— Постой, милая. Тут не бахвальство, — упрямо склонил голову Алеша. — Луки — это дело серьезное. Что коль нам в пути засада встретится? Плохо, если луков недостаточно.

— Постойте, господа, — прервал его сэр Ивейн. — Вы, похоже, просто не знакомы с нашими обычаями…

— А по моему, навязывая нам роль лучников они просто оскорбить нас хотят! — перебил Ивейна Гавейн. — Да для рыцаря пользоваться луком в бою — бесчестно!.. Конечно, на охоте любой из нас…

— А как же лучшие в мире лучники? — ехидно поинтересовался Добрыня.

— Они не дворяне. Свободные крестьяне, наемники, — презрительно скривился Ивейн. — Без поддержки рыцарства такая армия ничего не стоит. Но, если вовремя защитить их, да направить в нужное русло, то наши лучники… Да вся Европа знает!

— Мы не знаем, — усмехнулся Алеша Попович.

— А вы и не Европа, — парировал Гавейн.

— То есть, луки вы, ребятки, брать не будете? — подвел черту Илья Муромец.

— Не будем, — твердо заявил Ивейн, а остальные рыцари закивали, подтверждая его слова. — Я же говорю: использовать лук в бою — против нашей чести.

— Коли враг лихой в степи на вас набросится, он о чести вас не станет спрашивать, — осуждающе покачал головой Илья Муромец. — Ну, да луков на отряд у нас достаточно. Если что, и сами отстреляемся. Ну а как быть с вашими доспехами?

О доспехах мужчины спорили долго и истово, правда, уже не на таких повышенных тонах. Впрочем, убедить рыцарей в том, что они вооружены слишком тяжело для пешего похода, удалось лишь отчасти. Оставив свои треугольные, окованные железом щиты, они все, тем не менее, не пожелали снимать с себя длиннорукавных и длиннополых кольчуг. А Ивейн с Гавейном так и не решились расстаться со своими горшковидными шлемами. У Персиваля же шлем и так был легкий, конический, с открытым лицом, как и у русских богатырей. Свои длинные копья рыцари все же оставили и подобрали себе более легкие из арсенала богатырей.

Добрыня решил взять с собой скатерть самобранку, чтобы не тащить большого запаса еды. Три богатыря собрались довольно быстро. Алена перекинула через плечо большую холщовую сумку с медным блюдом Черномора. Положила туда же заветную книгу, гребень и зеркальце и на этом посчитала сборы законченными. Илья попытался одеть ее в кожаный поддоспешник и легкую, килограмм на пять, кольчужку, но Алена, представив, что ей придется потом целый месяц таскать это на себе, поспешила отказаться. Потом рыцари поставили своих боевых коней в конюшню, поручив их заботам Лебеди, и каждый из богатырей посадил позади себя по рыцарю. Выехав из ворот, друзья уже развернули коней на восток, когда над берегом разнеслось тоскливое львиное подвывание.

— Бедненький! — охнул сэр Ивейн и, торопливо соскочив с коня, бросился навстречу к беспокойно заметавшемуся льву. — Да как же ты тут останешься?.. Может, мне его на руки взять, а? Вы не думайте, он смирный. Без моего приказа никого трогать не будет, а в бою он не раз уже помогал мне… — рыцарь оглядел своих спутников, но ни в ком не нашел понимания.

— Внутрь дыры ты его тоже с собой потащишь? — резонно спросил Ивейна Гавейн.

— М-да… — Ивейн задумался на секунду. Потом, печально глянув на льва, потрепал его по гриве. — Ну что ж, тогда прощай. Надеюсь, что ты дождешься меня здесь. И не обижайся. Ты же знаешь, — я никогда не лишал тебя приключений без серьезных на то оснований…

Лев, усевшись на задние лапы, жалобно заскулил.

— Ну все. Все, не проси меня. Все равно я не смогу взять тебя с собой… Лучше стереги тут наших лошадей! — прощально махнул льву рукой Ивейн.

Лебедь проводила их до озерца в заповедном лесу. Настроила портал, переправила всю компанию к своему крайнему озеру и шагнула следом.

Они очутились в бескрайней ковыльной степи, лишь с севера прикрытой невысокими холмами. Озеро было небольших размеров, почти целиком поросшее камышом. И вода в нем была солоноватая.

— Ну вот и все. Дальше я вас проводить не могу, — голос Лебеди дрогнул. — Береги себя, Алешенька, — она обняла богатыря, прижавшись к нему всем телом.

— Ладно. Ладно, не последний раз, чай, видимся. — смутился Алеша, приобняв царевну Лебедь. Они стояли так, с минуту, глядя друг другу в глаза. Лебедь не раскрывала рта, но, похоже, они говорили о чем-то. Алеша чуть слышно шептал: — Да… Да, конечно… Да не забуду я… Не волнуйся… Обязательно.

Добрыня выразительно вздохнул, то ли жалея Алешу, то ли завидуя ему. И Алеша, словно проснувшись ото сна, тряхнул головой, поцеловал Лебедь и разомкнул объятия.

— Все. Поедем. Не провожай нас дальше, ладно?..

Добрыня подсадил к себе за спину юного Персиваля, чтобы не перегружать Чубатого. Самый старший и, похоже, самый тяжелый из рыцарей, Ивейн, ехал позади Алены, крепко обхватив ее руками за талию и бормоча себе под нос что-то по-латыни — похоже молитвы. Гавейн уселся позади Алешеи. Илья во время скачки, на всякий случай придерживал под узцы лошадку Алены. Вряд ли это хоть как-то помогало Черной нести двойную ношу, но, по крайней мере, так Алене было спокойнее. Первые полчаса богатырского скока рыцари подавленно молчали и испуганно озирались. А богатыри изо всех сил старались заставить лошадок скакать более-менее синхронно, и с опаской ожидали, как скоро кони устанут от непривычной тяжести. Потом все вроде бы приноровились к скачке. По крайней мере Ивейн, за спиной у Алены, облегченно вздохнул и перестал молиться.

Первую стоянку пришлось устроить уже через два часа. Устали лошади. Соскочив с седел, путешественники огляделись. Рыцари торопливо присели на землю. С непрвычки их заметно качало.

— И часто вы так вот… скачете? — поинтересовался у Ильи Персиваль.

Добродушно улыбнувшись, богатырь пригладил свою седую бороду.

— Случается, что днями.

А Добрыня уже расспрашивал Ивейна:

— И давно за тобой этот лев ходит?

— Да уж третий год, — пожал плечами Ивейн.

— Сам его приручил?

— Да не приручал я никого, — махнул рыцарь рукой. — Просто он умный. Я ему жизнь как-то спас. Вот он и проникся ко мне симпатией. Уже расплатился со мной давно за тот случай… В смысле он тоже пару раз почти что спасал меня.

— Почти что? — не понял Добрыня.

— Ну, если бы он не вмешался в бой, меня могли бы убить, — пояснил Ивейн. — Наверное, льву просто понравилось ходить за мной. Может ему по душе, что все время вокруг какая-то драка или война? Впрочем, я его даже кормлю иногда. Правда, чаще он сам себе что-нибудь добывает… А на людей не кидается, привык уже. Вот первое время, при дворе короля Артура…

— Что, многих сожрал?

— Да никого он не сожрал. Просто нервничал очень, когда народу вокруг много. Потом привык.

— И как же нам теперь коней поить? А, Добрыня? — прервал их беседу Алеша Попович. — Ведь это ты кричал, что, мол, не надо нам ни еды, ни питья брать, что самобранка все нам и так доставит.

— А мы что, и для лошадей корма не взяли? — удивленно оглянулся Добрыня.

— Не взяли, — подтвердила Алена.

— Как же так? — сокрушенно всплеснул руками Илья Муромец. — Это я, старый, во всем виноват. Надо было приглядеть за вами, не забыли ли чего. А я понадеялся…

— Да чего ж вы так, братцы, волнуетесь? — удивился Добрыня. — Я уж как-то раз такое пробовал. Ведь какая ей, скатерти, разница, человечья еда или конская?

И он, вынув самобранку из дорожного мешка, положил ее прямо на чахлую степную травку. Постучав по скатерти пальцем, заказал:

— Ведро чистой воды… Развернись!

Самобранка развернулась. Пахнуло озоном, и на ней появилось деревянное ведро с водой.

— Ну вот! Я же вам говорил! — радостно всплеснул руками Добрыня и понес ведро своему Бурке.

Потом Добрыня заказал еще по ведру воды для остальных лошадей. Хотел еще заказать и мешок яровчатой пшеницы, но потом передумал:

— Вот, как сами на обед остановимся, так спрошу у ней и корму лошадиного.