И направилась к храму.

Если храм Варта живность не обегала стороной, то храм Аласты, кажется, даже змеи обползали.

Почтительно и далеко.

Черная стрела вырастала передо мной, все выше и выше… Я поежилась у входа.

Как так получается? Двери нет, а внутри ничего не видно, словно чернилами все залито. Словно там кальмара за хвост подергали…

Я оглянулась назад.

Они стояли и ждали.

Девочки, драконицы… и все смотрели. И я не могла предать их надежды. Нет, не могла…

И решительно сделала шаг вперед. И сумрак упал на меня, отсекая от мира, как толстое одеяло на голову. Одним движением.

Странно, но в полумраке все было отлично видно.

Вот храм – большое помещение, размером со спортивный зал иной школы.

Вот алтарь посередине – черная чаша и рядом с ней постамент. На него кладутся дары, а в чаше земляное масло. Оно поджигается жрецом.

А вот и статуя Аласты.

Хм… Аласту я понимала. А вот Варта – нет. Если богиня и правда такая – она супер. Изображенная в мраморе красотка заткнула бы за пояс пару дюжин манекенщиц. У нее-то все при всем. И перед, и зад, и улыбка, и лицо, и шевелюра… это вам не вешалки костлявые.

Ладно… это я от страха. А так – чего тянуть?

Я выбила искру в чашу с маслом, подождала, пока она разгорится, – и подняла руку над алтарем.

И сделала еще один порез рядом с первым шрамом.

Я угадала.

Долго ждать не пришлось.

С Вартом я разговаривала, как будто я снаружи воронки, а он внутри. А тут – тут все было наоборот. Меня словно затянуло куда-то водоворотом, потащило – и поставило пред очи женщины, сидящей на черном троне.

М-да.

Красотка.

И тут статуя не врала. Куда там Мортише Аддамс с ее подчеркнуто готическим стилем?

Тут все натуральное. Идея ужасной красоты, иначе и не скажешь.

Гладкие черные волосы до пола, громадные черные глаза – и мраморно-белая кожа. Алые губы, идеальные черты лица. И в то же время…

Такой от нее жутью веет, что ой-ой-ой. И ожерелье на шее тоже не просто так повешено. Скромное такое, черепа на ниточке. Зверей, птиц, человеческие… кажется, даже драконий череп мелькнул. Белое на белом сливается, а все же черепа темнее ее кожи.

– Человек. Забавно…

– Здравствуйте, – не придумала ничего лучше я.

– Ну, здравствуй. – Аласту я явно позабавила. Черные глаза впились в мое лицо, словно рентген последнего поколения, пронизали ледяными лучами мозг, даже зачесалось все.

– Каэтана Кордова. Служанка Даннары. С отпечатком силы Варта. Забавно. И зачем ты сюда пожаловала?

– Просить, – не стала кочевряжиться я. Ага, можно подумать, меня она насквозь просветила, а зачем я явилась – не знает. Смешно даже. Но хочет – попрошу. Кусок от меня не отломится.

– За этого предателя? А если не прощу?

– Значит, не простите, – вздохнула я. – Чего уж там… я бы тоже не простила.

– Ты и не простила.

– Вот. Поэтому и умолять у меня плохо получается. Просто я теперь с драконами связана. И равновесие опять же. И лет уж сколько прошло…

– Все равно обидно. – Богиня встала с трона. Я подавилась завистливой слюной – фигура у нее была еще лучше, чем лицо. Это и понятно – богиня.

– У меня и другие формы есть. Показать?

– А я от страха не помру?

Аласта фыркнула. Кажется, моя дерзость ее забавляла.

– Не должна. Наверное…

Человеческий скелет меня не поразил – что я, скелетов не видела? А вот нечто синее, склизкое и в струпьях не понравилось. Хотя она богиня, она эти формы может менять, как я – шляпки.

– Все верно, – подтвердила Аласта, превращаясь обратно. – Знаешь… если бы ты сама такое не пережила, я бы с тобой и разговаривать не стала.

– Варт сказал, что он сначала с вами расстался, а уж потом… того… к другой? – рискнула я.

Аласта зло фыркнула.

– Наверняка он ей еще ДО того начал авансы делать!

– Никогда не думала, что у богов это так же…

– Так же, иначе… не важно! Близко к тому, мы же творим людей – и сами созданы людьми. И я не прощу предательство!

Я развела руками.

– Тогда простите за беспокойство. Я правильно понимаю, вы-то свое и так получаете? Люди все равно мрут и животные, и уговаривать вас я не могу – морального права не имею. И предложить мне нечего. Могу только сказать, что нам всем плохо, а дальше уж на вашу ответственность.

Богиня разглядывала меня откровенно ехидно.

– Мою ответственность… хм…

Я опять развела руками. Мол, все понимаю, надавить ничем не могу, жаловаться глупо. Так что вы уж сами решайте.

– А умолять не станешь?

– Да хоть и на коленях. А поможет?

Аласта качнула совершенной прической.

– Не поможет.

Действительно, ну что я могу сказать такого, чего не знает Аласта? Чего ей не говорили? Чего она не видела в этом мире, а то и в других?

Сказать, что жизнь на этом не заканчивается? Ага, мне ли вякать? У меня-то она как раз и закончилась. Если бы не Даннара.

Что все можно пережить, что перемелется и мука́ будет? А вы знаете, сколько такой утешительной чуши говорят психологи? Да вагонами! Только вот слушать их не хочется. Их хочется прибить. А если я предложу богине сходить к психотерапевту, пришибут и меня и его.

– Безусловно.

Кто бы сомневался, богиня была в курсе моих мыслей.

– В моем царстве я владыка.

Я только вздохнула. Она, кто бы спорил. И уговаривать я не могу, я сама те же ошибки делала, и было мне больно, и обладай я ее силой, ползал бы Димусик гусеницей следующие триста лет, а то и вовсе – глистом.

– Вот видишь?

– Вижу, – вздохнула я, уже смиряясь с мыслью о собственной бесполезности. Вот как тут убедишь? Что ни скажи, а лучше промолчать. Разве что уж вовсе для очистки совести поинтересоваться: – И даже шанса не дадите?

Теперь задумалась уже Аласта. И выглядела при этом очень странно. И не хотелось ей, и не моглось, и так выглядят, когда принимают какое-то неприятное для себя решение. Или ставят над собой эксперимент. Тоже неприятный. Но – необходимый.

– Шанс – дам. Наверное.

– Какой? – тут же ухватилась я за оговорку. Хоть какой бы… а уж мы попробуем вылезти! От этого и люди зависят, и драконы, да и Фейервальд жалко. Хороший он мир…

– Вот такой. Тебя тоже предавали, и тебе было больно.

– Да.

– На этом тебя Даннара и подловила.

Я кивнула. Подловила. Да. И что с того?

– Кстати, ты не волнуйся. Боги свое слово нарушить не могут. Так что в том мире у тебя другой все хорошо. Как видела, так и сбудется.

Я выдохнула.

Не то чтобы я сомневалась, но… так, с подтверждением, и надежнее, и приятнее.

– Спасибо.

– Не благодари. А шанс тебе – вот. Если докажешь мне, что все поправимо, – прощу я этого… Варта. И проклятие свое сниму. Слово даю.

– Как доказывать?

– Да уж не математикой, понятно. Тебя тоже обидели и предали. Тебе тоже плохо и больно. Вот и докажи мне, что на том жизнь не кончается.

– Это как? Замуж выйти, что ли?

– Нет. Плевок цена тому замужеству. Ты хоть три раза выходи замуж, а если не любишь…

Я опустила голову.

Димку я любила. Было дело…

И сейчас мне искренне больно. Если бы не другой мир. Не драконы. Не Виола, с которой мы срослись душами. Не дела, которые надо делать…

Я точно знаю, будь я сейчас у себя дома, в Москве, и корчилась бы я от боли, как раздавленная змея. И кусала бы во все стороны, и тошно мне было бы до ужаса.

Потому что ни одно умное и правильное слово неспособно тебя вылечить от душевной боли. На это способны время и ты сама. Но – и только.

А со стороны тебе могут что хочешь говорить – не поможет. Некоторые вещи надо осознавать внутри себя. Не иначе.

– Именно. Вот тебе мое предложение. Если ты сумеешь полюбить – искренне, честно, настолько, что поставишь интересы чужого мужчины выше своих, рискнешь ради него самым дорогим – я поверю, что жизнь не закончена. А не сможешь – не обессудь.