Как бы подтверждая слова Ратибора, огромная тень за дальним столиком зашевелилась, наконец, выползая из сумрака. Народ в трапезной испуганно замолк, гул голосов стих; люди поникли головами, боясь встречаться очами с вышедшим на свет здоровенным воином лет тридцати на вид; ростом за два метра, нескладно сложённый, в широких шароварах и рубахе с надетой поверх овечьей безрукавкой, под которыми угадывались свисающие шматы сала; гигантский боец явно внушал всем окружающим страх. Не сказать, что он был прямо совсем уж с необъятным пузом, нет, скорее безобразно бесформенный; плечи и бёдра его располагались на одной ширине. Неправильной формы квадратное одутловатое лицо свиноподобного громилы исказилось гримасой ярости, когда исполин, играя заплывшими жирком, но всё ещё могучими мышцами, не спеша, вальяжно потопал через всю харчевню к нашим путникам. Те оказались единственными, кто не отвёл взгляд в сторону при виде надвигающейся на них горы из мяса, костей и плоти.

— Это они, Карбус! Я уверен! — прокрякал неприятный, уже недавно мельком слышанный голос из-за мешковатой туши возникшего из полумрака оппонента. Принадлежал этот визг, как вскоре выяснилось, тому самому, последнему бандиту, коего Ратибор, дав слабину, по доброте душевной отпустил. Вынырнув из-за бескрайней спины своего товарища, тот принялся поспешно, взахлёб долдонить, торжествующе тыча указательным пальцем в троих друзей, слегка опешивших от разыгрывающегося представления. — Мы, значит, вон того купца безбородого щипаем себе тихонько, щипаем, а тут вдруг два этих негодяя как прискакали, как прискакали! Один, правда, вроде гадить убежал сразу, а второй, вот этот, рыжий вепрь, напал на нас подло, со спины! Пока я опомнился, он уж всех моих молодцев на полешки постругал! Я храбро сражался, но в конце концов вынужден был отступить, дабы добраться до тебя и сообщить ужасную весть!..

— Замолкни, Сызлюк, я думаю… — протяжно прогудел Карбус. Позади него, помимо низкорослого разбойника, маячили ещё две заросшие жёсткой щетиной, недобро ощерившиеся рожи.

— Ратиборушка, пока говорящая хрюшка пытается нащупать у себя размякшие от беспробудного пьянства мозги, не мог бы ты ответить мне на один вопрос: тебе никого не напоминает этот ходячий сальный кусок, а? Помнится, я видел как-то мельком у твоих ног нечто похожее… Ну, у Феофана в «Четырёх копытах»! — Емельян потрясённо осмотрел нависшего над их столиком здоровенного противника, после чего вопросительно поднял брови, обернувшись к рыжебородому витязю. — Когда я ещё за тобой прибёг, перед нашим походом в Бобруйское селение, припоминаешь? Правда, тот студень показался мне куда пообъёмнее и жирнее, а этот боров вроде повыше да помощнее… Но сходство определённо имеется, к ведунье не трю́хай!.. Чай, не из одной ли утробы-то вылезли…

— Я Карбус!.. — «боров», нервно теребя рукоять массивной шипастой палицы, болтающейся у него на поясе, непонимающе перевёл злобные поросячьи глазки с Емельяна на молодого богатыря, явно пытаясь уловить суть их разговора. — Вы убили моих людей сегодня, на Степном тракте?

— Допустим… — дюжий ратник протяжно зевнул. — Нечего безобразничать при свете дня…

— За ента вам будет теперича очень больно! — грузный боец буравил рыжегривого воина рассерженным взором. — Этот конопатый сосунок, что кукарекал сейчас рядом, пропищал твоё имя. Да и Смиляна на входе интересовалась…. Ты Ратибор? Тот самый, из Мирграда?

— Угу. Дальше чего?

— Я — Карбус!

— Да что ты лялякаешь! — ехидно кашлянул Ратибор. — Ну-ка, хрюкни ещё раз, желе бесформенное, ведь боги любят соображать на троих…

— Ты ведаешь, с кем балакаешь⁈ Карбус, это я! — встрепенулся в гневе пухлый верзила. — Вся округа дрожит в страхе от одного упоминания моего имени!..

— М-дя? В таком случае сделай милость, не серчай, хряк оплывший, что меня не потрясывает, а на ха-ха пробирает, — едко усмехнулся могучий русич. — Но уж больно забавно ты курлыкаешь, рыхлый…

— Барбуля! Ты знаешь это имя? — Карбус, сжав кулаки размером с добрую гирю каждый, в бешенстве начал брызгать слюной, спугнув с насиженного места Володия с Емельяном, боязливо сиганувших в угол, за спину своему громадному приятелю.

— Хм, доводилось слышать! — Ратибор же так и не двинулся, разве что под налившимися кровью очами тучного ворога не спеша отхлебнул кваску прямо из кувшинчика.

— Это мой старший брат! Он пришёл за твоей башкой, когда за неё по весне назначили награду в триста золотых, и более я о нём ничего не слышал! — протяжный неистовый вопль разнёсся по кабаку. — Отвечай немедля, где Барбуля, покуда я с тебя шкуру живьём не содрал!

— Кхы, ента ж всё объясняет! А то вижу я смутно всплывающую в памяти объёмистую тень и начинаю кумекать, что мне отвар из дурман-травы, поди, подсунули, ибо не должна она тутова маячить! Емелька, ты оказался прав, тулово-то знакомое! — Ратибор облегчённо выдохнул, нагло уставившись в маленькие глазёнки откормленного толстяка, и невинно продолжил: — А бабуля твоя студнеобразная пала смертью храбрых. Прими мои искренние соболезнования! Билась отчаянно, да, но не сдюжила!.. А вот где захоронили тот кусман сальца толстозадый, я не в курсе, уж не серчай…

— Как она погибла… тьфу, он! Как он погиб⁈ — пухлый воитель с ненавистью сверлил зенками вальяжно откинувшегося на лавке рыжебородого ратника. — Поведай-ка перед смертью…

— Самоубийство, ента грех… — брякнул многозначительно Емельян, при этом не без сочувствия покосившись на тугодумного головореза.

— Как-как, налетел маковкой на свой же ятаган. Не без моей помощи, конечно… — между тем Ратибор звонко хрустнул костяшками пальцев. — Но сдох быренько, не изволь волноваться по этому поводу! Так уж и быть, по доброте душевной рассказал тебе перед кончиной… Твоей, естественно!

— Ты, рыжая псина, кажись, не расслышал меня⁈ Я Карбус, а Барбуля — мой любимый брат!..

— Чего заладил-то одно и то же? Плевать я хотел на тебя да на твоего покойного братишку, понял меня, слизень⁈ А за псину я кое-кому сквознячок в черепе устрою сей миг… Емеля, проследи, чтоб мой квасок ждал меня в целости и сохранности! А то одна жирная тушка ща ка-а-а-к хлобыстнётся где-то рядышком… — Ратибор не спеша принялся подниматься, но в это мгновение по широкой дуге внезапно просвистела шипастая палица, метя в голову молодому богатырю. Рыжая грива резко качнулась в сторону, стремительно уклоняясь от неожиданного удара. Утыканное ржавыми гвоздями навершие самодельной булавы, лишь слегка чиркнув по огненным космам на лбу, полетело по инерции далее и, вдребезги расколошматив практически полный кувшин с любимым янтарным напитком могучего гиганта, глубоко впилось в добротную дубовую столешницу, крепко в ней застряв. Разлетевшийся вдребезги жбан знатно окатил расплескавшимся квасом Ратибора, в наступившей после тишине заставив того грозно прищуриться и через пару секунд мрачно процедить сквозь зубы: — Ента ты сейчас зря сделал, ошмёток дерьма ослиного…

Поднявшись, дюжий ратник стремительно обогнул стол и сильно пнул в бок растерянно заморгавшего Карбуса, заставляя того отступить на пару шагов назад и выпустить из волосатых лап рукоять плотно засевшей в столешнице булавы. Младший брат Барбули явно рассчитывал одним махом закончить противостояние, внезапно и подло саданув своей жуткой дубиной по ряхе нахального оппонента. Но что-то пошло не по плану: тот оказался на удивление проворным, и лишь тоненькая кровавая бороздка, проступившая над левой бровью Ратибора, свидетельствовала о том, насколько близко к цели пришёлся коварный удар.

Могучий витязь вырос перед своим противником, и зал, неотрывно наблюдающий за начавшейся схваткой, поражённо ахнул, ведь изумляться было чему. По росту оба бойца оказались равны, а по ширине плеч Ратибор, явно куда лучше сложённый, и вовсе превосходил оппонента. У последнего, правда, оказались чуть длиннее да мясистее руки, что только добавляло чудовищной, корявой непропорциональности телосложению Карбуса. По трапезной прошелестел торопливый шепоток: завсегдатаи с азартом принялись делать ставки, кто кого одолеет.