– Выйди на крыльцо, Геля. Мы с малюткой такие голодные, мы так хотим есть…

Геля в отчаянии замотала головой, укрывшись руками, пытаясь прогнать видение. Но скрежет по стеклу, раздающийся всё сильнее и сильнее, не давал этого сделать. Уши заложило от невыносимого высокого звука и писка, что нёсся из Маринкиного свёртка. Геля поползла на карачках в комнату, но тут взгляд её упал на окно, и она увидела его… Сморщенное, словно провело несколько недель в воде, мацерированное тельце, белое, как снег, с такими же, как и у Маринки, тощими лапками и ножками, с непропорционально громадной головой на тщедушной шейке, оно прилипло к стеклу всеми конечностями, как на липучках и, высунув невероятно длинный тонкий язык, облизывало окно, пытаясь добраться до Гели, в узких светящихся глазках поблёскивал кровожадный аппетит. Геля завопила, схватила стоявший на полу горшок с цветком и с размаху запустила им в окно.

Геля промахнулась. Гулко ударившись о стену, запущенный ею в окно горшок, раскололся надвое, комья земли рассыпались вокруг. Но тут же послышался новый удар. Маринка с размаху приложилась кулаками к тонкой преграде, разделяющей бывших подруг. Рассыпавшееся вдребезги стекло разлетелось в стороны водопадом сверкающих брызг. Блеснув в лунном свете звёздами, они со звоном обрушились на пол, некоторые из них вонзились в тело девочки, но она не заметила боли. Уродливый младенец повалился плашмя прямо у её ног, и в тот же миг крупный треугольный осколок вошёл в его грудь, пригвоздив к линолеуму. Раздался хрип, визг, тельце конвульсивно задёргалось и почти тут же стихло. Чёрная, густая жижа, не похожая на человеческую кровь, потекла из раны, заливая белую, как простыня, несуразную грудную клетку твари. Терпкий, болотный запах – стоялой воды и тины – разлился в воздухе. Маринка завыла по-волчьи, забрехала, руки её уцепились за подоконник и она, подтянувшись на жилистых конечностях, одним прыжком оказалась внутри. Схватив свой жуткий приплод, она прижала его к себе, выгнулась коброй и зашипела, обернувшись на Гелю. Что было дальше, Геля уже не видела. Как сквозь толщу воды слышала она топот ног и стук рывком открывающихся дверей, тело её обмякло и мозг милостиво отключил сознание.

Очнулась Геля в медицинском кабинете, над ней склонялись незнакомые лица, в туманных силуэтах она разглядела форму работников скорой помощи и снова прикрыла глаза. Что-то тёплое стекало по её щеке, по лицу, склонённому набок. Она плохо понимала голоса, звучавшие приглушённо, издалека. Сильная боль внезапно пронзила её, и она стала возвращаться из небытия в реальность. Руки и ноги дрожали. Тошнило. Вкус крови во рту был невыносим. Согнувшись пополам, лёжа на боку, Геля прижала к животу руки и её вырвало. Боль, охватывающая всю нижнюю половину лица, переходящая на виски и затылок, стала невыносимой. Она жгла и пульсировала. Тёплые сильные руки снова что-то делали с ней, зачем-то лезли в рот. Она попыталась оттолкнуть их, сказать, чтобы ушли прочь, не делали ей ещё больнее, но ничего не вышло почему-то.

– Какой идиот догадался засунуть ей в рот ложку? – разобрала она сквозь пелену боли.

– Так ведь учили нас так, – Геля узнала виноватый, растерянный голос няни.

– Кто? Бабки на завалинке? Посмотрите, к чему привела ваша помощь! Носилки неси, Серёжа. Руки бы поотрывать таким «помощникам».

Геля ничего не понимала. Ей хотелось только двух вещей: чтобы прекратилась наконец эта мучительная боль, и чтобы её оставили в покое. Её переложили на носилки, укрыли, понесли куда-то, придерживая руку, в вене которой находилась капельница, потом была долгая тряска по сельской дороге, трасса. Всё, как в тумане. Геля слышала короткие фразы, которыми перебрасывались медики между собой, и передавали информацию на станцию по трещащей рации, и с ужасом понимала, что они говорят о ней. Из их разговора она узнала, что прибежавшие на шум взрослые и дети нашли её без сознания, бьющуюся на полу в припадке. Окно в коридоре было разбито. Несколько осколков порезали Гелю, но несильно. Главная опасность состояла в том, что няня, вспомнившая наставления бабушек, сохранившиеся в её памяти из глубины времён, побежала за ложкой и благополучно всунула её между зубов бьющейся в припадке девочке. В результате чего та получила травмы – три сломанных зуба и язык, ставший короче вполовину.

– Неужели я теперь не смогу говорить? – забилась в сознании пугающая мысль, и тут же Геля вспомнила про кулон, плату и, принимая неизбежное, вновь прикрыла веки и со смирением приняла этот факт, – Лучше так. Я больше не могу. Не могу…

К тому времени, когда Дину и Гелю выписали из больницы в удовлетворительном состоянии, их детский дом, ставший им родным за годы, проведённые в этих стенах, уже расформировали, мотивировав это какими-то официальными причинами про аварийность здания и что-то ещё. Комиссия, находящаяся в ту ночь в детском доме, на всю жизнь запомнили неведомое человекообразное существо, выпрыгивающее в окно при их появлении. Психолог, несколько недель убеждающая ребят в том, что их ночные страхи – не более, чем миф и байки, бежала первой, улепётывая прочь. Ольга Михайловна быстро навела порядок, отправив детей по комнатам и вызвав скорую помощь. Правда, за это время няня уже успела применить свои глубокие познания в области медицины на находящейся без сознания Геле. Итог был печален. Директор постаралась, чтобы при расселении детей были учтены их компании, которыми они дружили, проживая здесь, и ей пошли навстречу. Дина и Геля попали в детский дом крупного города, находящегося в ста километрах от их села, остальные ребята также были расселены группами, кто куда.

На новом месте было сложно, однако подруги поддерживали друг друга и старались никогда не вспоминать прошлое и не говорить о том, что произошло в их жизни после того злополучного дня, когда они, не подозревая, чем всё может закончиться, подняли на берегу бутыль испещрённую символами. Геля научилась сносно изъясняться звуками и жестами, по крайней мере Дина быстро приспособилась к тому, чтобы понимать подругу. В начале лета девочки сдали экзамены и сумели поступить в институт, находящийся в этом же городе. Они попросили определить их в одну группу, чтобы Дина могла сопровождать Гелю и помогать ей в общении с окружающими. Дина теперь носила парик – короткое чёрное каре, так похожее на то, какими были её волосы, так недолго радовавшие её. Геля начала писать рассказы, и у неё неплохо получалось. Преподаватель по философии, заметив её талант, познакомил студентку со своим другом, довольно известным писателем, и тот отметил, что девушка очень даже способная, и он готов помочь ей развить мастерство. Спустя два года у Гели вышла первая собственная книга мистических историй. Она получила большой резонанс среди читателей. Одни называли её рассказы отвратительно-мерзкими в своих подробностях, и писали гневные комментарии в созданном ею сообществе в сети, другие же приходили в полный восторг, утверждая, что никогда не читали подобной ужасной прелести. Всё было так, как и должно быть. Свет и тьма, добро и зло, день и ночь, ум и глупость, верность и предательство, вежливость и хамство, война и мир, отвага и трусость – всё это две чаши одних весов, и чтобы в мире царил порядок, эти чаши должны находиться в равновесии, как бы нам ни хотелось погрузиться в утопию и сделать так, чтобы воцарило мировое благополучие. Однако, одно не может существовать без другого. Наверное, для того чтобы мы научились быть сильнее, мудрее и наши души набрались достаточно опыта на этом экзамене под названием «Жизнь на планете Земля».

P.S. Хмурым мартовским вечером в аэропорту столицы высокий худой человек в шляпе и пальто сел на рейс, уходящий без четверти полночь в Шарм-эль-Шейх. Перед посадкой он отправил короткое сообщение абоненту под именем Кафири: «Кулон выдержал нужное время в этой земле. Можно возвращаться. Буду через семь часов». После чего отключил мобильник. Самолёт набирал высоту, пассажиры готовились к долгому перелёту, раскладывая пледы, доставая книги, включая музыку в наушниках. Кто-то смотрел в иллюминатор, любуясь видом ночного города и многочисленными нитями огней внизу. Виды сменяли один другой, ровно звучало гудение мощных двигателей, свет в салоне приглушили, большинство людей спали. Шёл второй час полёта. Внезапно раздался толчок, словно большой ребёнок, играющий с самолётиком, сделал крутое пике вниз, произнеся: «Бр-р-р-р!». Закричали пассажиры. Зажглось табло, послышался напряжённый голос пилота, предупреждающий о том, что нужно сохранять спокойствие. Но всем было понятно, что о стабильности речь уже не идёт. Положение было критическим. Кто-то рыдал, кто-то молился, кто-то набирал смс близким. Уши заложило. Стюардессы пытались воззвать к порядку, но панику уже было не остановить. Высокий человек в пальто оставался, пожалуй, единственным, кто сохранял разум, прикрыв глаза и сжав за пазухой самое сокровенное, что у него было – кулон в форме солнца, который должен был быть доставлен на свою Родину…