— Сам врёшь! начальничек, в нём на паучью слезу правды нету!

— Чтоб ты камень из костра лизал за эти слова!

Мантых, не вставая, треснул Кой Мантыха по оскаленной физиономии. Когда тот замахнулся в ответ, старый хрыч показал, что не за одни седины занимает свою должность, — так ловко защемил сынка за нос, что тот забыл, зачем лапу поднял. Свободной рукой вождь прихватил жгут из скатанной кожи и стал охаживать великовозрастного по ушам.

— Свинки! — напомнил Форт.

— В ночь, когда все передрались... — проговорил Pax задумчиво.

— Ну да! — Отдуваясь, Мантых влепил сынку ещё разок и отпустил его нос. — И вздорили все, и половина свинов передохла.

— И плесень вся в трубку свернулась! — гаркнул Форт, хлопнув по полу ладонью. О поведении лишайников и прочих примитивных форм жизни в лиловой зоне он разведал немало.

— Вся, как короста, сошла!.. какая плесень? — спохватился бодрый старец, словно с ноги сбился. — Не было, не было! оговорился я. Стар, глуп, брешу незнамо чего!

— О, Мантых, в тёмные игры ты с начальством играешь, — покачал шлемом Pax, — а мы тебе лекарства, всякую мануфактуру даём. Не зря ли?.. может, ты ещё что-нибудь утаиваешь?

— Свинок показывай, — приказал Форт.

— Съели дочиста!

— Вместе с копытами? — Форт не терял надежды раздобыть хоть обрезки на анализ.

Мантых собрался робко возразить — мол, у свинок когти, не копыта, — но в этот миг в пещере что-то изменилось.

Форту показалось, что с пола единым вздохом поднялась пыль — не к месту вспомнилась сказка про Тётушку Метелицу. Словно невидимые руки встряхнули разом все простыни, и густая пыль всколыхнулась волной. Но перепада давления не было. Не отметил он и сейсмических колебаний.

Одновременно стали ярче огни ламп и пламя очага — нет, они не разгорелись, но воздух будто стал иначе пропускать свет, и огни окружил радужный ореол.

Выскочила аналогия, найденная вариатором в памяти — радужные круги у источников света отмечаются при отёке роговицы.

«Но у меня нет роговицы», — возразил сам себе Форт.

Взмах пыли и вспышка лучистых семицветных ореолов заняли доли секунды. Вслед за этим раздался и стал расти многоголосый стон. Детский — дети схватились за головы, за животы; кто-то вскочил с тонким криком, другой выгнулся и забился в судорогах. Женский — не успев встревоженно переглянуться, женщины наперебой заголосили и заметались. Мужской — кто-то взвыл, выкатив вмиг налившиеся кровью глаза. Иные, рывком поднявшись, оглядывали пещеру как бы в поисках выхода. Третьи, мгновенно потеряв всякое мужество, с визгом начали карабкаться на стены, срываясь и ломая ногти. И многие, многие с непередаваемым ужасом смотрели вниз, в пол.

— А-а-а-а! — заревел седоухий Мантых, с молодой прытью вскакивая с места и подпрыгивая, будто пол жёг ему ноги. — Вот он! вот он! гибне-е-ем!!

— Зве-е-е-ерь!! — вопил мечущийся Кой Мантых. Он схватился с мужчиной, который бил копьём в пол, вырвал оружие и тут же всадил ему в грудь на всю глубину наконечника.

Pax стал белым. На его лице крупными каплями выступил пот и появилась гримаса еле сдерживаемого испуга.

— Фортунат, это — приступ! это зверь!! Найди Тими! Держитесь вместе!..

Но Форт ничего не чувствовал. Он один оставался неподвижен и собран в пещере, за секунды ставшей ареной смятения. Кругом бились, рыдали, корчились умалишённые люди, беспорядочно сновали в слепом стремлении где-нибудь спрятаться, куда-то убежать. Колебание пыльной кисеи. Радужные венцы огней. И никаких других изменений. Мозг в коконе фартанга получал от внешних датчиков обычные сигналы.

— Я не смог побывать на «Бетхэн Галлахер», — бурчал Альф, пытаясь унять волнение тем, что ходил из угла в угол. Остановившись, он неожиданно звонко выкрикнул: — Но это не моя ошибка! это сбой системы навигации! Мне не оставалось ничего другого, кроме как переброситься. Иначе столкновение было неизбежным.

— Что там поделывает Яримицу? — Албан изображал праздное валяние в постели. Он не мог отказаться от некоторых видов человеческого поведения.

— Прогоняет всех через углублённый медосмотр. По-моему, по пятнадцатому разу. «Бетхэн Галлахер» от него стонет; говорят, лучше подряд две ревизии и три командорские инспекции, чем одно нашествие врачей. Он сочинил анкету, представляешь! все пострадавшие... потерпевшие... в общем, кто был на борту, когда фрегат накрыла волна моего выхода, заполняют тысячу триста пунктов и плачут. Они почти здоровы, а их всё мытарят!

— Им тогда серьёзно досталось?

— Чепуха! — Альф был нескрываемо счастлив, что всё обошлось и его не поставят в угол. — Так, лёгкое помутнение сознания — будто пыль полетела, радужные круги в глазах, у кого-то живот заболел... да, ещё настроение испортилось. И вылетела электроника, кроме самой защищённой.

Дети верещали как резаные. Они хватались цепкими ручонками за пояс, за руки — не оторвёшь!.. и лезли вверх по телу, как по дереву. Тими шаталась под их тяжестью, глядела дикими глазами, но не отступала, опекая группу сбившихся вокруг неё детёнышей. Какие-то драные женщины с воем кружились рядом, отрывали двух-трёх и, зажав под мышкой или посадив на спину, согнувшись, бежали к выходу.

Гвалт, шум, резкие гортанные крики — с мужской половины вырвались поджарые парни, вытаращив глаза. Они прокладывали себе путь, орудуя палками и копьями.

Мятущиеся женщины замечали их в последний момент и отшатывались прочь.

Исступлённо орал потерянный ребёнок. В мозгах у него переклинило, он весь ушёл в крик, аж глаза закатились и мышцы свело.

Кто-то из воинов-троглодитов ногой сбил ребёнка наземь и бросился на него. Тими, не колеблясь, подняла пистолет и вышибла воину мозги. Озверевший. Зверь так и прёт, лезет изнутри. Другие-то не озверели! плачут, по полу катаются, но не кидаются детей рвать.

Форт пытался вызвать Тими — глухо! на ходу проверил шлемофонную связь — вырубилась начисто! Отказала добрая половина функций бронекостюма. Оставалось полагаться на системы своего тела.

— Держись, Тими! — закричал он, приоткрыв шлем. — Встань к стене!

— Эксперт, скорей! Я боюсь! не могу!.. — едва донеслось сквозь хаос. Голос, с трудом выделенный акустическим анализатором, походил на мучительный стон. Форт разгребал и сбрасывал с себя кишащих троглодитов, словно продирался сквозь сплошные заросли судорожно колышущихся тел. Щербатый рот оскалился у самого забрала, брызгая слюной и бранью, — Форт смёл троглодита в сторону. Если остановишься — облепят, свалят. Прочь! куда лезешь на загривок?!.

В глазах у Тими затмилось, подступила исчерна-красная мгла. Зверьё напирало со всех сторон, разевая пасти, протягивая когти — впиться зубами, терзать, убивать. Два ствола! достать второй! в голову, в голову — и тому, и этому!

Выстрелы. Тими стреляла из обоих пистолетов. Паника помешала ей поставить оружие на стрельбу очередями, иначе рикошеты посекли бы очень многих — но воины падали, поражённые её пулями. Форт бросился к ней, расталкивая обезумевших с пути.

— Тими, остановись! перестань!

— Зверь, зверь! — голосила она, бездумно нажимая и нажимая спусковые крючки. Подняв на Форта глаза — пустые, бешеные, — она направила на него и оружие. Его отбросило, но панцирь выдержал попадание с предельно малой дистанции. Расчётный сектор мозга раньше сознания вычислил, как устоять. Следующим рывком Форт достиг Тими и выбил у неё пистолеты. Пронзительно, яростно взвизгнув, она ударила его кортиком — клинок впустую скользнул по броне.

— Мы уходим, Тими! приди в себя!! Мы будем возвращаться под землёй — где проход к городцу?!

О забрало шлема звякнуло копьё. Перехватив древко, Форт сломал его ладонью, а нападающего отшвырнул ударом, постаравшись свалить так, чтобы какое-то время тот не мог встать. Тими верещала и билась, прижатая рукой, и удержать её было непросто.