– Для тебя это что, шутки? – спросил Дара. – Джинны мертвы, а мой дом в руинах.

В огненных глазах Визареша заклубилось негодование.

– Ты не единственный, чей дом уничтожили у него на глазах, Афшин. Не единственный, кому есть о ком скорбеть. Или ты думаешь, я не оплакиваю своего брата, дэва, которого твоя маленькая Нахида убила своей отравленной кровью на берегу Гозана?

– Нет, – отрезал Дара. – Сомневаюсь, что вы, демоны, способны на глубокие чувства. И вы не дэвы, вы ифриты.

– Мы называли себя дэвами за тысячи лет до того, как ты появился на свет. До того как Анахид предала нас и…

– Визареш. – В голосе Аэшмы звенело предупреждение. – Достаточно. – Он мотнул головой в сторону дворца: – Ступай.

Меньший ифрит удалился, метнув на прощание в Дару полный ненависти взгляд.

Аэшма выглядел не менее раздраженно.

– Ты невыносим, ты в курсе?

Дара был не в настроении выслушивать замечания о своем характере.

– Зачем ты здесь?

– Что ты имеешь в виду?

– Зачем ты здесь? Почему ты помогаешь бану Маниже, если твой народ ненавидит Нахид?

– О, ты начал задаваться вопросами? Я думал, необходимую для этого часть твоего мозга удалили в ходе дрессировки.

– Зачем ты здесь? – в третий раз прорычал Дара, обнажая клыки. – Если мне придется повторяться, я разобью тебя о землю с большой высоты.

В глазах ифрита плясала злоба.

– Может, я хочу стать как вы. Может, после десяти тысяч лет на земле я умираю и согласен на мир, чтобы почувствовать вкус своей старой магии. А может, вы с Манижей просто кажетесь мне забавными и неприевшимися, и я с вами развлекаюсь.

– Это не ответ на мой…

– А я перед тобой не в ответе. – Шутливая интонация вмиг пропала из голоса Аэшмы. – Мой союз заключен с госпожой, а не с ее шавкой.

Ярость кипящей волной прокатилась по рукам Дары, в ладонях закружились языки пламени.

– У меня нет госпожи, – процедил Дара. – Я больше не раб.

– Да что ты? – Аэшма кивнул на изумруд, сверкающий на пальце Дары: – Тогда зачем ты до сих пор носишь это кольцо? Потому что красивое? Или потому что слишком боишься его снять?

– Я могу убить тебя, – сказал Дара, шагая к нему ближе. – Мне бы это ничего не стоило.

Аэшма фыркнул:

– Ты не убьешь меня. Ты не бросишь вызов своей бану Нахиде, а она ясно дала понять, что нам нельзя причинять вреда.

– Вы не всегда будете ей нужны.

Коварная улыбка медленно расплывалась по лицу Аэшмы, вселяя в Дару тысячу недобрых предчувствий.

– О нет, всегда. Потому что я могу научить ее магии, которой она может повелевать сама, вместо того чтобы смотреть, как колдуешь ты по ее указке. – Аэшма отошел в сторону, указывая на шеду. – Чем ты и должен сейчас заниматься, правильно я понимаю? – Он прищелкнул языком. – Лучше поторопись, Афшин. Ты же не хочешь прогневать своих командиров.

Дара сосредоточился на своей магии, и она окатила его волной. Огненный жар сошел с кожи, когда он принял свою смертную форму, и его простая туника со штанами превратились в роскошную ало-черную военную форму. Тело облепили сверкающие чешуйчатые доспехи, Дара развел руки в стороны, и в них лег великолепный серебряный лук, переливаясь на солнце.

– Ты все равно не можешь сделать так, – холодно сказал он. – И никогда не сможешь. Хвастайся и петушись сколько хочешь, Аэшма, ибо наступит день, когда ты перейдешь черту и станешь представлять угрозу для бану Нахиды, и тогда я окажусь рядом и покончу с тобой.

– Интересно, – протянул Аэшма, когда Дара развернулся и зашагал прочь, прихватив подготовленный колчан стрел, прежде чем вернуться к шеду. – Потому что я сказал ей почти то же самое о тебе.

Дара застыл на мгновение, стоя спиной к ифриту. Но только на мгновение – больше он не позволит Аэшме играть с собой.

Вместо этого он рассмотрел шеду перед собой. Дара был опытным всадником, но лошади и летающие львы принципиально отличались между собой, преимущественно потому, что этот шеду был не настоящим животным, а скорее продолжением собственной магии Дары, как рука является продолжением тела.

Совершенно новая рука. Вцепившись ему в гриву, Дара вскарабкался на дымчатую спину шеду, и по позвоночнику пробежали мурашки. Несмотря на мрачные обстоятельства, в глубине души Дара, выросший на фантастических древних легендах об Афшинах и великих Нахидах, испытывал чистый ребяческий восторг.

Повинуясь мысли дэва, зверь взмыл в небо, взмахивая крыльями высоко над головой, и Дара ахнул, вцепившись ему в гриву. Дворец под ним становился все меньше и напоминал миниатюрную игрушку, украшенную драгоценными камнями, и Дара не сдержал непривычно нервного смеха, прежде чем сумел совладать с собой. С такой высоты он видел все: полуночное озеро и пышные леса, аккуратные террасы полей за городскими стенами и узорчатый Дэвабад с хитросплетениями улочек и крохотными каменными башенками.

Но манили его только горы и широкий мир, простиравшийся за ними. Будь Дара умнее, он бы полетел туда, пользуясь возможностью сбежать от безумия, царившего на земле, и начать заново, чтобы не становиться причиной еще большего раздора.

И тогда все дэвы в городе погибнут. С легкой горечью Дара велел шеду снижаться, вынимая одну из пяти стрел, подготовленных заранее, по одной для каждого племени джиннов. Лоскутами, оторванными от окровавленного тюрбана Гасана, к их древкам было привязано по свитку с коротким посланием, в котором содержалось требование немедленной капитуляции. Прошло уже три дня с тех пор, как они заняли трон, а остальные племена до сих пор хранили молчание. Ни послов, требующих объяснений, ни обеспокоенных родственников вельмож, которым не повезло оказаться во дворце в ту ночь, ни даже мстительных, самоубийственных набегов, которых Дара ожидал от выживших Гезири, укрывающих принцессу. Все, казалось, расползлись по своим секторам и забаррикадировались всеми доступными им немагическими средствами, с ужасом ожидая надвигающейся катастрофы.

Катастрофы, которой и Дара, и Манижа хотели избежать, и оставалось надеяться, что у джиннов хватит мудрости не допустить ее.

Он начал с Агниванши. Зная, что у него в запасе всего несколько минут, пока его не заметили (его облик был призван приводить в ужас, но мало подходил для засады), Дара окинул беглым взглядом их укрепления: красивые ворота из песчаника были заложены кирпичом, а стены охранялись горсткой джиннов на лестницах, вооруженных луками и мечами. Скорее всего, мирные жители, поскольку единственными джиннами в Дэвабаде, кому разрешалось проходить военную подготовку, были служащие Королевской гвардии – гвардии, чью Цитадель уже уничтожило войско Дары.

На деревянном помосте сразу за воротами высилась груда тучных мешков. Вокруг толпились джинны, держа наготове корзины и кувшины. Дара подлетел ближе, наблюдая за раздачей зерна в очереди. Если не обращать внимания на вооруженную охрану и нервные лица в толпе, все выглядело довольно организованно.

Но порядки в Дэвабаде отныне могла устанавливать только бану Манижа.

Он щелкнул пальцами, и мешки полыхнули пламенем. Стоявшие на раздаче джинны испуганно вскрикнули и засуетились, пытаясь потушить огонь. По велению Дары, пожар разгорелся с удвоенной силой, вынуждая джиннов спасаться бегством. Наконец взгляд одной из женщин упал на него:

– Бич Кви-Цзы!

Зачарованный шеду сиганул вниз, и запаниковавшие джинны подняли крик, бросаясь врассыпную. Дара натянул тетиву, взяв на прицел одного из стражников Агниванши, который как раз сделал то же самое.

Дара оказался быстрее. Он выпустил стрелу лучнику в грудь. Тот упал навзничь, и кровавый шелк, которым к стреле был привязан свиток, развевался, как поверженное знамя на поле боя. Дара полетел дальше, оставляя крики позади.

Пусть кричат. Непротивление лучше гражданской войны, убеждал он себя. Пусть лучше Агниванши откроют свои ворота и согласятся на мировую с Манижей, чтобы зерна хватило на весь Дэвабад, чем у них будет скапливаться столько еды, сколько не съесть одному племени. Даре было действительно жаль джиннов. Он не испытывал ни малейшего желания проливать еще больше крови и сеять еще больше страха.