нари. – Али ухватил ее руку. – Я не знаю, то ли мне плакать, то ли целовать тебя. Если плакать, то это, вероятно, довольно тревожная реакция, а второе запрещено. – Он наконец встретился с ней взглядом, и, какие бы слова он ни говорил, его глаза уже были влажны, и Нари увидела желание, горевшее в них. – Твои чувства чисты, свет мой, – сказал он по-арабски. – Надеюсь, и мои тоже.

Тяжесть, казалось, стала сдвигаться – стала сдвигаться, но не упала полностью – с ее плеч.

– Ты уверен? Если ты не хочешь ждать, я это пойму. На маске не вырезаны имена…

– Есть только одно имя, которое я хочу видеть вырезанным рядом с моим. – Али явно был не в силах противиться желанию чуть-чуть нарушить устои, а потому взял ее руку, поднес к своим губам и легонько – так легонько, что его прикосновение могло показаться движением воздуха – поцеловал ее пальцы.

Это краткое прикосновение его губ разожгло непомерно сильный пожар внутри нее.

– Слава творцу, – выдохнула она. – Я так нервничала.

– Тебе не нужно нервничать. – Али другой рукой провел по краю маски. – Это самый добрый, самый осмысленный подарок из тех, что я когда-либо получал. Я найду для него безопасное место. Ты не спеши. А когда будешь готова… – Маленькие облачка тумана, которые обычно плавали у его ног, некоторое время назад бурлили, как грозовые тучи, но теперь они успокоились, приклеились к ее коже. – Мы напишем нашу историю.

Нари ждала – не охватит ли ее паника. Лес, в котором обычно громко щебетали птицы и чирикали, перепрыгивая с ветки на ветку, различные волшебные животные, погрузился вдруг в тишину и спокойствие. Этот момент был слишком сладостным, слишком обещающим, но позыв дистанцироваться от него, оградить свое сердце и защитить себя от боли в будущем так и не пришел, и уже одно это казалось знаком, вселяющим надежду.

И все же она не могла не спросить у него не без некоторой подначки:

– И как ты думаешь, наша история будет счастливой?

Али улыбнулся ей:

– Думаю, да.

Притаившись в высокой траве пустыря на окраине Виннипега, Сиг смотрел, как за оградой семья ужинает во дворе своего нового дома. Глава семейства жарил на гриле свиные котлеты, которые очень вкусно пахли.