— Ну да! — радостно закивал грузный надсмотрщик, довольный в первую очередь тем, что гнев Силмыза направлен уже не на него. — Я оборачиваюсь на бултыхание, а там этот присаживается!..

— И зачем же ты, раб, поднялся со своей сидушки, а? — подошедший корабельщик холодно вперился яростным взором в неприветливое лицо рыжебородого витязя.

— Хотел ухватить вашего служку за плавник, ведь он ни с того ни с сего изготовился сигануть в море, явно возомнив себя морским осликом… Да опоздал, представляешь⁈ Какая жалость, я так переживаю! Ента всё ошейник окаянный помешал, будь он неладен!.. — не моргнув глазом, понёс чепуху Ратибор. — Ежели его снять, то в следующий раз я буду половчее!..

— Размечтался! И что за морской ослик?.. В какой ещё следующий раз, чего ты несёшь⁈ Только не на моей галере! Мне одного бултыхания по горло хватит! — Силмыз раздражённо упёр руки в боки. — А теперь допустим, я поверил в тот бред сивой кобылицы, что ты изрыгнул сейчас! Поведай уж тогда, о чём вы там гутарили меж собой⁈

— Пытался отговорить этого, как его там?.. Поросюна вашего от столь опрометчивого поступка, да рыхлый студень и слушать не стал. Прошамкал лишь, что искупаться желает!..

— Его звали Гюрхун… Ты чего, дикарь полоумный, издеваешься надо мной, я не понял⁈ — Силмыз угрожающе положил длань на посеребрённую рукоять ятагана, болтавшегося в кожаных узорчатых ножнах у него на поясе.

— Да как ты мог такое раскумекать, о великий капитан «Бешеной пантеры», первого в мире ходящего под парусом нужника, у которого даже имечко есть своё, пусть и малость дурковатое, — вполне себе внятно пробурчал рыжеволосый боец, так и не научившийся держать рот на замке, когда этого требуют обстоятельства.

— Что ты сейчас сказал, варвар⁈ — в очередной раз побледнев от гнева, Силмыз, явно опешивший от такой дерзости, зловеще процедил сквозь зубы: — Кажись, кое-кому жить надоело? Ну так я тебя мигом отправлю следом за Гюрхуном! Правда, по частям!..

— Мыслю, так дело было, — в спину Ратибору зашёл немного оклемавшийся Зелим и, прервав яростную тираду хозяина корабля, задумчиво прогыркал, бросив пред тем мимолётный взор на исполосованный бичом хребет рыжеволосого исполина: — Наш Гюрхун устроил добрую порку этому рыжему великану, но потерял осторожность, и строптивый русич до него каким-то невероятным образом умудрился дотянуться! Ты ведь не предполагаешь в самом деле хоть на секунду, что глава надзирателей мог без чьей-либо помощи оступиться да свалиться за борт?

— Да нет конечно! Гюрхун был опытный мореход, не первый год палубу топтавший!.. Заканчивай уже, Лазар! — вдруг злобно рявкнул Силмыз, обращаясь к долговязому черноволосому рабу-барабанщику лет тридцати пяти на вид, не прекращающему всё это время отбивать размеренный ритм. Барабанная дробь тут же оборвалась. Гребцы, мгновенно сбившись с темпа, принялись махать вёслами как попало, но после повторного грозного рыка капитана уселись смирно, в душе тихо радуясь неожиданной передышке.

— Так, а ну, подь сюды! Рассказывай, что произошло? Ты ведь сидишь харей к галерникам! — Силмыз, поманив к себе пальцем шустро подбежавшего на зов Лазара, подозрительно на него воззрился. — Значит, должен был всё видеть! Однако не прервал ни на миг удары по барабану, я точно слышал! Как так⁈

— Повеления же не было остановить барабанную дробь, — недоумённо-смущённо пожал плечами темнокудрый невольник. — А насчёт происшествия… Восходящее солнце слепило моргашки, и я особливо не разглядел. Но мне показалось, что уважаемый Гюрхун сам споткнулся да хлобыстнулся за оградку!..

— Зачем так нагло врёшь прямо в зенки⁈ Разве, гадёныш, я тебе плохие условия устроил на своей галере? — капитан зло оскалился. — Поднял из гребцов, возвысил до колотушника! Досыта ешь, обильно водицу хлебаешь, крепко спишь, гадишь не по расписанию! Но всё ента можно быстро переиграть! И так и будет, коли не поведаешь правду! Что случилось на самом деле⁈ Говори честно, не прикрывай этого варвара! Вы с ним даже не знакомы! И словом, поди, не обмолвились! Так что не темни!..

— Я сказал как было! — Лазар вдруг поднял исхудалую моську и смело посмотрел прямо в ошарашенные очи командира корабля, а после окинул твёрдым взглядом согласно закивавших галерных рабов и громко, так, чтобы все слышали, произнёс: — Надзиратель сам за борт плюхнулся! Ахриманом клянусь! — скрестив пальцы за спиной, барабанщик снова обернулся к Силмызу, не без вызова на него уставившись.

— Ах ты тварь неблагодарная! — увесистый кулак капитана глухо впечатался в угловатое лицо Лазара, разбив тому нос и опрокинув смелого невольника на палубу. — Ещё и с Тёмным богом на устах брешешь⁈ Продам за горсть медяков по прибытии! До конца жизни городские уборные драить будешь! А теперь пошёл вон с глаз моих, собака!.. — бросил взбесившийся аскер, после чего обежал недовольным взором пригнувшихся мрачных гребцов. — Место барабанщика свободно! Кто расскажет правду о случившемся, тот сменит весло на барабанные палочки!

Лишь молчание было ему ответом. Рабы хмуро переглянулись и воззрились пред собой.

— Это сотворил он! Этот рыжий вепрь! — вдруг раздался визгливый крик из последних рядов. Голосил белокожий, среднего росточка, человечек, явно не привыкший к прямым солнечным лучам, знатно его уже опалившим. Не обращая внимания на неодобрительно зашушукавших на него товарищей по несчастью, языкастый говорун поднялся и, умоляюще вылупившись на спешно топающего к нему Силмыза, громко залопотал: — Я всё изложу как было, уберите только меня с солнца; ожоги уже по телу пошли!..

— Кто таков? — капитан быстро подошёл к белокожему рабу, вопросительно его разглядывая. — Из ялминцев, что ль?

— Из них самых. Темель меня звать…

— Как на вёслах оказался? Ты ведь новенький? По крайней мере, на пути к русам тебя на моей галере не сиживало точно! Ибо твоя нежная белёсая задница не дожила бы до конца путешествия, Ахриман свидетель!..

— Исправно я службу нёс простым бойцом в нашем войске. И всё было хорошо до одного треклятого денька!.. В общем, на посту как-то стоял… И дал дёру, когда этот умалишённый дикарь со своей дикой ватагой под покровом ночи пробрался в лагерь да подпалил осадные башни…

— Ах вон оно что!.. — ехидно усмехнулся подошедший Зелим, снова отлучавшийся к борту корабля, ибо его опять укачало. — Как же, помню то нехитрое разбирательство!.. Если не ошибаюсь, ты запамятовал поднять переполох, даже не подумав отыграть на тревожной свирельке, зато драпанул так, что аж меч с щитом при том забеге бросил, дабы легче прочь мчаться было?.. — тысячник презрительно сплюнул.

— Да, — Темель густо покраснел, — случилась оказия… Испужался я тогда знатно!.. Эти свирепые варвары вынырнули из кромешной мглы, аки призраки кошмарные! А я вдруг так жить захотел!.. Что сам не помню, как на противоположном конце нашего лагеря очутился…

— Ну а после тебя за такое постыдное непотребство военачальник Геркант с позором выкинул из войска, лишил статуса свободного человека да велел отправить на галеры, не так ли? — понимающе хмыкнул Силмыз.

— Всё так…

— Вещай, что видел, только честно! Тогда место барабанщика — твоё! Слово капитана!

— Рыжий кабан надзирателя за борт выкинул, пред этим башкой приложив того о скамью! — с готовностью выпалил Темель, плаксивыми телячьими глазами преданно воззрившись на Силмыза.

— Потому и крика не было, что, похоже, рус его оглушил тем ударом… Или зашиб сразу наглухо. Этот медведь может и не такое!.. — задумчиво прокряхтел Зелим.

— Отцепить ентого белозадого ялминца от скамейки, снять кандалы, накормить, напоить и усадить за барабан! — тем временем шустро распорядился Силмыз, обращаясь к Илхамину и Уфуру, третьему надсмотрщику на галере, банально проспавшему в трюме недавние кровавые события на палубе, ибо у него было несколько законных часов отдыха, скрепя сердце выделенных ему нынче уж покойным главой надзирателей.

— Ну что, варвар, допрыгался? Вот кумекаю, что лучше-то: на рее тебя подвесить аль рыбкам на кормёжку пустить, следом за Гюрхуном? — тем часом капитан уже грозно зыркал на проигнорировавшего его животрепещущий вопрос молодого богатыря, незаметно для окружающих (так, по крайней мере, казалось ему самому), пробующего на прочность крепления к палубе свою дубовую лавку. Ратибора интересовало, удастся ли сидушку выдрать сразу, с первой попытки, дабы завалить ею как можно больше врагов перед намечающейся скорой отправкой в чертоги к Перуну. Увесистая скамья держалась на шести ржавых железных гвоздях да паре-другой не менее проржавевших скоб, так что отодрать её с корнем, в случае чего, не представлялось рыжебородому витязю особой проблемой. Умирать, как покорно идущая на заклание овца, Ратибор не собирался, намереваясь перед смертью отправить к Ахриману в подземелье хотя бы десятка полтора-два аскеров.