Али ответил не сразу, уверенный, что ослышался.

– Я не понимаю.

– Не ты один, – проворчала Физа, убирая Али с дороги крепким пинком, которым его чуть не выбросило за борт. – Я тебе помогаю, принц. Ну, знаешь, поступаю правильно, вот это все.

– Ты уже ничем мне не поможешь, – возразил Али. – Мне отсюда не выбраться. Ты добьешься только того, что и себя погубишь, а я не хочу…

– Я не спрашивала твоего разрешения, – вспылила Физа. – И делаю я это не ради тебя. Я делаю это, потому что хочу, чтобы ты вернулся в Дэвабад и выполнил обещания, данные моем народу. Я не позволю, чтобы все это оказалось напрасным.

– Физа… – Али раздраженно простонал. – Если ты останешься, Тиамат с легкостью проглотит не только меня, но и тебя с кораблем заодно. Прошу тебя, – добавил он, когда она проигнорировала его и выкрутила штурвал. – Я убил уже слишком многих шафитов.

– Еще одна причина вернуться в Дэвабад и добиться нашей свободы. – Физа… что-то… сделала, и корабль тут же выровнялся на волнах. – Моя мать еще может быть там, – проговорила она, словно разговаривая сама с собой. – Пожалуй, я бы хотела увидеть ее снова.

– Единственное, что мы тут увидим, это морское дно.

Физа развернулась и так сверкнула на него глазами, что от Али чуть не остались одни угольки.

– Ты сам всегда говоришь о том, как сильно уважаешь шафитов и хочешь, чтобы их признавали равными. Так вот, закрой свой рот и докажи это. Уважай мой выбор, прекращай препираться и займись делом.

Это заставило его замолчать. Али с трудом сглотнул и спросил:

– Чем я могу быть полезен?

Она показала ему, и в течение следующих нескольких часов Али выполнял все ее поручения, занимаясь то такелажем, то парусами, то кучей других вещей, которые на первый взгляд не имели смысла, но позволяли им рассекать сквозь шторм, будто бы с помощью магии. Изнурительная работа отвлекала его от мыслей о цели их путешествия, и Али бы с радостью мок под брызгами волн и терпел порезы от веревок еще много дней, если это означало отсрочку неизбежного.

Однако раньше, чем хотелось, ветер стих окончательно. Дождь лил как из ведра, но больше вокруг ничего не шелохнулось. В густом тумане не было видно ни зги, словно они плыли в чернильной туче, а не по бескрайнему морю.

– Мы ведь уже довольно далеко, да? – спросил Али, и сердце у него екнуло. – Может быть, она забыла обо мне?

Физа выглядела обеспокоенной.

– Тебе точно сказали только «предстать перед Тиамат до следующего прилива», и больше ничего?

– Я был не в том состоянии, чтобы задавать вопросы.

– Из-за угрозы Та-Нтри?

– Из-за того, что я, как выяснилось, происхожу от нильского марида, который зачал мой род с расчетом на то, чтобы уничтожить весь мир джиннов.

Физа повернулась к нему лицом:

– Прошу прощения?

– Долгая история.

Корабль резко просел.

Оба ухватились за борт, и Али затаил дыхание, пережидая падение, полагая, что они попали в крутую зыбь. Уже много часов их корабль шел, поднимаясь и опускаясь в такт естественному движению волн.

Но падение не прекращалось.

– Ализейд. – Чуть раньше Физа нашла в трюме и зажгла стеклянную масляную лампу, и теперь в ее дрожащем свете лицо пиратки стало белее мела. – Кажется, они о тебе не забыли.

Вернулся ветер, завывая ему в лицо, а облака тумана унеслись прочь. Молния, долгая и обстоятельная, расколола небо, бросая кривые блики света на океан.

– О Боже, – прошептала Физа. – Боже…

Они действительно падали вниз вместе с волной. С целой армадой волн. Стена воды обступила их со всех сторон, такая высокая, что Али казалось, будто их выбросило к подножию горы. Еще одна молния, тихая, как смерть, вспыхнула, осветив стремительные волны, достигшие вершины высоко у них над головами, покрывшись белыми шапками пены. Гребни волн сомкнулись, на мгновение заключив корабль в водяной долине, почти столь же прекрасной, как скрытые тропы Нила. Снова сверкнула молния, показавшаяся сине-зеленой из-за водной завесы, как иномирное небо.

А потом океанский небосвод обрушился.

Несмотря на то что Дэвабад с его шумными улицами, высокими зданиями и переполненными рынками представлялся олицетворенным воплощением самой идеи города, в лесах и на склонах скалистых холмов, окаймлявших террасные поля и пастбища пастухов, все еще можно было найти дикую природу. Даже столько веков спустя земли за этими стенами принадлежали Дэвам. Их завоевателям Гезири так и не удалось приобрести знания, которые его племя оттачивало на протяжении поколений, а рисковать ближайшим источником пропитания в Дэвабаде не хотелось – да и не требовалось, когда землевладельцев Дэва можно было просто подкупить или запугать.

Дара пробирался по заросшему кустарником лесу, бесшумно и незримо, как злой дух, каким его почитали в человеческом мире. Однако он находился не в человеческом мире, а на острове, где родился и которому, как он опасался, грозила большая опасность. Он миновал поля, опустошенные градом, и фруктовый сад, наводненный саранчой. Несколько ферм сгорело, на земле догнивало зерно со сломанной мельницы.

Он едва ковылял по земле, привычной легкости движений как не бывало. Если, избавленный от проклятия Сулеймана, Дара стал безграничен и всемогущ, как первородный дэв, свободный сбросить свою физическую оболочку и летать по ветрам, то «исцеление» в груде тлеющих останков Нахид запихнуло его обратно в тесную, колючую клетку. Все болело. Двигаться было больно, дышать было больно. Его силы казались хрупкими, шаткими, будто ни его тело, ни его магия ему не принадлежали, и он лишь дергал за ниточки, управляя марионеткой, которую не видел.

Здесь что-то не так – со мной что-то не так. Дара не мог выбросить из головы вид Манижи в окружении тел убитых дэвов, использующей магию, которой она не могла обладать. Он не мог даже смотреть на реликт, который она вживила в его запястье, – тошнотворное устройство из металла и крови. Дара обернул манжет тряпкой, но на его левом боку все равно отражалась пульсация пунктирных дорожек черного золота, просвечивающих с каждым сбивчивым ударом его сердца.

Ты мог улететь, Афшин, – издевался Визареш. Но Дара не улетел. Не мог.

Теперь же он направлялся к цели, которая казалась еще кощунственнее.

Ты должен служить. Повиноваться. Хорошие Афшины могут давать советы, могут вступать в дискуссии, но они повинуются. Таков их кодекс.

Но ты служишь не только Нахидам. Ты служишь Дэвам, а они нуждаются в тебе. Дара шел дальше.

Разрушенное строение, где они договорились встретиться, выглядело не более чем нагромождением камней. Во времена Дары это было знаменитое место паломничества: пещера, в которой знаменитый аскет из Нахид молился о спасении от мора всего через несколько столетий после смерти самой Анахид. Это место особенно почиталось у пар, желающих зачать ребенка, что его сородичам всегда давалось с трудом. С ним связывали всевозможные ритуалы, от обычая оставлять серебряную монетку в детской шапочке у входа в пещеру до распития чая из маленьких пурпурных цветков, которые росли на окрестных холмах. Судя по виду пещеры, ее значение либо давно забылось, либо пало жертвой вторжения Кахтани – как и многое другое из мира, известного Даре.

Из тени вышла фигура:

– Стой.

Дара узнал резкий голос, принадлежавший нахальной воительнице из Ам-Гезиры, и нахмурился.

– Где жрец? – поинтересовался он требовательно. – Где Разу?

– Мы здесь. – Разу вышла из пещеры, держа в руках маленький факел, Картир следовал за ней.

Дара обвел их троих взглядом, борясь с безумным желанием бежать куда глаза глядят. Предатель, – пожурил внутренний голос. Он не умолкал с тех пор, как Дара под покровом ночи улизнул из дворца, чтобы нанести старшему жрецу неожиданный визит прямо в его опочивальню при храме. «Она сотворила нечто ужасное», – выпалил он прежде, чем недоумевающий старик успел вставить хоть слово. Дара не смог заставить себя ни озвучить фразу «магия крови», ни выразить словами истинный ужас своих опасений, но его бессвязного монолога о том, как Манижа требует выдать ей имена убитых дэвов, пока Аэшма злорадно наблюдает со стороны, оказалось достаточно, чтобы Картир смертельно побледнел. Что и говорить об одном виде гнусной штуковины, оковавшей запястье Дары.