— Ещё чавось полезного поведать можешь? — Ратибор присел на корточки перед истекающим кровью лиходеем. — Например, сколько вашего брата ещё ко мне сюды пожаловать собирается?
— Я не з-знаю! — надрывно взвизгнул беспутный подранок. — Но за такие сокровища со всего Запада и Севера народ стекается! Невиданная доселе награда! Ранее ни за одну башку даже треть от озвученной императором суммы никто не предлагал!..
— И чего я со всеми вами тут делать буду? До конца жизни зажмуривать, а затем в болотах местных топить? Оно мне надо, Багряные топи удобрять до скончания века? Дела не терпят, — Ратибор привычно схватил за подбородок и макушку распростёртого перед ним бойца да одним мощным рывком, с характерным хрустом сломал ему шею. — Спокойной ночки, заморыш! Дружки тебя уже заждались.
Могучий великан выдернул из покойника топорики, не спеша обтёр их вострые лезвия об одёжку мертвеца и поднялся, мимолётно отметив про себя, с каким равнодушием убил сейчас безоружного, уже не представлявшего для него опасности разбойника.
— Похоже, немного я зачерствел душой да сердцем в этих гиблых болотах, — бесстрастно буркнул себе под нос рыжебородый витязь, убирая в поясные петлицы добротные чеканы, позаимствованные им в бессрочное пользование ещё с три месяца назад у одного из пришедших за его головой ослямов. — Ну и славненько. А то все эти жалостливые сопли хороши лишь для монашек да слабаков! Одного отпустил, второго, третьего, а они вместо благодарности затем гадят, аки пережравшие плесневелого овса бурёнки! А вот с мертвяками нет никаких проблем, окромя одной; как бы опосля не споткнуться об разбросанные под ногами, уже бесхозные телеса.
Негромко рассуждая подобным образом, Ратибор хладнокровно пошуровал по туловам покойных, срезал тощие кошели с их поясов, пересыпал найденные монетки в одну, самую объёмную калиту, после чего отнёс оную в потайное местечко под старым берёзовым пнём. Там, в заброшенной барсучьей норе, у молодого богатыря был тайник; в нём небрежно хранилось уже десятка с полтора схожих, вполне себе увесистых кисетов. Ратибор за три месяца времени даром не терял, исправно освобождая пришедших по его душу лиходеев от имеющихся при них ценных кругляшей, в результате чего, на первый взгляд, уже довольно приличная сумма золотом набежала; но точных подсчётов нажитому небольшому состоянию могучий рус не вёл. Высчитывать до последнего медяка имеющиеся в загашнике средства «рыжий медведь» никогда не любил; крохоборство и алчность не были свойственны дюжему ратнику.
Между тем дорога домой предстояла неблизкая, и деньги в пути явно пригодятся. Дело осталось за малым; покинуть Багряные топи да прошмыгнуть в Дакию, пересечь её напрямки и выйти к печенежским землям. Ну а там, также по прямой, затем двинуться к Руси-матушке. Это был наикратчайший сухопутный путь домой. Какую-никакую карту, пусть и очень паршивого качества, у одного из варяжских вожаков приходящих за ним лихих ватаг огнегривому исполину раздобыть удалось.
— Правда, меня теперь по описанию весь Запад ищет, в надежде срубить денежек за мой рыжий котелок, но сидеть далее в этих чащобах тоже не любо; надоело прятаться! Да и где наша не пропадала?.. — Ратибор бережно сложил сильно потрёпанный старый пергамент с изображённой на нём картой в заплечную сумку и неторопливо потопал к той самой заводи, у которой в своё время зарубился с бугузом. — Аль может, всё же рискнуть да попробовать морем до угодий степняков добраться, как привезли сюды? Но уж больно хлопотно: надобно крюк делать некислый назад, до Амарака. И как ента осуществить? Через пол-Ослямбии с боем, что ль, пробиваться? А затем как в порту на корабль сесть? Отбить ладью у какого-нибудь купчишки, зажмурив при этом всю его команду? Ага, а опосля каким боком в одно жало ладью по водной глади вести? Я что, семирук аль восьминог? Не, всё-таки ента не вариант. Но треба из этой поганой страны валить. Покамест Дакия подойдёт, как перевалочный пункт…
* * *
Солнце зависло в зените и пекло (по мнению «рыжего медведя») нещадно даже сквозь кроны местных вечнозелёных деревьев, несмотря на то, что в Ослямбской империи только-только началась зима. Которая отличалась от лета в Солнечной державе всего лишь минус десятком градусов.
Дюжий ратник так и не завёл себе в Багряных топях какую-либо берлогу, ибо ни разу дважды не ночевал на одном и том же месте; когда за тобой идёт круглосуточная охота, подобная беспечность весьма чревата последствиями. Посему Ратибор заваливался на боковую там, где заставали его сумерки; благо погода позволяла и спать можно было совершенно спокойно под открытым небом, привалившись спиной к деревцу аль пеньку. «Рыжий медведь» был приучен дрыхнуть, коли нужда припрёт, хоть стоя под проливным дождём. Единственное, лесные москиты размером с добрую мужскую ладонь первые пару ночей не давали житья рыжекудрому русичу; но вскоре он решил эту проблему, принявшись перед сном натираться пахучей болотной мятой, в обилии произраставшей по берегам ручейка. Здоровенные комары тут же теряли всякий интерес к огневолосому гиганту, благоухающему характерным едким травянистым запахом.
«Пожалуй, ополоснусь сейчас, — кумекал про себя Ратибор, с ленцой шлёпая по хорошо изученному маршруту к знакомой запруде, — а затем поползу к ещё одной схронке, на этот раз со жратвой. Там отобедаю бестолковым оленёнком, коему не повезло с утреца увернуться от брошенного прямо в лоб чекана, а после надобно в дорогу собираться да завтра на рассвете и отчаливать из сих „гостеприимных“ мест. Интересно, леший-то попрощаться хоть выйдет? Всплакнёт ли, помашет ли на прощанье листиками да рассопливится от переизбытка чувств? Хе-хе, агась, жди! Поди, вздохнёт лишь с облегчением главный пенёк, что наконец-то спровадил-таки не в меру буйного гостя. Наверняка ведь следит за мной хозяин Багряных топей, хоть на моргашки и не попадался более. С того самого, крайнего раза, когда хрень какую-то на плече у меня выжег…»
В этот миг раздался тихий, но такой до боли знакомый пересвист. На бойцовском инстинкте задумавшийся о своём Ратибор отклонил голову назад, и пролетевший мимо его нахмурившейся физиономии короткий метательный стилет с глухим стоном вонзился в росшую справа молоденькую осину. Понёсшиеся следом ещё парочка аналогичных ножей уже не стали неожиданностью для шустро вернувшегося мыслями в этот бренный мир рыжебородого витязя; от второго он, как и в первом случае, уклонился, третий же тесачок сноровисто отбил вскинутыми вверх ножнами с мечом.
— Ха, неплохо! Для такого-то, с виду неповоротливого увальня! — слева, из густых, разлапистых кустов гигантского зелёного, с коричневыми вкраплениями папоротника, откуда стремительно и выпорхнули три стальных «гостинца», раздался звонкий женский голос. Ратибор, недобро прищурившись, повернулся и замер. Из росших от него шагах в десяти пышных зарослей на свет божий уверенно вышла одетая по-мужицки девушка. Впрочем, довольно короткая льняная туника да весьма облегающие кожаные штаны с высокими сапогами были агрессивно настроенной незнакомке только к лицу. Перед дюжим ратником предстала молодая, лет двадцати с хвостиком, стройная, высокая, светловолосая, в меру мускулистая норманнка; при одном взгляде на фигуристую прелестницу становилось понятно, что неожиданная гостья явно не за готовкой на кашеварне аль за вышиванием всю жизнь корпела. Ратибор, за время, проведённое в плену да на болотах, уже практически забывший, что такое женская краса и ласка, невольно залюбовался точёным станом юной охотницы за черепами, а затем перевёл взор на её обворожительное личико; широкие пухлые губки неотразимо выглядящей северянки расплылись в белозубой понимающей ухмылке; большие карие глаза, в коих можно было, как в бездонном омуте, запросто утонуть, ехидно блеснули; воинственная белокурая красотка, несомненно, привыкла к повышенному мужскому вниманию к своей, отнюдь не самой скромной персоне.
— На что уставился, здоровяк? — великолепно знавшая ответ на свой вопрос очаровательная сердцеедка вновь заливисто запела хохлатой синицей. — На свою смерть? — в руках варяжки блеснула тонкая полоска вострой стали; нечто среднее между облегчённым двуручным мечом и ятаганом, очень напоминавшее саблю, со свистом, крест-накрест разрезало воздух перед дюжим ратником. — У меня имеется деловое предложение: позволь забрать твою рыжую башку по-хорошему, тугодумный медвежара, и тогда обещаю, я её практически не больно сниму с твоих квадратных плеч! Без особых мучений, так сказать! Чик-чирик — и усё, дело сделано! Уразумел, дубинушка стоеросовая? Соглашайся, косолапый, я дважды такие щедрости не предлагаю!
