– Эх, и толкучка с утра будет в околотках! бока намнут и рёбра поломают. Вернее всего – с ночи очередь занять… А государь-то знает?! – галдели и выкрикивали у афиш. – Надо собраться, в Этергот идти с общим прошением!

– Канцлером подписано, а императором?..

– Цены – только спекулянтам наруку, магнатам хлебным да Лозе! эти-то мироеды наживутся на любой беде!

– К красным в Куруту надо ехать, у них пуд по семи унций, а где и за шесть отдадут, и дорога близкая, в пару дня обернёшься…

– Езжай, голубок – на границе тебя вытрясут и пошлиной обложат по уши. Заречёшься по дешёвке покупать.

– Сколько ж теперь булка стоит?

– Завтра увидишь.

Рядом молодой монах спешно прилепил плакат от патриарха: «Раздача хлебов по полфунта неимущим и голодным в приходских церквах». С криками «Слава Грому!», «Долгие лета Отцу Веры!» монаха хлопали по плечам, хвалили и давали папиросы, а кто монету совал:

– Бери-ка, брат, бедным на хлеб!

– Держи и от меня полтину.

– Гром воздаст, – кланялся монашек. – Спасибо! Сами видите, какое наказанье нам за звёздные ракеты…

– Чем тут гроши считать – на Дикий Запад бы уйти, к тарханам. Там, слышно, что сам собрал, то всё твоё – хоть продай, хоть пеки каравай. Ни царя, ни канцлера – ты да Бог, ружьё да плуг.

– Брат холостой туда уехал, пишет – стадо коров у него, сам на коне верхом, как кавалер, слуги-тахонцы… Мастеровые, в особенности по железу, очень там в почёте. А здесь мы – как клопы под сапогом…

– Не-ет, друг, негоже родину бросать! Кто оборону-то держать будет от дьяволов?

И в спор, и в крик, едва не за грудки. Кое-где дела доходили до митингов, на гранитную тумбу взбирался крикун – либерал ли, анархист, не разберёшь, – и призывал тут же, на месте, сочинять петицию к Его Величеству. По углам городовые беспокойно озирались – не пора ли вызвать конную полицию или подмогу с карабинами?

Обходя и горлопанов, и городовых, Удавчик смекал, что завтра убраться из города – самое вовремя. Вдруг беспорядки начнутся? подтянут полевых жандармов, на вокзалах будет давка и смятение, отменят поезда…

Пора надеть обруч под шляпу и молча послушать, о чём говорят столичные вещатели. Отсюда передают медиумы министерства иностранных дел, батальона 22, чужеземные шпионы – да мало ли кто! Главное, от вещунов можно узнать новости раньше, чем из газет – если окажешься на пути тонкого луча связи.

Вкруговую лишь юнцы вещают – в упоении своим даром, без ума от восхищения и страха, – пока их не запеленгует граф Бертон или инквизиция. Кто не попался, постепенно совершенствуется, учится сужать луч слуха-голоса до толщины ладони – сперва это плоскость, словно свет солнца, пробившийся в щель между шторами, потом звуковая рапира. Легче всего поймать звенящий луч на уровне головы идущего человека – в трёх аршинах от земли, – но вещуны хитры, они говорят с этажей, с чердаков, они чуют стороны света и держат прицел на собеседника.

Но, так или иначе, когда в городе пара сотен вещунов, сбои лучей и широковещание неизбежны. Ты идёшь как через сеть пересекающихся паутин, нет-нет да заденешь нить.

– На Пешке спокойно, – докладывал парнишка в батальон. – Народ гудит, конечно, но большого возмущения не слышно. Вылез было агитатор, начал разжигать против властей, но его приказчики помяли и городовому сдали. В кукольном театре зазывала новую потеху обещает – вечером будет пьеса «Бабарика и хлебный куль».

– Сошла с конки в Междуречье, у храма Дум-Коваля, – это голос молодой девицы.– Купила фиалок…

– Стрекоза, дело говори, – осёк мужской голос из дежурного поста. – Походи, где толпятся, слушай, примечай.

«Молодняк на тренировке! – Тикен самодовольно ухмылялся. – Но уже умеют говорить сквозь зубы. Выпускники из Гестеля, как пить дать, а теперь на побегушках в батальоне Купола…»

– Вижу тут рукописный плакат, – вскоре сообщила Стрекоза. – Кто-то вклеил между декретом канцелярии и патриаршим объявлением. Оттиснуто грязно и грубо, как на желатиновом гектографе. Это от анархистов… Зовут в неосвоенные земли, чтоб жить по своей воле, без начальства, и налогов не платить. Человек десять читают.

«Не по мне, – мысленно отмахнулся Удавчик. – В степь, в глушь, где ни водопровода, ничего… Фу! пасти коров… Разве что священником».

– …прохождение луча на запад ограничено Гурской провинцией, дальше Гагена передача невозможна…

«С чего это? магнитная буря, что ли?..»

– …семь-два-ноль-ноль-пять, четыре-один-два-шесть…

«О, кто-то шифром сыплет. Не иначе как из старой резиденции – значит, передают срочную диппочту. И куда же? – сверился Удавчик по воображаемой картушке. – На восток, в сторону Эстеи. С паролем для промежуточной станции… Это дела государевы, вникать не стоит – голова дороже».

– …точка вещания – Вторая Сенная улица, дом Соломана, примерно пятый этаж. По голосу – мальчишка. Проверить, брать ночью.

Сверившись – сигнал идёт в Дом Серпа, контору инквизиторов, а из указанной точки во все стороны болтает мальчуган, приложив ко лбу что-то вроде мамкиной сковороды, – Удавчик сокрушённо вздохнул.

«Ну, свистну я ему – беги без оглядки. Куда бежать? в беспризорных – пропадёт, или полиция изловит… скорее сам вернётся, когда изголодается. Там-то его «серпы» и ждут. И марш в покаянный дом… или куда их «серпы» девают? В Гестеле лучше – сыт, одет, пристроен, и какое-никакое будущее».

Шагая, он просчитывал в уме – вот, пара «серпов» в штатском надевают котелки, застёгивают сюртуки, берут трости, выходят на улицу… до Второй Сенной от дома инквизиторов – час без трети на конке, на извозчике быстрее.

Между тем Стрекоза и парнишка в Пешке отклонились от линии связи с батальоном и нащупали друг дружку в эфире:

– Я здесь погуляю ещё и поеду за реку, к Этерготу.

– Может, встретимся? – с намёком спросил малый.

– Зачем? – вроде как не поняла она.

– Ну… так. Пройдёмся. Угощу пирожным…

– Отследят, – проныла Стрекоза тоскливо.

– А я найму рассыльного, чтоб взял наши обручи и ждал, – заявил малый тоном опытного мастера уловок. – Половину вперёд, остальное потом и пять лик чаевых… Хоть часок, зато наш.

У Тикена на сердце рассвело. Ах, эти юные хитрости!..

Господа учёные мечтают смастерить эфирную машину, как бы беспроволочный телеграф – вроде, с помощью медных лепестков и железных опилок она вместо медиумов будет говорить за горизонт. И любой олух, покрутив винты, сможет вещать… В голове у них опилки, у этих учёных, да-да! Чего они хотят? заменить вольного человека мёртвым механизмом, чтоб он был послушен, как кукла. Да никогда этого не будет! Любая машина без человека ничто. При передатчике должен быть телеграфист или связистка, и они всё равно будут общаться втихаря, назначать свидания, передавать поцелуи… их души винтами не скрутишь, даже в инквизиции, значит – замены человеку нет.

Послушав их вздохи и сдержанное воркование, Тикен решился:

«Может, я не в своё дело лезу – но уж очень хочется!»

– Будь проще, – острым лучом поймал он парнишку. – Берёшь коробку деревянную, в которых заводские обед носят. Обруч войдёт, проверено. Несёшь в сумке, металл не у тела. Дошло?

– Ага, – выдавил тот. – Ты… вы кто?

– Прохожий, на тебя похожий. Слушайте и на ус мотайте, – Удавчик выбросил второй луч, на Стрекозу (учитесь, дети!).– Вторая Сенная улица, дом Соломана, пятый этаж. Никаких свиданок и пирожных – со сдобы толстеют, Стрекоза. Мигом туда, денег не жалея. Нашли мальчишку со сковородой, взяли и увели. Чуть помеха – в крик вещать на батальон: «Слово и дело императора!» Добычу сдать графу.

– А… там новый малец прозрел? – чуть не воскликнула девчонка, потом прибавила тише, уважительно: – Спасибо, гере… не знаю ваш позывной…

– И не надо. – Погасив оба луча, Удавчик пошёл дальше, преисполнившись тайной гордыни. Будто загадочный князь Чёрная Маска из бульварной книжки – всыпал в церковную кружку горсть золота или бесприданнице дал кошель алмазов.