— Вещание узкое или широкое?

— Круговое. Вещатель словно стремился охватить всех, кто может слышать.

— Чей голос?

— Если с возрастом Лариты Динц ошибки нет, это была не она. Какая-то девушка постарше. Голубю голос незнаком. Он говорит, очень приятный.

— О, тут вам верить трудно. Вы холостые, вам любая кошка ласково мурлычет. Я разрешаю вам поговорить с кадетом Хавером, он в лазарете. Но при разговоре будет мой человек. Обруч придется снять.

Вместо ответа Крестовик снял кепи. Обруча на нем не было. Должно быть, устал от голосов за время дежурства.

Тем временем ребята с оружием уже отправились на задание.

Шифровальщицы закончили кодировку, и надели шлемы. Бертон специально взял тех, кто умело владел узким вещанием. В эфир понеслось:

— Четыре, семь, пять, ноль, один, три, девять, ноль, два…

Тот, кто позволял Куполу передохнуть от трескучих голосов, поймал сигнал и начал строчить стенограмму.

— Гере штабс-генерал, для вас срочное сообщение!

Огонек таял от счастья.

В жаркий месяц полевик он лежал в светлой прохладной палате, на белоснежной постели, а рядом сидела девчонка с лицом ангела, которая принесла лекарства и еду. Они были наедине! И дверь в коридор закрыта! И никто не подглядывает! С ума сойти.

— Вот это вам надо выпить. А вот это проглотить, не жуя. Нет, в рот я класть не буду. Это вы сделаете сами.

Чепец сестра Эрита поправила, теперь из-под него ни волосинки не выглядывало. Темно-пламенные губы ее были поджаты, но желто-карие глаза порою весело поблескивали, когда она задерживала взгляд на Огоньке.

«Я что, такой смешной?»

От волнения он чуть не подавился пилюлей, а потом едва не пронес ложку мимо рта. Сидеть в кровати оказалось тяжелей, чем на жестком сиденье в кабине самоходки. Если лежа было еще ничего, то сев, он оказывался почти лицом к лицу с сестричкой и начинал ощущать какой-то тонкий, еле уловимый аромат цветов.

«Но сестрам милосердия нельзя духами брызгаться! Наверно, это мыло. Она мылась в купальне, запах впитался в волосы. О, Дева Небесная!» — стоило Огоньку представить, как Эрита сбрасывает черно-белые одежды и становится на край купальни своей волшебной ножкой, у него тотчас начинало колотиться сердце, а рот пересыхал. Приходилось лишний раз хлебнуть компота.

Раз или два он вспомнил Лару, но сейчас лица девчонок путались у него в голове и заслоняли одно другое. Сестричка была ближе и потому затмевала образ Лары.

Сама мысль о том, что где-то там у Эриты есть гладкие розовые ноги, ушибала его наповал. Он даже взглянул с кровати вниз, но сестрица изящно спрятала ступни под длинным подолом. Облом.

— Этот порошок следует принять после еды.

— Угу.

— Почему вы под арестом? — чуть склонившись, тихо спросила Эрита. Огонек ощутил крылья за спиной. Наконец она что-то сказала не по службе! Можно подхватить.

— А откуда вы узнали? — прошипел он как заговорщик, с оглядкой.

— По метке в лазаретной карте. Я посмотрела тайком, — созналась Эрита. — Там сказано, вы пострадали в бою, и вдруг арест… Непонятно.

— Это бывает у военных. — От гордости Огонек выпрямился, как в строю, хотя и сидя. — Я отдал дивизиону приказ сменить позицию. Так велела тактическая обстановка, — добавил он офицерским голосом. — Штабс-генерал меня одобрил, но порядок есть порядок! Поправлюсь, и придется сесть на гауптвахту. Но вроде Гестель перевозят?

— Лазарет останется, — ответила Эрита глуховато и печально, отведя глаза. — Только я…

— Что?

— Ничего, кадет.

— А я думал, вы будете меня лечить.

— Вряд ли. За вами присмотрит другая сестра.

— Мне бы хотелось, чтоб вы.

«Взять ее за руку? А вдруг она отдернется? Почему она такая грустная?»

— Вы спрашивали о лунатизме, — сменила она тему, — то есть о левитации. Вообще-то нам запрещено об этом много говорить. Но я мало знаю о медиа-связи, мы могли бы поделиться.

— А разве в женском корпусе не делятся между собой? — поерзав на кровати, он придвинулся поближе к сестричке. — Вы там подружки.

— Я из особого корпуса, — сдержанно ответила Эрита, и Огонек остановился. Вот те на. Дворянка. То-то она такая утонченная. Да-а, малому из рабочего предместья с ней ничего не светит. За шашни с благородной взгреют, мало не покажется.

— Простите, ан, я слишком вольно болтаю. Виноват. — Потупившись, он отодвинулся. Эх, где там Лара? Она понятней, она ровня.

Но внезапно Эрита прикоснулась к его руке, заставив Огонька вздрогнуть и замереть. Ох! Какая у нее нежная кожа! А пальцы теплые-теплые.

— Вы больной, я милосердная сестра. В лазарете титулы не так важны, как в жизни. Кадет, ведите себя немного проще, хорошо? Вы же не крестьянин, не мастеровой, вы будущий офицер. Когда-нибудь вам дадут личное дворянство. Или даже наследственное. Почему вы не хотите говорить со мной?

— Стесняюсь, — еле выговорил Огонек. Она не отпускала руку, а он боялся, что девчонка почует его дрожь.

Наконец, Эрита отвела ладонь, словно сама смутившись своей смелости.

— В особом корпусе мало жильцов, — тихо заговорила она. — Там свой этикет. Это гораздо строже, чем военные уставы. Кое о чем мы вообще не говорим. Наши разговоры — с множеством условностей, которые вам не знакомы. В светском обществе человек гораздо более одинок, чем в праздничной толпе. Поэтому я и решила вам довериться. А вы обещали никому не передавать моих слов.

— Да, ан, в точности так. — Огонек тряхнул каштановыми вихрами.

— И расскажете мне о медиа-связи?

— Все, что захотите!

— Лунная болезнь, — начала она, глядя в окно, — приходит во сне. Снится, будто ты летишь. Это начинается по-разному. Одни девочки ходят по траве, и та не сгибается под их ногами. Другие плавают по воздуху, словно аэростат. Третьи поднимаются на крыши своих домов, даже на верхушки башен, куда может забраться лишь опытный кровельщик, и то со страховкой.

— Разве это не бывает у ребят? — неуверенно спросил Огонек, постепенно оттаивая от своей неловкости.

— Бывает, но чаще у девочек. Мы ближе к луне.

— У нас в корпусе ни одного парня-лунатика. — Огонек заговорил смелее. — Правда, один малый, Гуди, здорово умеет лазить по карнизам и водосточным трубам. Его натаскивали воры в Красной столице Патерион, чтобы он забирался в дома. Однажды он услышал, как говорят вещуны, и решил, что рехнулся. Сыскная полиция прислала его в Гестель. Скоро он будет учиться в батальоне, как я.

— Надеюсь, он оставит воровское ремесло и станет честным человеком.

— Какое там воровать! Дай ему шлем, а потом с головы не сорвешь, только вместе с ушами. Вещать и слушать — все, что ему надо. А вас как обучают?

— Нас учат спать наяву, — поведала Эрита. — Это странно, когда видишь все как сквозь туман. Ни день, ни ночь, а некое свечение вокруг. Я начинаю чувствовать луну, даже если она по ту сторону Мира. Тогда я могу направлять себя в воздухе.

— Так ты… так вы умеете летать? — Огонек уставился на Эриту, будто у нее открылся третий глаз во лбу.

— Более или менее, — скромно ответила дворянская девчонка.

— Вот бы я поглядел! — выдохнул он и тотчас застыдился. — Ну, если на это можно смотреть.

Про лунатичек всякое рассказывают. Попы учат, что это дьявольские штучки, летать в лунном свете. Кто левитирует, тот продался царю тьмы. В деревнях, если кого уличили, могут и насмерть прибить. Да и городской достанется. Запросто упекут в дом покаяния, отмаливать свои грехи, а к ноге прикуют чугунную чушку, чтоб грешница не улетела.

А с другой стороны, в храмах и про медиумов черт-те что толкуют!

— Может быть, я покажу вам, — загадочно сказала Эрита. — Когда-нибудь.

Казалось, что ей хочется продемонстрировать свое умение, но она сильно опасается. От ее неопределенного обещания Огонька охватил озноб. Неужели? Она правда осмелится? Да как же так? Ведь лунатички голыми летают! Все так говорят. А кое-кто их даже видел. Или врет, что видел.