Михаилу стало не по себе. Небо закрыли тучи, заморосил дождь. Прошло более получаса, а голос так и не появился.

– Сворачиваемся! – скомандовал Михаил к радости Гоши.

Михаил достал телефон и сфотографировал напоследок лес, лог и кусты. Часы, оставшиеся в домике Гоши, показывали точно такое же время, что и часы на смартфоне, и на камере. Всё впустую. Выдав Гоше обещанную премию на «два пузыря», Михаил вернулся в своё жилище. Геннадий отсутствовал, тётя Нина хлопотала по хозяйству.

– Ты где был, Миша? Не позавтракал даже, – заохала она, увидав гостя, – Поди, аппетита не было? Я бы налила стопочку, если б не Генка. Ай, да всё равно нажрался уже!

В её голосе чувствовался укор. Пришлось позавтракать. Да, за эти дни он выпил больше, чем за целый год. Печально, но таковы издержки ремесла. Загрузив фото и видео на ноутбук, он принялся изучать материал. Чтобы лучше слышать, надел наушники. Видео крутилось, но не было ничего необычного. Шорохи от шагов, шуршание одежды, треск сучьев. Обычная лесная прогулка. И на «месте голоса» тоже ничего. Михаил эту часть разобрал чуть ли не на отдельные кадры. Лес, деревья, осенняя слякоть и дождь. Осмотрел каждый ствол, заглянул в каждый куст. Окончательно потеряв надежду, он принялся за фотографии, сделанные телефоном. Та же картина, хотя… На одном снимке дерево – то, что рядом с засохшим можжевельником – выглядело чуть толще, чем в следующем кадре. Увеличил. Пропустил через фильтры. Есть! Чёрная фигура на фоне светлого ствола сосны. Он наблюдал за ними. Наблюдал, прячась за деревом, едва-едва выглядывая из-за него. Чёрный силуэт в плаще с капюшоном. Попался, Марлактар! Михаил скопировал изображение на все носители, закинул в облако. Не ахти что, но кое-что есть. Увеличить так, чтобы можно было разглядеть детали, не получилось. Что-то чёрное, а что – непонятно? На силуэт человека в капюшоне похоже, только этого мало. Нужен ещё материал. Михаил открыл тетрадь Димы-Профессора. Пролистав его рассуждения и гипотезы, остановился на карте, нарисованной простым карандашом. Она пестрела точками, обозначающими места контакта людей с голосом. Картограф из него так себе, хотя всё более-менее понятно. Вот деревня, вот речка, вот место упокоения буратин. Всё видно, как на ладони. Например, если пройти чуть дальше того места, где они с Геной встретили Диму, то можно попасть в одну из точек контакта. Замечательно. Стоит сходить туда прямо сейчас. Путь известен, Гена уже не требуется. И да, все вылазки в лес Михаил совершал не один, а с Геной или с Гошей. Конечно, это только догадка, но вдруг голос является только одиночке? Если так – есть шанс записать его уже сегодня, да и фоток добавить. И Михаил удовлетворённо улыбнулся и потёр ладони.

Вскоре Михаил уже шагал по знакомой дороге. Начинало темнеть. Морось превратилась в снежинки, противно щекочущие лицо. Мост через реку выглядел куда более хлипким, чем в темноте. Он качался, скрипел, грозя рухнуть в чёрную воду. Пахло дымом, картофельной ботвой, капустой. Да, скоро зима. Вот и тропинка в лес, но ему туда не надо, а надо пройти по дороге ещё метров двести пятьдесят. Именно так утверждал навигатор в смартфоне, куда он перенёс точку контакта с карты Профессора. Дорога только называлась дорогой. Едва видимая в траве колея пересекалась упавшими стволами елей, берёз, осин. Всё гнилое, осклизлое. Кое-где стволы были распилены, отпиленные куски лежали на обочине. Михаил тяжело вздохнул. Хорошие дрова получились бы, но нельзя – свежие. Пусть полежат, сгниют – тогда, пожалуйста. У него на канале была статья про это. Упала ёлка. Всё равно она жить больше не будет. Почему бы не взять? Он возмущался, возмущались и подписчики. Выплеснули эмоции, посотрясали воздух и интернет, успокоились. Ничего не изменилось. Вот и цель – небольшая полянка на обочине дороги. Лес отступил, оставив место для кустиков брусники. Даже сейчас на них краснели ягоды. Михаил с удовольствием набрал целую горсть и отправил её в рот. Приятный кисло-сладкий вкус взбодрил. Несколько фоток на телефон, камера снимает. Всё норм. Мужчина огляделся. Едва заметная канава, вырытая давным-давно, почти исчезла, оставив лишь небольшую борозду, залитую водой и заваленную гнилыми обломками стволов деревьев. Он легко перепрыгнул её, углубившись в лес, где чернели кудрявые мохнатые ели. Перепрыгнув через трухлявую колоду, он неожиданно остановился и замер.

Среди леса, между лежащими на земле останками деревьев, стояла избушка. Не на курьих ножках, а на внушительного размера валунах, почти утонувших в болоте. Чёрная древесина сруба, окошко, застеклённое мутным от грязи стеклом. Рама и наличники хранили остатки побелки или белой краски, но вездесущие лишайники облепили их густой коркой. Странно, Гена ничего не говорил про избушку среди леса… На крыше, покрытой еловой дранкой, торчала кирпичная труба, из которой вился сизый дымок. Хлипкое крылечко с четырьмя осклизлыми ступеньками вело к массивной дубовой двери с деревянной ручкой из куска кривой болотной сосны. Это следовало снять особо, как и окружающий лес, что он и сделал. Прямо, избушка Бабы Яги. Унимая торопливый ритм сердца, он всё же нашёл в себе смелость подняться по ступенькам. Постучал в дверь. Тишина. Помявшись, стукнул ещё, уже от души. Снова никакого ответа.

– Хозяева! – крикнул Михаил что есть мочи.

Только свист ветра, больше ничего. Дёрнул дверь на себя. Маленькая снаружи, внутри избушка оказалась весьма просторной. Посредине избы стояла давно не беленная русская печь, в которой догорали дрова и чернели три приличных чугунка. Два ухвата и кочерга стояли рядом, прислонённые к стене. Деревянный некрашеный пол, потемневшие брёвна на стенах. Косички лука и чеснока висели прямо над печкой. Пучки трав, кореньев, шкурки животных – всё это висело под потолком. В избе оказалось тепло, даже жарко. На печи одной бесформенной кучей лежали подшитые валенки, старые одеяла. Большой дубовый стол у окна был накрыт. В центре его дымился пузатый самовар, рядом – чугунок со свежесваренной картошкой, миска с грибами, приправленными сметаной, миска с солёными огурцами, да миска с квашеной капустой. Всё глиняное, даже чугунки. Хозяева явно собирались трапезничать, но ещё не бросили свои дела. Михаил замер. Его желудок отчаянно подавал голодные сигналы, игнорировать которые оказалось просто невозможно. Хотелось сесть за стол и наброситься на еду, но воспитание не позволяло это сделать.

– Хозяева! – крикнул ещё раз Михаил.

Вдруг бесформенная куча на печи зашевелилась, явив старушечью голову в неопределённого цвета платке, завязанном на лбу узлом.

– Ась? – простонала старуха скрипучим голосом.

Увидев гостя, расплылась в улыбке, обнажив почти беззубый рот с парой жёлтых, чудом сохранившихся, нижних клыков.

– Неужто гости ко мне пожаловали! Ой, а я прилегла чуток, да и задремала. Поди печка уже прогорела?

Одеяла пришли в движение, и скоро хозяйка, ловко спустившись с печи, предстала перед Михаилом.

– Тебя как звать-величать, гость незваный? – спросила она.

– Михаил я, пришёл из деревни Гадюкин Яр. Она рядом, за речкой.

Старуха засмеялась, снова обнажив клыки.

– Милок, ой насмешил. От моей избушки до ближайшей деревни не одна сотня вёрст будет. Болота кругом, да лес дремучий. В этом годе ты первый ко мне пожаловал.

– А вас как зовут? – хрипло спросил Михаил, оторопев от услышанного.

– Меня-то Аграфеной кличут, хотя я Аграфена на семьдесят процентов всего, – ответила старуха, вогнав гостя в окончательный ступор. Она ещё и проценты знает. Но, как Аграфена может быть на семьдесят процентов?

– Бабушка, а это как – на семьдесят процентов? – спросил он почти шепотом.

– Не вся, значит, я Аграфена. На тридцать процентов я Настасья. Сестра моя так звалась. Померла она давно, а упокой не нашла. Вот, пришла обратно, и в меня вселилась. Так и живём в одном дряхлом теле вдвоём. Я ей только тридцать процентов себя уступила – больше не дам. Стервой она была, да и сейчас – стерва. Сейчас она спит, а как проснётся – хоть из дома беги.