Морозный воздух обжёг ноздри, ветер распахнул пуховик и Маринка застегнула молнию. Луна в обрамлении перистых облаков смотрелась мистически и загадочно.

– Подходящая ночь для маленького колдовства, – усмехнулась Маринка.

Что-то надломилось в её душе сегодняшним вечером. Теперь ей никого было не жаль. В самом деле – а кто жалел её саму? Бабушка? Но и той давно нет. Она успела понянчить внучку всего ничего. Маму и папу Маринка и вовсе помнила смутно. Два смеющихся счастливых лица, какой-то пикник летом на берегу озера или реки, зима – и её катят в саночках по заснеженной улице, а она смотрит по сторонам на множество сияющих тёплых окон в домах, и ей так хорошо и весело. В носу защипало. Маринка сжала губы и сердито тряхнула волосами. Если кого и жаль ей в этой жизни, то только себя – такую одинокую, несчастную и всеми оставленную. Единственные близкие ей люди, Динка и Геля, и те теперь стали отчуждёнными, на своей волне, им и дела нет до неё. А теперь ещё и та чистая мечта, нежная и сокровенная, которую она лелеяла и берегла – рухнула, разбилась вдребезги. Игорь любит другую. Как её там зовут? Маринка сморщила лоб, вспоминая буквы на экране смартфона, она не вчитывалась в них, устремив всё внимание к тексту послания, но зрительная память сохранила надпись возле аватарки в сознании. Сейчас, сейчас…

– Настя! Точно! – Маринка расхохоталась.

Она уже отошла на достаточное расстояние от крыльца и была уверена, что её никто не услышит.

– Рыжая паскудина Настенька, значит. Ну что ж, хорошо, – улыбка Маринки напоминала звериный оскал, клыки, казалось, вытянулись. Миловидные черты личика заострились, стали твёрже, глаза сверкали отражениями тысяч лун. Шапку Маринка так и не надела и волосы её, подобно змеям медузы Горгоны, развевались вокруг головы, живя своей собственной жизнью. Откуда вдруг родилась такая ярость и злоба в её сердце, таком открытом прежде, девушка не только не знала, но и не осознавала этого. Её будто вывернули наизнанку, мясом наружу, настолько резкой была перемена в её душевном состоянии. Неведомая сила переполняла её, она не чувствовала холода, не ощущала забившегося в короткие ботиночки снега, не смотрела по сторонам. Взгляд её был устремлён чётко вперёд, к назначенной цели – и это был дикий, чёрный лес, тот самый, про который в их детдоме ходило столько баек и страшилок. Но ни одна из них не пугала сейчас Маринку. Напротив, все эти сущи, про которые рассказывали её товарищи вечерами в комнатах с выключенным светом, в эту минуту казались ей близкими, родными. Она отчего-то остро ощутила их одиночество, точно такое же, какое переполняло сейчас её, распирало грудь и готово было разорвать в клочья её отчаянно колотящееся сердце. Они не злые. Все эти чудовища. О, нет! Они просто жутко одиноки. А это значит они найдут общий язык и подружатся. Повинуясь непреодолимому внутреннему порыву, Маринка задрала лицо к бездонному куполу неба, расписанному вышитыми нитями созвездий, и завыла, по-волчьи – протяжно, надрывно, горько. В тот же миг что-то отозвалось из самой чащи, слившись в унисон с её голосом и множество жёлтых глаз вспыхнули промеж стволов и обнажённых кривых ветвей, скрюченных, как обмороженные пальцы покойников, заплутавших в степи в метель. Маринка смело оглядела это невидимое глазастое войско и крикнула хрипло:

– Ну что? Примете меня в свою стаю?

Ветер взметнул снежный столб, закрутил его вихрем у самой опушки, пронёсся кругом возле девушки и рассыпался у её ног, плюнув в лицо пригоршнями колючих снежинок. Маринка, стиснув зубы, стояла, широко расставив ноги и смотрела на огни выпученных на неё светящихся плошек, разгорающихся всё ярче. Вот они стали приближаться, и из чащи начали выходить друг за другом уродцы – высокие и тощие, низкие и корявые, ползущие и хромающие, бесформенные и кривые. Вслед за ними показались волки, кабаны и лисицы. Они медленно разбрелись и заключили Маринку в круг. Девушка вынула из кармана кулон, тот сиял огненным пламенем, мешочек истлел и дымил, Маринка отбросила горелую тряпку прочь и подняла «солнце» высоко над головой.

– Что? Узнаёте?

Она и сама не понимала, откуда идут эти слова, они рождались сами и слетали с её губ в каком-то угаре, сумасшествии, безумной эйфории. Зверьё и нежить попятились, взвыли, и тут же припали ниц к ногам девушки, подобострастно извиваясь и крутя безобразными мордами. Они скалили клыки, рычали и неистовствовали.

– А! Узнали! – прокричала Маринка яростно, – Так служите мне, лесные твари!

Собравшись в хоровод, звери закружились вокруг Маринки, и она громко и счастливо рассмеялась.

Лесные твари сомкнулись плотным кольцом, окружили Маринку вплотную кишащей массой, в которой смешались хвосты и копыта, безглазые кривые морды, пробирающиеся на нюх, и сущи с горящими жёлтыми зенками, глядящие на девушку подобострастно и заискивающе. Когда все они сгрудились у её ног, она, тяжело дыша, обвела их победоносным взглядом:

– Ну что, готовы служить мне?

В ответ раздались вой и поскуливание, хрипящий рык и похрюкивание, визг и тявканье.

– Тогда сожрите все её внутренности, уничтожьте её, избавьтесь от неё, чтобы и духу её не осталось на этом свете! – выкрикнула она, – Имя ей Анастасия.

Она не понимала умом, как это всё работает, но явственно ощущала, что никаких данных, таких, что понадобились бы в человеческом обществе – фамилии, номера паспорта или полиса, домашнего адреса и прочего – просто не нужно. Здесь, в этом мире духов и сущностей всё работало иначе. Достаточно было транслировать этим тварям зрительный образ той, которую она выбрала в жертвы, а она отлично запомнила её смазливое противное личико – и этого хватит для того, чтобы твари начали охоту.

– А это мои дары вам, – Маринка сунула за пазуху побелевшие от холода пальцы.

Похоже, что она их отморозила, надо же, а боли совсем не чувствовалось. Вынув пачку сигарет и алкоголь, Маринка зубами вытащила пробку и щедро расплескала жидкость из бутыли прямо по головам кишащей вокруг живой массы, те принялись жадно слизывать длинными извивающимися языками подношение. Рассыпав на ладони белые цилиндры, Маринка поднесла их к носу, вдохнула крепкий, терпкий запах табака, и раскрошив сигареты на кусочки, так же бросила их тварям. Когда те проглотили всё, до малейшей капли и крошки, она произнесла:

– А теперь уходите, и помните про своё дело. Служите.

Медленно, ворочаясь и перекатываясь волнами, масса начала распадаться на отдельных особей, а затем, не поворачиваясь к Маринке спиной, пятясь, они стали отступать к лесной чаще. Маринка дождалась, покуда они скроются под сенью дремучего леса, после, развернувшись на одной пятке, зашагала прочь.

Удивительно, но никакого обморожения у неё не случилось. Более того, она даже не заболела. Никаких последствий ночной прогулки по крепкому морозу не произошло, насморка и того не было. Маринка беспрепятственно вернулась в детский дом, прошла в комнату и легла спать в свою постель, проспав так до обеда. Был выходной и детей после вчерашнего концерта решили не будить спозаранку и дали им выспаться. Маринка проснулась бодрой и полной сил, она отлично отдохнула и настроение её играло всеми красками. Это не осталось незамеченным Гелей и Диной.

– Ты чего это вся светишься? – спросила Геля.

– Так теперь будет всегда, – ответила Маринка, стоя перед зеркалом и глядя на своё отражение.

Что-то изменилось в нём со вчерашнего дня. Она словно стала взрослее, а черты лица приобрели какую-то первобытную красоту – непокорную, дикую, перед которой невозможно устоять, не попав под её чары.

– Теперь он будет моим, – подумала Маринка, идя вместе с остальными на обед в столовую, и потирая пальчиком кулон, спрятанный на груди под свитером. Она не снимет его, пока не получит любовь Игоря. Хватит, детские игры закончились, теперь она станет вести себя по-взрослому. На каникулах, девятого января, скромно отпраздновали Маринкин день рождения. Ей исполнилось семнадцать. Воспитатели собрали всех в столовой, вручили Маринке коробку с подарком и букет хризантем, спели «каравай» по заведённой традиции, а потом пили чай с тортом, за которым ещё накануне нарочно ездил в райцентр Ренат Александрович.