– Так вот, – продолжала Алка, – Королева велела зажарить близнецов и скормить их мужу под видом ягнёнка. Уж такая затейница была! А саму соперницу обуть в каменные башмаки да утопить. Только у неё ничего не вышло. Король прознал про коварный замысел и утопил вместо девицы свою законную супругу, а на девице женился. А детишек повар пожалел и спрятал. Так что все остались живы. Относительно. Кроме королевы, конечно.

Алка расхохоталась. Мне отчего-то стало неприятно, и по спине пробежал озноб. Я поёжился. Наверное, ночной ветер принёс прохладу.

– Ну и сказочки, – буркнул я.

– Холодно? – спросила нежно Алка, – Тут пруд рядом. За тем вот домом. Поэтому по ночам довольно свежо.

Она указала на крайнюю девятиэтажку.

– А дальше лесополоса начинается. В жаркие летние вечера от комарья отбоя нет. Пока ещё не появились.

Она прижалась ко мне и я ощутил её упругий плоский животик, её тело похоже было своей грацией на кошачье, и грешные плотские мысли вновь зароились в моей голове.

– Ну что, так и будем тут стоять или же пойдём ко мне? – она приникла к моим губам в долгом поцелуе.

Когда наши губы разомкнулись, она схватила меня за руку и решительно зашагала по одной ей видимой тропке через этот лабиринт кустов к той самой, крайней девятиэтажке, за которой начинался лес.

Подъезд встретил нас запахом кошачьей мочи и тусклым жёлтым светом единственной лампочки, чахлым одуванчиком распустившейся над входом в лифт. Как только тот подъехал, и мы вошли внутрь, лампа тут же погасла, погрузив пространство в полную тьму. В лифте было не лучше – тот же тусклый свет, словно от лучины, заляпанные и прожжённые кнопки, исписанные заборной лирикой стены, приклеенные по углам серые комки жвачки.

– Мрачновато у вас, однако, – заметил я.

– Да уж не дворец, – отрезала Алка.

– Обиделась что ли? – подумал я, но вслух промолчав, отметил, однако, что место жительства девушки абсолютно не вяжется с её образом. Я представлял его несколько иначе. Ну, да и пёс с ним, я же не в альфонсы к богатой пожилой вдовице набиваюсь, а потому доходы и условия жизни Аллы меня не волновали. Были бы чувства, остальное заработаем. Лифт, ехавший, казалось, целую вечность, наконец остановился. Мы вышли, и я увидел на стене облезлую цифру «девять», выведенную тёмно-синей краской, а под нею, на полу – кошку, такого же затрапезного вида, как и весь этот подъезд. Как только двери лифта закрылись – всё погрузилось во мрак.

– Ой, а у нас новый котик, – улыбнулась Алла, и, обернувшись в мою сторону, добавила, – Я тут прикармливаю бездомышей. А они, как только отъедятся, так и пропадают.

– Может кто-то их укотовляет? – предположил я.

– Наверное, – Алка пожала плечами, – Они ведь становятся чистенькими, ухоженными и такими пухленькими.

Последнее слово она произнесла с каким-то особенным нажимом. Затем, пошарившись в сумочке, выудила связку ключей и отворила крайнюю слева дверь.

– Проходи, – она улыбнулась мне, облизнув губки своим язычком.

– Вечер обещает быть томным, – сразу пришло на ум и я, подыграв девушке, шлёпнул её легонько по бедру, и прошёл в квартиру. Меня окружила непроглядная египетская тьма. Я пошарил рукой по стене в поисках выключателя, и не найдя его, спросил:

– А что, у вас тут принято жить в темноте?

– А тебе не нравится? – раздался смешок, и тут же Алка впилась в мои губы в страстном поцелуе, но едва я погрузился в блаженство, как она так же внезапно прервала его, и щёлкнула кнопкой.

По прихожей разлился мягкий, приглушённый свет. Я огляделся – двухкомнатная квартира. Обстановка вполне себе приличная, даже, пожалуй, шикарная в контрасте с подъездом.

– Проходи, располагайся, а я пока покормлю нового котофея, – Алла прошла на кухню и зашуршала пакетами.

Я прошёл в комнату, где, как я думал, должна была быть гостиная. Алка хлопала дверцей холодильника, гремела посудой, что-то наливала, наверное, молоко.

– Какая заботливая, – подумал я, – А с виду так просто женщина-вамп. Моя теория о том, что каждая девочка внутри хрупкая и нежная, только у всех эта глубина разная, подтверждалась.

Алка смоталась в подъезд, вернулась, позвала меня мыть руки и ужинать. Мы сидели на кухне и с аппетитом поглощали плов, который, как Алла утверждала, она приготовила сама. Мы смеялись и непринуждённо болтали, обсуждая коллег и вспоминая всякие курьёзные случаи на работе, когда взгляд Алки упал вдруг на окно, располагавшееся за моей спиной, и застыл так, что мне сделалось не по себе.

– Ты чего? – я посмотрел на девушку, затем медленно повернулся к окну, но ничего необычного там не заметил – только непроглядная тьма. Даже луна, висевшая до того над домами, куда-то исчезла.

– Да так, – отмахнулась девушка и широко улыбнулась, – Ешь, ешь. Вкусно?

– Очень, – признался я, – Давно не ел ничего вкуснее. Прямо как у мамы в детстве.

При этих словах Алла как-то враз помрачнела, отвела взгляд и яростно принялась перемешивать содержимое своей тарелки.

– И-извини, если я что-то сказал не так, ляпнул не подумав, – растерялся я, поздно вспомнив как девушки не любят, когда мужчина сравнивает их со своей матерью, пусть даже и в пользу избранницы. Женское соперничество и животный инстинкт к стремлению быть единственной дамой сердца у своего любимого. Я слышал, что иные женщины ревнуют мужей даже к собственным дочерям, но это уже, пожалуй, какие-то отклонения.

– Ничего, – Алка ответила не сразу, – Всё в порядке. Просто не очень люблю говорить об этом, мои воспоминания о детстве далеко не радужные.

Я молчал, не зная, что сказать, до этого момента Алла не делилась со мной чем-то очень личным, сокровенным. Все наши разговоры держались на уровне милой болтовни – какая твоя любимая музыкальная группа, что делаешь в выходные, чем увлекаешься и просто всяческая ерунда обо всём на свете – от Бермудского треугольника до алкаша Иннокентьича, что побирался у нашего офиса каждое утро, стреляя сигаретку и выпрашивая мелочь на «горящие трубы». И вот сейчас, кажется, настал тот самый момент, когда пара плавно переходит на второй этап отношений – к откровенным рассказам о себе, к раскрытию своего настоящего «я».

– Мы жили в этой самой квартире, – вдруг начала Алла, – Отцу дали это жильё от завода, где они работали с матерью. Мне было пять лет, когда мы переехали сюда из старого барака на три семьи. Радости было море. У меня появилась своя собственная отдельная комната! Через год родилась моя младшая сестрёнка – Анютка. Всё было замечательно, пока не начались перестроечные времена. Я училась в третьем классе, Анютка ходила в сад. На заводе перестали платить зарплату, и родители выживали, как могли, продолжая трудиться за талоны или вообще за идею, в ожидании зарплаты, которую начальство обещало «вот-вот» выплатить. Терпели, ждали. Ну да, не мы одни, все так жили в те годы. И вот наконец-то дождались, под самый Новый год отцу выдали всё, что завод задолжал им с матерью за полгода. Тогда ведь зарплату получали на кассе, бухгалтер знала каждого, потому и отдала отцу мамины деньги тоже. Был вечер. Отец торопился домой в радостном предвкушении скорого праздника и сытого вечера, впервые за столько месяцев. Он нёс в руках два полных пакета продуктов, а в нагрудном кармане куртки лежали долгожданные купюры. Почти у самого подъезда на него напали трое. Отобрали и деньги, и даже продукты… А отца ударили несколько раз ножом… Ему хватило этого… Отца обнаружили соседи, прибежали к нам. Приехали скорая, милиция, но было уже поздно. Нападавших так и не нашли, конечно. В то время их было столько, что особо, наверное, и не искали, хотя не берусь судить. Каждый выживал как мог. Я тогда была ребёнком.

Алла замолчала, я накрыл её руку своей. Она снова смотрела куда-то мне за спину, но уже иным взглядом – рассеянным, задумчивым, видимо, перед её взором проносились сейчас события тех ушедших лет. Она утратила всю свою независимость, гордую осанку, стервозный вид. Передо мной сидела просто маленькая, несчастная девочка, которую хотелось обнять и пожалеть, укрыть от всех страхов.