И в тот же миг бранные слова вязким комом застряли в горле у ослямбского военачальника, ибо с северо-запада и северо-востока, из дремучих лесов, что раскинулись подле Первой заставы, принялись споро выдвигаться до этого находившиеся в засаде два крупных войска русичей. Каждое из них насчитывало по тридцать с небольшим тысяч воинов. Слева шли змеи, Усть-град и кабаны. Справа — орлы и Мёдоград, то бишь пчеловоды. Напоминая собой пару гигантских косматых лапищ, союзные силы славян с двух сторон сокрушительными ударами врезались в боевые порядки явно не ожидавших такого нежданчика осов.

— Вот дерьмо!.. — просипел поражённый Геркант, затем выхватывая из ножен саблю и готовясь самолично ринуться в битву. — Теперь понятно, куда делись наши нюхачи! Их сцапали отнюдь не степняки! Это ловушка! Я чуял же с утра, чуял, что тут не так что-то! Очуметь! Русы объединились!.. Все в бой! — истошно взвизгнул ослямбский полководец. — Не отступать! Либо они, либо мы!.. Третьего не дано!

Тем временем высыпавшая из крепости часть мирградских витязей, к которым тут же присоединились разбившие за бастионом лагерь волки и остальные медвежата, то есть все те, кому банально не хватило места в цитадели, наконец, построились боевым клином и в двадцать три тысячи глоток громогласно проорали ратный клич Варграда:

— Ни-и-и шагу на-за-а-ад!

А затем над охваченной сражением равниной раздался и знаменитый медвежий рык:

— По-бе-е-еда или сме-е-ерть!

После чего объединённая рать Мирграда и Варграда, возглавляемая Ратибором, с севера врезалась прямо по центру пребывающих в диком замешательстве осов, легко сминая в труху первые ряды ошарашенных происходящим аскеров.

Гвалт сражения над полем брани стоял невероятный. Лязг оружия, предсмертные крики умирающих, стоны раненых, проклятия и даже молитвы внезапно уверовавших в загробную жизнь — всё смешалось в кучу в этой невообразимой сече. Русичам удалось, казалось, немыслимое: разделившись на три войска, они, по заранее продуманному до мелочей плану, сначала заманили под стены Первой заставы напыщенных, ждавших лёгкой победы осов, а затем порядочно потрепали непобедимую орду шалмахов метательными машинами и стрелами. Ну а после ударили по лютому врагу практически одновременно с трёх сторон, взяв противника в своеобразные трёхпалые живые клещи.

Ратибор, несмотря на княжий титул, своей горячей натуре не изменил, как обычно, первым врубившись во вражеские ряды. И в этой сече рыжегривый богатырь превзошёл сам же себя. Его булатный меч мелькал, словно молния, сноровисто вспарывая неприятелям животы, снося головы и разрубая оппонентов пополам вместе с их хвалёными вифирийскими доспехами. Глаза «рыжего медведя», горящие яростным синим пламенем, заставляли в испуге пятиться от него даже самых суровых ослямбских воителей. Чемпион Кузгара был всем им хорошо известен. Хотя бы понаслышке. И встать у него на пути решались немногие. Но и те из блаженных храбрецов, кто отважился скрестить клинки с могучим великаном, вскорости сильно жалели об этом своём героическом, но отнюдь не разумном поступке. А то и вовсе даже мимолётом не успевали сами себе посочувствовать. Ибо что такое верная смерть, очень быстро узнавали все противники рыжеволосого витязя.

Вот Ратибор широким взмахом палаша на уровне пояса развалил поперёк бросившегося на него с отчаянным визгом одутловатого шалмаха. Не дожидаясь, когда верхняя часть тулова тучного оппонента не спеша соскользнёт с его продолжавших стоять, подрагивающих в предсмертной агонии нижних конечностей, дюжий ратник всадил булат в грудь следующего отчаянно храбреца. Затем, выдернув клинок из оседающего тулова, огневолосый исполин парировал выпад ятаганом сухопарого алгурийца и, увернувшись от брошенного в него каким-то очередным лидийским воином копья, стремительно метнулся вперёд, спустя несколько мгновений зарубив обоих вражеских бойцов.

— Демон! Он сам демон! — в ужасе шарахаясь от грозного рыжекудрого гиганта в стороны, привычно шептали себе под нос противники чемпиона Кузгара. Ратибор одним своим свирепым видом вселял дикий страх в сердца неприятелей. Могучий, высоченный, весь в крови, по большей части чужой, с пылающим гневным взором голубых очей и с двуручным палашом, по рукоять залитым густым багрянцем, огневолосый богатырь был способен напугать кого угодно лишь одним громогласным рыком, с коим он, словно неистовый ураган, врубался в толпу ворогов.

Мирослав, старый друг, по старой привычке вился рядом, прикрывая, по возможности, широченную спину своему боевому товарищу. Его два одноручных клинка мастерски сплетали сложную стальную паутину перед нахальными моськами тех, кто надумал зайти к рыжему варвару со стороны хребта. И ох как много подобных умников умылось собственной кровушкой, явно недооценив воинские умения русоволосого мечника. Некоторые из осов перед смертью даже успели с удивлением про себя отметить, что, пожалуй, ежели запихать этого светлогривого руса с парными одноручами к ним на арену и дозволить биться только на них, то в Кузгаре вполне мог бы вскорости смениться чемпион. Конечно, при условии, что в то время на ристалище и в его окрестностях будет отсутствовать Ратибор.

Нельзя не отметить, что пример князя Мирграда, лично зарубившего уж не один десяток смуглолицых захватчиков, без сомнения, несказанно вдохновлял следовавших за ним остальных русичей, многие из которых буквально боготворили своего предводителя, про себя называя не иначе как сыном Сварога. Потому и старались витязи не ударить рожей в грязь перед Ратибором, в диком исступлении так же бросаясь на дрогнувшего и принявшегося медленно пятиться противника. С такой дикой яростью и ненавистью, которая горела в очах русов, шалмахи ранее ещё никогда не сталкивались. Каждому воителю из орды иноземных бойцов стало предельно ясно как божий день, что боевой клич Мирграда: «Победа или смерть!» — это отнюдь не пустое бахвальство; славяне были готовы костьми лечь на своих границах все до единого, но не пустить более врага на Русь. А были ли готовы умереть, но не отступить пришлые иноземцы? Это вряд ли. Русичи столь яростно сражались за свой дом, за свободу, за ожидающих их в родных хатах ребятишек с жёнами, а за что бились шалмахи с союзниками? Многие из них не знали ответа на сей, казалось бы, очень простой вопрос.

«Из-за телячьего каприза нашего взбалмошного императора мы все тут сегодня сдохнем!» — такая тоскливая, безнадёжная мысль всё чаще стала мелькать в головёнках у многих из западного воинства.

Вообще, ослямы, надо отдать им должное, поначалу отчаянно отбивались, ибо прекрасно понимали, что в случае поражения рассчитывать на какое-то снисхождение противника вряд ли стоит. Но неожиданный ход русов полностью их деморализовал, и устоять против объединённого войска славян, синхронно ударившего с трёх сторон, нынче не смогла бы ни одна армия в мире. Вот и могучая орда Запада, сначала было ожесточённо сопротивлявшаяся, спустя полчаса яростной сечи принялась, словно рыхлый известняк, превращаться в багровую пыль под лупящими по ней, будто кувалдами, ратями русичей.

— Сдавайтесь, собаки! — зычный рык Ратибора, прогремевший над утопающей в крови равниной, окончательно добил обессиленных, заметно павших духом ослямов. — Кто сложит оружие, тому сохраним жизнь! Слово даю! По крайней мере, нонче вы не зажмуритесь, обещаю!

«Слово своё чемпион Кузгара держит! В отличие от нашего императора Эдиза, да будь он на веки вечные проклят вместе с Ахриманом на пару!» — тут же пронеслась в мозгу у большинства оставшихся на ногах осов лихорадочная, но такая спасительная мыслишка. Жить хотелось всем. И уж погибать столь бездарно на чужбине, вдали от родных берегов, на абсолютно ненужной простому люду войне тем более никто из пришлых не желал.

И вот непобедимая орда Ослямбии, сильнейшим образом измочаленная да обескровленная совершенно жуткими людскими потерями, окончательно дрогнула. Первыми побросали мечи да копья со щитами союзники шалмахов; следом, словно по команде, принялись швырять на землю ятаганы и сами осы, коих осталась всего одна четвёртая часть от прибывшего на Русь могучего воинства. Аскеры и их вассалы смиренно падали на колени и покорно склоняли головы, отдавая себя на милость победителя.