Голос слащаво запричмокивал, словно обсасывая леденец.

– Нет, – отрезала Кира, – Не будет этого.

– Да куда ты денешься? Я подожду. Я долго ждала. А тебе отсюда не выбраться. Подохнешь с голоду. Или согласишься. А ведьмой быть не плохо. Тебе понравится. Всё в твоих руках будет. Я тебя всему научу, помощника дам.

– Да пошла ты, – процедила Кира.

Машину снова затрясло, раздался треск – по лобовому стеклу побежала широкая трещина. Кира ударилась головой, в глазах потемнело. Что-то забилось с шумом в окна. Стая воронов, чёрных, как смоль, огромных, с массивными клювами, долбила по стёклам, глядела на Киру бусинами глаз. Откуда их столько? Кира читала, что ворон – птица редкая, а таких гигантов и по одному-то встретить чудо, а тут их не меньше ста, наверное… Она смотрела, как птицы, галдя и крича, бьются в крышу, окна, сталкиваясь друг с другом, накатывая волнами. Чёрная кишащая масса из перьев, крыльев, когтей и клювов смешалась воедино. Старуха хохотала, сотрясая тело егеря.

– Выйди из него! – заорала Кира.

– Дай руку, выйду.

Кира замычала в бессильной злобе. Старик вдруг поднял руки и приложил пальцы к своим глазам, а затем принялся давить на закрытые веками глазные яблоки всё сильнее и сильнее.

– Нет, нет, Пантелей Егорович, не поддавайтесь ей! Прошу вас! – Кира не выдержала, схватилась за запястья старика, оторвала его пальцы от век, те тут же с готовностью, словно только и ждали этого, вцепились в рукава её толстовки, потянули на себя. Кира поздно поняла уловку.

– Дай руку! Дай руку! Дай руку! – твердила ехида, как безумная.

Кира вырывалась и отбивалась, стиснув зубы. Снаружи бились с криками вороны. Машина тряслась в неистовой дьявольской пляске, и казалось, вот-вот взорвётся на части, как вдруг… Всё резко смолкло. Руки старика безвольно упали. Стая птиц отхлынула прочь и Кира увидела, что небо занялось зарёй.

– «Мёртвая ведьма-то до первых петухов лютует. Дале нет её силы», – неожиданно всплыли в голове слова, сказанные когда-то её бабкой.

Тогда Кира всё это воспринимала, как сказку. Но сейчас поняла – бабка учила её своим премудростям, готовила себе смену. Кира бессильно рухнула на сиденье. Застонал Пантелей Егорович, приоткрыл глаза. Из расцарапанного в борьбе лица его сочилась кровь.

– Пантелей Егорович, вы живы? – радостно схватила его за плечо Кира.

– Жив, девонька, жив. А что тут случилось-то? На нас что, волки напали? Где мы?

Кира не ответила. Она нажала на ручку и дверца легко поддалась. Вывалившись на свежий воздух, Кира глубоко вдохнула напоённый ночной влагой лесной дух, закашлялась, выбралась из ямы, повалилась на траву и заплакала взахлёб.

Кира шагала рядом с Пантелеем Егоровичем по обочине трассы и смотрела на окружающий мир так, словно видела его впервые. Ей до сих пор не верилось, что они пережили эту ночь – необъяснимую, ужасную, сейчас, при свете дня, кажущуюся каким-то немыслимым бредом, родившимся в больном сознании сумасшедшего. В какой-то момент Кире, городской жительнице, далёкой от всякого рода фольклора и мистики глубинки, даже подумалось, что все эти события привиделись ей в дурном сне. А на самом деле были лишь волки. Да и те ушли, скрылись в чаще. Летом им неголодно. Но царапины на лице егеря и собственное сознание говорили, что это не кошмар, а реальность, которая, несмотря на всю свою абсурдность, имеет место быть на свете. Травы вдоль обочины блестели от влажной росы, мириады крошечных хрусталиков отражали и множили солнце, поднявшееся уже довольно высоко. В травах этих копошились насекомые и ящерицы, деловито снуя туда-сюда. Жужжали над головами путников пухлые шмели в полосатых фуфаечках и труженицы-пчёлы, отправившиеся в поисках пропитания на луга, где полно цветов и вкусной медовитой пыльцы. Высокие деревья приветливо качали макушками под ласковым, тёплым ветром, приятно охлаждающим лицо. Часы показывали восемь утра.

– Дошли почти, – выпуская очередное колечко дыма, объявил старик, – Скоро наша Зиновьевка покажется. А там найдём тебе помощь, у Виктора вот трактор есть, ежели он дома, то попросим, он не откажет. Не переживай за свою ласточку.

Три часа назад, на заре, когда Пантелей Егорович оклемался, придя в себя и выслушав сбивчивый рассказ Киры о том, что случилось с ними ночью, он не медля ни минуты, поднялся на ноги, хотя и ощущал ещё слабость и дрожь в теле, и, безрезультатно покликав верного своего Алтынку, потянул Киру за собой.

– Уходить надо отсюда, девонька. Ехида днём, конечно, сама не появится, да сила её велика, потому может наслать всякого на нас. Крепко, видать, ты ей нужна, коли такого страху нагнала она ночью. Ох, и досталось тебе, голубка ты моя. Натерпелась нонеча. Но ты молодец, сдюжила, не поддалась, не растерялась!

– Я так за вас боялась, Пантелей Егорович, – всхлипывала Кира, уже спеша за стариком по направлению к трассе, – Думала, что вы уже всё, того…

– Помер что ли? – усмехнулся тот, – Э, не-е-ет. Моё времечко ещё не пришло. Я это чувствую. Но то, что ты меня не оставила, да ещё на себе вытащила, это диво дивное. Вроде городская, да и тощая вон какая, в чём душа только держится, а надо ж, и меня, и ружьё, и рюкзак мало того вынесла! Есть ещё женщины в русских селеньях!

– Да я просто испугалась сильно, а во время стресса, сами знаете, все силы организма мобилизуются. Тяжело было, конечно, но больше того меня подстёгивал страх за ваше состояние. Да ещё Алтынка тут завыл, а потом убежал куда-то.

– Да, Алтынку жаль, хороший пёс, – вздохнул старик, – Это всё ехиды проделки. Ну да ничего, я верю, что он объявится. Дорогу к дому он хорошо знает.

– Так ведь я его, того самого…

Кира закусила губу.

– Да помню, я помню. Не реви. Ты же не умышленно. Сам виноват, вылетел под колёса. Да он сам, видать, разум потерял, взбеленился. Внушила ему что-то ехида. Но я верю, что он не исдох. Объявится. За машиной поедем, так я его поищу. А то, поди, он вперёд нас уже в деревню добрался. И такое может быть.

Какое-то время они шли молча. Кира размышляла о событиях последних двух дней. Казалось, прошло не меньше месяца, как она находится здесь. Город с его офисами, домами, торговыми центрами, благами цивилизации и совсем иным укладом жизни был сейчас таким далёким, таким призрачным. А вот здесь, здесь была настоящая жизнь. И Кира понимала, что вся цепочка событий, предшествовавшая тому, была неслучайной. «Это какой же силой надо обладать, чтобы внушить на огромном расстоянии чужому человеку о продаже картины именно мне, каким-то образом поместить внутрь неё записку, призывать волков и воронов, управлять погодой, являться во снах?» – Кира не могла найти ответов на свои вопросы. Одно знала точно – она не хочет перенимать «дар», становиться такой же, какой была её бабушка. И сюда она больше никогда не вернётся. Вот только бы машину из ямы вытащить, и ноги её больше не будет в этом проклятом месте.

– Пантелей Егорович, а это правда, что бабушку мою так похоронили? – спросила Кира, едва успев перепрыгнуть через выбежавшего на дорогу ежа, – Ого, какой деловой, даже не боится!

– На ту сторону дороги побежал, – улыбнулся старик, – Знать что-то вкусное почуял. У ежей нюх отличный, а вот зрение слабовато.

Он прокашлялся, огладил бороду.

– Сам я на похоронах не присутствовал. Но слышал о том, что там произошло. Да, Акулину действительно упокоили так, как полагается ведьм хоронить. Старики знающие отсоветовали, что да как следует сделать.

Он остановился, внимательно посмотрел на Киру.

– Только вышло так, что люди те собой пожертвовали, чтобы других хоть как-то от ехиды оградить. Все четверо умерли в скором времени. Один в бане угорел. Второй от рака сгинул за считанные недели. Третий с крыши упал, сломал бедро, да неудачно как-то, пошли осложнения и тоже скончался. А последний, Мишка Давыдов, дольше всех протянул. Мы уже думали пронесло. Ан нет. Зимой от кума из соседней деревни домой пошёл. Выпивши был. Там деревни-то наши всего одно поле разделяет. Ходу минут десять. Нашли его только утром. Замёрз уже у самой околицы. Жена думала, что у кума остался с ночевой. А тот – что Мишка до дома благополучно дошёл. Так что, мужики эти, можно сказать, местные герои.