– И не жалко тебе его? Накажут ведь теперь, – спросила Геля.
Дина только отрицательно помотала головой.
– Вот что, Геля, толку от бритья нет, как видишь. Нужно избавляться от этих волос кардинально. Иначе хана…
– И как ты это представляешь?
– Пока не придумала. Но я сделаю это. Я не хочу становиться второй Маринкой. Я боюсь. Самой себя боюсь, понимаешь? Ты вон тоже уже… на людей начала кидаться. Неужели не понимаешь, к чему всё идёт?
Дина закончила говорить и подняла на подругу большие выразительные глаза. Отблеск луны, заглядывающей в окно, отразился в её зрачках, и Геле стало жутко – они были будто неживые, тусклые и в то же время бездонные, как пропасть, в которой кроется нечто неизведанное, жуткое.
– И тебе советую не тянуть, – закончила Дина, – А, впрочем, как знаешь.
Она отвернулась к стенке, давая понять, что разговор окончен.
Геле же не спалось. Она вновь и вновь прокручивала в мыслях эту драку, не понимая, как она вообще могла наброситься на человека. Ведь парень не обзывал её на самом-то деле. Это она для красного словца придумала, для полицейских. Выпалила первое, что пришло в голову, потому что от осознания того, что она натворила, разум помутился и она была в тумане, ей хотелось не столько оправдаться перед представителями власти, сколько убедить себя саму в том, что это было действительно так, заставить себя поверить в выдуманную на ходу версию. На самом же деле Тимур, так зовут этого парнишку, просто шёл мимо, когда она, стоявшая у окна в коридоре, набросилась на него, как бешеная фурия, и принялась молотить кулаками. Из-за эффекта неожиданности парень не успел увернуться, а когда увидел, что это девчонка, да ещё и Геля, и вовсе обомлел и лишь старался удержать её за руки, чтобы она успокоилась и прекратила наносить удары. Причём удары были весьма ощутимые, отнюдь не девичьи. И в тот момент, когда их уже стали растаскивать в стороны подбежавшие к ним учителя, Геля-то и извернулась, и оттяпала ему палец. Кровищи, конечно, было море… Две девочки даже в обморок упали. Геля и сама не могла понять, что руководило ею, и как она могла прогрызть кость?! Да что теперь… Дело сделано.
– Какой кошмар, что теперь будет? – подумала Геля и, разрыдавшись, уткнулась лицом в подушку, чтобы не будить Дину…
Спустя три дня в селе прогремело новое ЧП. Воспитанница детского дома Дина Горбунова каким-то образом сумела проникнуть ночью в школу, пробралась в кабинет химии, вскрыла лабораторное помещение и облила себе голову соляной кислотой, найденной ею в шкафу. На истошные крики прибежал школьный сторож, старенький дядя Толя, можно сказать дедушка совсем, который подрабатывал к своей небольшой пенсии по ночам, охраняя классы. Работа была несложная, кому придёт в голову обворовывать сельскую школу, кому она сдалась? Все дежурства его до этой ночи были спокойными и чётко распланированными. Вечером обход территории, проверка ворот, дверей, окон на предмет того, заперты ли все замки, затем ужин, принесённый с собою из дома, и просмотр телепередач в каморке сторожа с котом Василием, возрастом таким же почтенным, что и у хозяина, после полуночи – сон, а утром, в обратном порядке – отпирание ворот, входа в фойе школы, уборка крыльца, зимой – снега, осенью – листьев. Вот и всё. Но в эту ночь всё пошло не по плану. Едва старик уснул, как дикие вопли разбудили его, прокатившись рыком по коридорам. Перепуганный дед Толя бросился на крики и обнаружил ученицу одиннадцатого класса Дину, лежавшую на полу и корчившуюся от боли. Включив освещение, он разглядел, что голова её обезображена жёлтыми струпьями, переходящими местами на лицо и шею. Глаза не пострадали и в них старик, сам перепуганный до смерти, увидел такую боль и отчаяние, такое невыносимое страдание, что расплакался, как маленький ребёнок, и дрожащими пальцами принялся набирать номер скорой помощи… К тому моменту, когда диспетчер, выслушав старика, и объяснив, как оказать первую помощь, сообщила о выезде бригады, Дина отключилась. На счастье, старик сработал, как надо, выполнив, данные диспетчером, указания. Однако, повреждения оказались серьёзными. Дину увезли и госпитализировали в больницу райцентра, а затем транспортировали в крупный ожоговый центр. Когда девушка смогла отправить подруге первое сообщение, то в тексте его было: «Я ни о чём не жалею. Зато теперь мои волосы уже наверняка никогда не вырастут, и я ничего не должна этой твари-кулону, и плату оно взять не сможет. Поторопись и ты».
Гелю в целях безопасности переселили в комнату к другим девочкам. Директор боялась пропустить уже хоть малейшее подозрительное событие, сделалась очень мнительной, потерянной, от неё почти всегда пахло сердечными лекарствами. Сотрудники полиции уже стали привычным зрелищем для обитателей детского дома. Ушёл безвозвратно тот уют и домашняя атмосфера, которую с такой заботой и любовью на протяжении многих лет создавали воспитатели и няни, окружая детей лаской и стараясь возместить им хоть толику настоящей материнской любви. Всё было разрушено. Чужие ноги топтали коридоры и комнаты дома, холодные незнакомые голоса оглашали тишину, поселившуюся в этих стенах. Дети как-то разом повзрослели, посерьёзнели, сделались строже и закрылись за невидимой преградой от тех, кто каждый день приходил с расспросами и поучениями. Геля старалась вести себя прилично, впрочем, она и была такой – всегда!
– Это чёртов кулон изменил наши жизни, будь проклят тот день, когда мы нашли на берегу ту бутыль, – не выходило из мыслей Гели. Девушка ощущала, что сходит с ума. Мучительные кошмары снились ей теперь каждую ночь. В этих безумных снах она бежала по каким-то тёмным, узким, каменным коридорам пирамиды, которые всё больше и больше сужались, покуда Геля не оказывалась в ловушке, зажатая горячими стенами, они были раскалены, как каменка в бане, обжигали кожу. А там, за спиной кто-то гнался за нею, и теперь, когда она оказалась в ловушке, капкане, вот-вот готов был наброситься на неё и сожрать, растерзать на части, разорвать её. Геля не могла пошевелиться, лишь краем глаза видела отблески факелов на стене и огромную тень чудовищного жука, склоняющегося над нею. Кажется, это был скарабей. И в тот момент, когда одна из шевелящихся хаотично лап существа вонзалась ей в спину, выворачивая рёбра и пробираясь во внутренности, Геля просыпалась вся в поту, укутанная, как в плотный кокон, в собственное одеяло, задыхаясь от текущих градом слёз. В один из дней девушка поняла, что скоро сойдёт с ума, и нужно что-то делать. Она вновь и вновь пыталась изображать косноязычие, начать заикаться, но ничего не выходило. Язык, уже привыкший произносить речь правильно, отказывался слушаться и становиться вялым и непослушным, как в былые времена. Нарастало чувство полной безнадёжности. Геля теперь не интересовалась учёбой, лежала, отвернувшись к стене, молчала всё больше, ни с кем не желая говорить. В школе вела себя тихо и замкнуто. Дина каждый вечер присылала только одно сообщение с одним и тем же текстом: «Время уходит. Не тяни. Сделай это». Что она должна сделать, Геля не понимала. Она с ужасом перебирала в голове разные версии, но тут же отметала одну за другой.
В одну из ночей Геля поднялась по нужде. Она терпела до последнего, но, поняв, что до утра не дотянет, отправилась в туалет, расположенный в конце коридора.
– Всё будет хорошо, Маринку давно уже никто не видел, – успокаивала она сама себя, идя по коридору, и стараясь не смотреть в проёмы окон, сквозь стёкла которых пробивался лунный свет. Она почти уже дошла, когда чёрная длинная тень прочертила пол перед нею, упав из окна. Вскрикнув и прижавшись к стене, Геля сползла вниз и уставилась расширенными от ужаса глазами на окно. Ей казалось, что сейчас она увидит того самого скарабея из своих кошмаров, и сон станет явью. Но с той стороны была… Марина. Она стала ещё худее и словно вытянулась в рост. Косматая, жуткая, она сжимала костлявыми руками свёрток, баюкая его у своих отвисших полных грудей – единственного, что казалось ещё живым в этих мощах – и из сосков стекало по впалому животу молоко. Геля чётко разглядела все детали в ярком лунном сиянии. Хотя лучше бы она этого не видела никогда. Маринкины жёлтые зенки блеснули и, раззявив бездонный чёрный рот, она проскрипела хрипло:
