Но из-за темных деревьев появилась не банда с высоко поднятыми факелами. Из леса появился всего один человек, и факела в его руке не было.

Потому что он сам был огонь.

Кожа спрессованного света, такого яркого, что на него было больно смотреть. Руки и босые ноги угольного цвета. Он приближался к нему, как змея, с убийственным изяществом и скоростью стрелы. Огромный лук, который Пран видел в доме, он держал полунатянутым в когтистых руках.

Пран закричал бы, если бы мог хоть раз набрать в грудь воздуха. Это был ифрит. Худший кошмар его народа, их смертельный враг. Приглушенный всхлип сорвался с его губ. Распадок снова погружался в темноту. Тень нарастала на краях его поля зрения по мере того, как его кровь растекалась по снегу. Он знал, что умирает, потому что, только умирая, можно видеть такую небывальщину.

Ничего этого не могло происходить, оно было невозможно. Потому что, когда ифрит еще приблизился, снова поднимая лук, Пран увидел на его золотом виске темную татуировку, тогда как этой татуировки там быть не могло. Стрела, пронзающая стилизованное крыло.

Метка Афшина.

У Прана не было времени на созерцание татуировки. Сверкнуло серебро, и следующая стрела разорвала его горло. Он понимал, что падает на спину, что кровь заполняет его рот, чувствовал ледяные уколы летящих с неба снежинок, видел голые деревья, возвышающиеся над ним. Его смерть была быстрой.

Настолько быстрой, что Пран умер, не осознав последствий того, во что они с Джахалом вляпались здесь, в диких местах Дэвастана. Что это будет означать для его оставленных им в Дэвабаде престарелых родителей, которые в этот момент вставали с кровати, чтобы выпить по ранней чашечке чая в их доме в тени мемориала Кви-Цзы. Для солдат, которых он обучал в Цитадели, ворча, когда они точили оружие, давно уже подлежащее замене. Для королевства, и без того переживающего тяжелые времена, и для разрушающегося волшебного города.

Для одной молодой женщины из Каира.

Нари

– Бану Нахида, стой!

Нари не остановилась. Напротив, она зашагала еще быстрее по коридору в сторону лазарета. Сердце ее бешено колотилось, она не оглядывалась – не тратила на это время, – чтобы посмотреть, сколько человек стражи из сокровищницы преследует ее, но по топоту ног понимала, что их с полдюжины – никак не меньше.

«Ты идиотка, – отчитывала она себя на бегу. – Ты должна была все время оттачивать свои навыки, а ты позволила им забыться».

Два писца, с руками, полными свитков, появились из библиотеки и пошли по коридору, продолжая разговор. Нари чуть не ударилась о первого, потом намеренно задела второго, отчего тот упал, а его свитки разлетелись по полу. Документы катились по коридору, и она могла только надеяться, что они хоть немного задержат ее преследователей.

– Нари, черт побери, стой! – на сей раз ее окликал муж. Судя по его голосу, он запыхался, и ее это не удивило; эмир Мунтадир не принадлежал к любителям физических нагрузок – по крайней мере, нагрузок такого рода. И тот факт, что она вытащила его из компании пьяных поэтов, чтобы он, того не ведая, помог ей совершить задуманную ею кражу, сам по себе был в некоторой степени чудом.

Судя по топоту ног, стражники приближались. Нари уже видела впереди приоткрытую дверь ее лазарета. На последнем этапе бегства у нее открылось второе дыхание.

– Низрин! – прокричала она. – Помоги мне!

Низрин оказалась, к счастью, рядом. Через секунду она уже была у двери, держа в одной руке коварно острый скальпель. Глаза ее загорелись тревогой, когда она увидела бегущую за Нари стражу.

– Бану Нахида! – вскричала она. – Что тут происходит?..

Нари ухватилась за край двери, оттолкнула Низрин в сторону и влетела в лазарет.

– Прости меня, – выдохнула она, прежде чем вытолкнуть Низрин наружу и захлопнуть дверь перед ее недоуменным лицом. Она развернулась, прижала ладони к затейливой металлической решетке на закрытой двери и потащила ее вниз, стеная от боли, когда штыри впивались ей в кожу; ее кровь теперь капала на декоративные панели.

– Защити меня, – уверенно сказала она на дивасти; она, готовясь к осуществлению своего замысла, несколько раз опробовала этот магический трюк.

Она его опробовала… но сейчас ничего не случилось.

Нари запаниковала, она продолжала удерживать дверь, хотя Низрин колотила по ней с другой стороны.

Нари ударила по двери ногой и выругалась громко по-арабски:

– Да черт тебя побери, я сказала: «Защити меня!»

Кровь задымилась – ее кровь, кровь и магия народа, который много столетий назад построил все это. Нари подалась назад, когда металлическая решетка слилась со стеной, надежно заперев дверь за мгновение до того, когда что-то тяжелое ударило по ней со стороны коридора.

До нее доносились приглушенные голоса, спорящие по другую сторону двери, включая и голос Мунтадира, явно звучавший раздраженно. Она никогда не слышала его таким рассерженным, а с учетом того, что они вот уже три года состояли в браке и довольно часто ссорились, это говорило о многом.

В дверь снова заколотили.

– Бану Нари! – услышала она крик Низрин. Судя по тревожным ноткам в ее голосе, она, вероятно, узнала, что именно украла Нари. – Пожалуйста, впусти меня. Мы можем обсудить это.

– Извини! – пропела Нари. – Дверь… Ты же знаешь, какой непредсказуемой может быть дворцовая магия!

Поднос у нее за спиной свалился на пол. Нари повернулась и увидела удивленные глаза своих пациентов и помощников. Сегодня днем в лазарете все было спокойно, а под «спокойно» она имела в виду, что лазарет был не настолько переполнен, чтобы людей в буквальном смысле приходилось выталкивать в сад. Все сто кроватей были заняты – они теперь всегда были заняты, – но лишь к немногим из ее больных приходили посетители.

Нари посмотрела на них строгим взглядом, потом кивком головы показала на дверь.

– Если кто подойдет к этой двери, у него будут чумные язвы в некоторых довольно неудобных местах. Ясно?

Никто ей не ответил, но многие побледнели и подались назад, как бы говоря, что они поняли. Нари быстро прошла по лазарету в свой приватный кабинет и задернула за собой занавес на двери, пытаясь игнорировать стуки в дверь и взбешенные – и необычно подробные – угрозы Мунтадира. Только теперь она достала осколок белого камня, который засунула себе в бюстгальтер в сокровищнице. Размером он был с ее большой палец и, хотя блестел на свету, в остальном ничем особенным не отличался.

Послышался какой-то нервный шорох, а потом перед ней появилась невысокая женщина-дэва с серебряными волосами – она вышла из того места, где пряталась за грудой текстов.

– Это он и есть? – с надеждой спросила она.

Нари посмотрела на осколок.

– Если ты веришь в легенды. – Потому что, если верить легендам, кроме этого крохотного белого камушка, от Ирама – легендарного города колонн – не осталось ничего. Нари знала противоречивые истории об Ираме. Дома в Каире она слышала рассказ о том, что некий город был уничтожен за пороки жителей тысячи лет назад. Некоторые из джиннов возражали, говорили, что людей по большому счету там не должно было быть и что их предки ниоткуда не могли знать, насколько разрушительны могут быть небесные огненные ветра.

Но Нари интересовал фрагмент из Ирама не в связи с историей.

Этот фрагмент был нужен ей, поскольку явно был единственным средством излечения от одного из самых коварных проклятий в мире: потери собственных магических способностей. И Нари случайно прочла об этом эффекте только в одном нахидском тексте, в котором говорилось о том, насколько коварно непредсказуемой была процедура восстановления этой способности. А еще после проведения этой процедуры ей придется уничтожить ирамский фрагмент – этот камушек настолько ценился, что немногие артефакты из него хранились в сокровищнице. Чтобы попасть в сокровищницу без сопровождения, ей пришлось устроить Мунтадиру скандал по поводу своего приданого – уловка, которая, на ее взгляд, вряд ли сработала бы во второй раз.