Я словно стала частью зимней вьюги. Вилась незримой среди порывов ветра и хлëстких льдинок и старалась запомнить тех, кто был дорог. Чуть больше полутора месяцев прошло с похорон Анны. И снова те же хлопоты.

Курико, оставшаяся одна в доме, встречала всех на правах хозяйки. Дина обняла её, словно забыв, что она нам не родная по крови.

— И Лекс? Тоже? — тихо спросила Алька. — Вы что-то покупали, может бабушка жаловалась на странный вкус еды? Почему опять и бабушка, и её кот?

— Аль, — хмурится племянник. — Мы уже обсуждали это. Давай затребуем вскрытие?

— Успокойтесь, и не мучайте ни себя, ни Тосю. Причина одна, возраст. Сестра родилась в двадцать шестом, а сейчас заканчивается девяносто восьмой. — Покачала головой Дина. — И она прошла войну. Окопы, холод, сырость… Здоровья это никому не прибавило. А коты… Лихо, Лекс и Баюн с нами уже десять лет. Мы их нашли прикопанными в песке, забрали к себе и считали наравне с членами семьи. Это часть нашей жизни! И они искренне к нам привязаны, как умеют только звери. Давайте проводим Тосю достойно и спокойно. Мои сëстры заслужили этот покой.

— Я не потому, что хочу устроить скандал, — посмотрела на Дину Аля.

— Я знаю. Это нужно принять, лисёнок. А ты не можешь смириться. Никогда не могла, — притянула к себе её голову Дина.

— Пойдёмте в дом, — позвала всех Курико. — Настоятельница просила уделить ей время для разговора по поводу похорон. Она хотела попросить у вас разрешения похоронить Тосю не на городском кладбище, а здесь, в монастыре. Настоятельница Ксения считает, что без Антонины монастырь просто разрушился бы, и меньшее, что могут сделать сëстры обители, это позаботиться о последнем пристанище для тела земной покровительницы монастыря.

— О! Тосе бы такая должность не понравилась. Для неё звания и регалии значения не имели, — грустно улыбнулась Дина. — Сложно говорить о них в прошедшем времени.

Та часть меня, что была способна наблюдать за родными, не воспринимала суету со всеми организационными вопросами. А наоборот, старалась урвать каждое мгновение рядом. Странная способность рассуждать в безэмоциональном покое удивительным образом сочеталась с потребностью ощущать эмоции живых.

В день похорон, в момент прощания, Курико сняла со своей шеи тот самый мешок и высыпала пыль из него на мои руки. И никто не сделал ей ни одного замечания и не задал вопросов. Только Алька внимательно прищурилась, наблюдая за Курико.

— Я побуду здесь, — остановилась она у садового столика, поглубже запахивая зимнее пальто. — Погода сегодня удивительно спокойная и солнечная.

— Я принесу плед, всё-таки зима и снег кругом, — кивнула Алька.

Дина и племянники к желанию Курико побыть одной отнеслись с пониманием. А вот Алька принесла плед, помогла накинуть его поверх пальто, и уселась на кресло напротив.

— То, что ты высыпала из мешочка, это же не просто земля, да? — спросила она внимательно рассматривая собственные ногти. — Это он?

— Он, — кивнула Курико улыбаясь. — Я была уверена, что никто не догадается. Брат погиб при попытке возвращения японскому императору свободы американского протектората. Та попытка провалилась, и брат принял яд, чтобы уйти не выдав остальных и планы на будущее.

— Ужасно, — покачала головой Алька.

— Вовсе нет. Все эти годы он был рядом с той единственной, кого любил. И в последний путь ушёл с ней. Уверена, он и сам не выбрал бы себе иного посмертия. Он был верен своему долгу и помнил о своём роде, но его сердце было живо. — Отрешённо улыбалась Курико, что не укрылось от Али.

— Бабушка Курико? — с тревогой спросила она и прикипела взглядом к старому перстню на столе. — Это то о чём я думаю?

Курико носила его всегда и не снимала. А сейчас кольцо лежало на столе. Верхушка с красным камнем в центре символа равновестя была откинута, раскрывая секрет кольца и пустой тайник.

— Бабушка, — повторила Курико вдруг радостно заулыбавшись и её глаза наполнились слезами. — Ты очень умненькая и внимательная, маленькая кицунэ.

— Зачем? — только и спросила мелкая у неё.

— Моё время давно прошло. Ещё тогда я решала уходить или найти жену брата. И рада, что приняла решение рискнуть. Я обрела не только любимую и любящую сестру и смогла таким способом, но сделать так, что брат был с ней рядом, но и получила нечто более ценное. Ты потом поймёшь. — Сжала ладонь внучки Курико.

— Я вызову скорую… — рванулась Аля.

— Нет, уже нет смысла. И ты же не выдашь меня? Здесь самостоятельный уход, вне зависимости от причин, недопустим. А я хочу быть рядом с Тоней и братом. Лучшую часть своей жизни я провела именно так. — Остановила её Курико.

— И когда? — кивнула на кольцо Аля.

— Ночью, — поспешно ответила Курико и притянула девчонку к себе, крепко обнимая. — Ну чего ты, кицунэ? Не плачь. Мы не уходим бесследно. Я знаю, и вижу это также чётко, как сейчас тебя, что однажды, когда ты станешь совсем взрослой, ты приедешь в мой родной Нара. И пройдя по выложенной посреди озера дорожки из камней, отпустишь в небо свой фонарь, который станет маяком для тех, кто ушёл. И я приду, мы все придём. Ты услышишь наши голоса в шёпоте ветра, запутавшихся в твоих волосах. В плеске воды и шорохе деревьев. Ты увидишь наши шаги в кругах на воде. И почувствуешь наши крепкие объятья в порыве ветра. И наши слëзы радости от долгожданной встречи опустятся утренним туманом на водную гладь. А пока… Пока мы будем ждать.

— Я приеду, — пообещала Аля.

— Я знаю, — серьёзно ответила Курико. — А пока принеси мне чая с яблочным вареньем. Очень уж я его люблю.

— Да, сейчас, — убежала в дом Алька, вытирая глаза.

Курико провожала её улыбкой и медленно стекленеющим взглядом. Алька, Алька, глупый ребёнок. Курико ведь рассказала тебе о смерти своего брата. Ну неужели она бы носила при себе яд со столь отсроченным действием? Просто не захотела, чтобы ты переживала и видела её смерть.

Вернувшаяся вскоре с подносом Аля увидела уже застывший взгляд на спокойном и умиротворëнном лице, что было достаточно странно для принявшей яд. Внучка медленно поставила поднос на стол, окинула Курико взглядом и заметила кольцо, так и лежавшее на столе.

— Папа, дядя Игорь, — побежала она обратно в дом.

Я не удержалась от усмешки. Кольцо Курико было на руке внучки. А я словно потеряла способность слышать и видеть. Вокруг меня уплотнялся тёмно-серый туман, пронизанный всполохами света и голосами. В недолгий разрыв я вновь увидела дом у монастыря. На мгновение, я подумала, что вижу молодую Дину. И только потом поняла, что это Аля. Долгое время она будет платить за дом и за присмотр за ним. А потом передаст внучке лесника, вернувшейся после учёбы на медика. Посёлок начал оживать, а девчонке нужен был дом. Почему-то факт, что дом не останется без жильцов и больше не узнает, что такое быть брошенным, принёс удивительное успокоение.

И наверное только это чувство правильности и умиротворения позволило мне не заорать, когда туман неожиданно развеялся, и я почувствовала боль в лице, как от удара, а под щекой мокрое дерево.

Некоторое время я провела без движения, настороженно прислушиваясь к происходящему вокруг. Странность ситуации меня волновала, если волновала вообще, в последнюю очередь. Ощущала я себя так, словно приходила в себя после долгого пребывания без сознания.

Так как никаких иных звуков, кроме тех в которых я узнала огонь в печи или камине, не было, запах жидкости под щекой становился всё более неприятным, а спина начинала сильно ныть, намекая, что я нахожусь в очень неудобном положении, я поднялась, осматриваясь по сторонам.

В комнате, этакой маленькой столовой совмещённой с кабинетом, я находилась одна. Голова буквально взорвалась образами, мыслями, именами… Словно мне в память одномоментно кто-то запихивал целую чужую жизнь!

Решив отнести всё это к тем странностям, что можно разобрать потом, я сосредоточилась на месте, в котором оказалась. Судя по темноте за окном, сейчас уже поздний вечер. На мне платье, вроде тех, что я видела на старых дагерротипах.