Нари проснулась ни свет ни заря.

До ее уха долетали голоса десятков муэдзинов со всех минаретов Дэвабада в едином призыве к утренней молитве. Странно, что в Каире она никогда от этого не просыпалась, но здешние каденции, чем-то неуловимо отличавшиеся от каирских, каждый день исправно будили ее. Она поворочалась в постели, спросонья успев удивиться шелковым простыням, и открыла глаза.

Теперь ей всегда требовалось несколько минут, чтобы вспомнить, где она находится, поверить, что роскошные покои, в которых она очутилась, ей не приснились, а широкая кровать, заваленная мягкими кружевными подушками, которая приподнималась над толстым ковром на изогнутых ножках красного дерева, принадлежала только ей одной. То же самое повторилось и этим утром. Нари обвела взглядом просторную опочивальню, любуясь искусными коврами и шелковыми обоями с нежным рисунком. Одну стену целиком занимал огромный пейзаж с изображением дэвастанской деревни, написанный самим Рустамом – ее дядей, как она не переставала себе напоминать, до сих пор не привыкнув к тому, что она больше не сирота. Резная деревянная дверь вела в персональную ванную.

За другой дверью открывался гардероб, под который ей выделили отдельную комнату. Для девушки, которая много лет прожила на каирских улицах и считала себя счастливицей, когда у нее появились две простые абайи в приличном состоянии, содержимое этого небольшого помещения казалось сказкой… в конце которой девушка продаст всю одежду и отложит заработок в копилку, но все-таки сказкой. Шелковые, легкие, как воздух, платья с вышивкой из чистого золота; приталенные войлочные накидки всех оттенков радуги, украшенные россыпью цветов из драгоценных камней; туфли из бисера, такие прелестные и утонченные, что жалко было в них ходить.

Была в гардеробе и практичная одежда, например, дюжина комплектов туник, доходящих до голени, и богато расшитых штанов ее размера, по моде, которую носили Низрин и все женщины-Дэвы. Столько же вариантов чадры, длинного, в пол, покрывала, которое тоже пользовалось популярностью у женщин ее племени, висело на стеклянных болванках, но смотрелось на них гораздо эффектнее, чем на голове у Нари. Она никак не могла привыкнуть к узорчатым золотым наголовникам, которые надевались поверх чадры, и то и дело наступала на ее полы, и весь ансамбль сыпался на пол.

Нари зевнула, протирая заспанные глаза, и, откинувшись на ладони, сладко потянулась, разминая шею. Пальцами она нащупала бугорок: Нари спрятала в обшивку матраца несколько драгоценных камней и один золотой браслет. Такие тайники были разбросаны по всем покоям: эти подарки она получала от неугомонных доброжелателей, которые стекались к ней рекой. Джинны явно обожали самоцветы, а Нари не доверяла ораве слуг, которые постоянно сновали в ее комнатах.

Кстати говоря… Нари убрала руку с тайника и, подняв голову, увидела маленькую неподвижную фигурку, преклонявшую колени в темном углу комнаты.

– Всевышний Боже, ты хоть когда-нибудь спишь?

Девушка поклонилась и встала. Голос Нари привел ее в движение, как детскую игрушку, которые выскакивают из табакерки, если отпустить пружину.

– Я к вашим услугам в любое время дня и ночи, бану Нахида. Я молюсь, чтобы вам хорошо спалось.

– Спалось хорошо, если не считать, что с меня не сводили глаз целую ночь, – проворчала Нари на дивастийском, зная, что служанки были шафитками и не понимали языка Дэвов.

Это была уже третья служанка с момента ее появления в городе – предыдущих Нари распугала. Раньше ей всегда казалось, что иметь слуг – это, чисто теоретически, очень приятно, но на практике рабская покорность бедных затюканных девушек, совсем еще девчонок, действовала ей на нервы. Их человеческие глаза были постоянным напоминанием о несокрушимой иерархии, правящей миром джиннов.

Девушка на цыпочках приблизилась к ней, старательно глядя в пол, и поднесла большой жестяной поднос.

– Завтрак, госпожа.

Нари была не голодна, но любопытство взяло верх, и она одним глазком взглянула на поднос. Блюда, выходившие из королевской кухни, поражали воображение не меньше, чем содержимое шкафов. Все, что она могла пожелать, любые деликатесы, в любом количестве, в любое время дня и ночи. Этим утром завтрак состоял из стопки дымящихся мягких лавашей, посыпанных семенами сезама, миски румяных абрикосов и пирожных из толченых фисташек с кардамоновым кремом, которые ей так нравились. Над медным чайником поднимался аромат мятного зеленого чая.

– Спасибо, – сказала Нари и указала в сад, от которого ее спальню отделяли прозрачные занавески. – Можешь вынести на улицу.

Она выползла из постели и накинула на голые плечи шаль. Она нащупала тяжелый предмет, привязанный к ее бедру. Кинжал Дары. Он вручил его Нари перед тем, как пуститься в эту дурацкую и самоубийственную охоту на ифритов.

Нари закрыла глаза, пережидая боль в груди. Каждый раз, стоило ей представить, как ее вспыльчивый Афшин в сопровождении солдат ищет ифритов, которые чуть их не убили, у нее перехватывало дыхание. Низрин рассказала, что на прошлой неделе во дворце получили короткое послание из похода, сообщавшее, что все живы и здоровы и направляются в город под названием Бабили.

«Нет, – одернула она себя. – Даже не начинай». Терзаниями она не поможет ни себе, ни ему: Афшин более чем в состоянии постоять за себя, а Нари нельзя было ни на что отвлекаться. Особенно сегодня.

– Причесать вас, госпожа? – спросила служанка, выводя ее из раздумий.

– Что? Нет… мне и так нормально, – рассеянно сказала Нари, откидывая за плечо растрепанные косы, и направилась взять стакан воды.

Служанка кинулась к кувшину.

– Помочь одеться? – предложила она, наливая для нее стакан. – Я почистила и погладила парадное платье Нахид…

– Нет, – отрезала Нари непреднамеренно грубо.

Девушка втянула голову в плечи, как будто получила пощечину, и Нари поморщилась, увидев ее страх. Она не хотела никого пугать.

– Извини. Слушай… – Нари попыталась припомнить имя девушки, но в последнее время на нее свалилось столько новой информации, что это оказалось невозможно. – Ты позволишь мне несколько минут побыть одной?

Девушка захлопала ресницами, как зашуганный котенок.

– Нет… т-то есть… Мне нельзя уходить, бану Нахида, – умоляюще объяснила она робким шепотом. – Я должна быть к вашим услугам…

– Сегодня я займусь бану Нахидой, Дунур, – раздался в саду спокойный, размеренный голос.

Шафитка поклонилась и исчезла еще до того, как гостья отдернула штору. Нари подняла глаза к потолку.

– Можно подумать, я тут всех испепеляю взглядом и подсыпаю яды в чай, – пожаловалась она. – Не понимаю, почему все меня так боятся.

Низрин бесшумно вошла в ее спальню. Она вообще двигалась как привидение.

– Твоя мать умела… внушать джиннам страх.

– Да, но она была настоящей Нахидой, – возразила Нари. – А не бесполезной шафиткой, которая даже огонька не может наколдовать.

Нари вышла на веранду с видом на сад и присоединилась к Низрин. Белый мрамор зарумянился от света утренней зари, и две крохотные птички щебетали и плескались в фонтане.

– Всего две недели прошло, Нари. Потерпи. – Низрин грустно улыбнулась ей. – Скоро научишься творить такое пламя, что хватит спалить весь лазарет. И ты не шафитка, ты просто так выглядишь. Это сам король сказал.

– Рада за него, раз он так уверен, – пробурчала Нари.

Гасан исполнил свое обещание и публично объявил Нари потерянной чистокровной дочерью Манижи, объяснив ее человеческий облик проклятием маридов.

Только сама Нари в этом сомневалась. Чем больше времени она проводила в Дэвабаде, тем острее чувствовала разницу между чистокровными джиннами и шафитами. Вблизи чистокровной знати теплел воздух, они дышали глубже, их сердца бились медленнее, а их сияющая кожа источала запах дыма, от которого у нее щипало в носу. Как тут было не сравнить это с железным запахом ее красной крови, соленым вкусом ее пота, медленными и неуклюжими движениями ее тела. Она ощущала себя шафиткой.