— Я на срединном выступе, в безопасности. — Её ответ глухо пробился сквозь рёв стихий. — Запрещаю вам спускаться за мной и рисковать жизнью!

Никкорд присел на каменном ребре, вслушиваясь в голос Вефы. Короткие паузы между словами указывали, что девушка рвано дышала от перенапряжения. Птаха в груди неожиданно начала жаться к его сердцу… потому что ей было холодно… или она… поранилась… Без дальнейших раздумий Никкорд бросился к скрытому проходу между высокими валунами.

Неуловимо мелькнула мысль о коварности едва намеченной тропы, по которой в прошлый раз он спустился лишь на голом упрямстве, не желая опозориться перед окатившей его презрением девчонкой. Девчонка осталась той же, только самого Никкорда теперь вело вниз непреодолимое желание убедиться, что она цела и невредима, а дальше… Дальше они разберутся, когда выберутся из бездны, подошедшей слишком близко.

По трещинам и зазорам неслись ручьи, но дождь поредел. Ступая большей частью наугад, Никкорд всматривался в скальную породу, боясь пропустить верную площадку, и опешил, сначала обжёгшись ладонью обо что-то, а затем осознав, что открылось перед ним.

Ливень не ослаб. Он всего лишь странно сосредоточился в одном месте, добавляя новые слои ледяному щиту, окольцевавшему срединный выступ. Вздыбленные волны лизали его основание, словно затирая стык между камнем и огромной промерзающей завесой. Никкорд съехал ниже, балансируя на земляной выемке и уперевшись ногой в остро торчащий скальник. Его пронзило смертельным холодом, отозвавшимся вздрагиванием крохотного пульса в центре груди.

— Вефиделия! — позвал он, ударяя кулаками по мутной преграде.

— Отойди! — долетело до Никкорда, но уже вместе с ледяными осколками, вонзающимися в лицо, шею и отскакивающими от звеньев кольчуги.

Снежно-голубые молнии с золотыми наконечниками разбили наледь изнутри и ослепили мужчину. Запоздало прикрываясь рукой, он рванул к появившемуся в образовавшемся проломе расплывчатому силуэту, охваченному угасающим свечением и оседающему по каменной стене. Перед глазами продолжали скакать белёсые пятна, но слух улавливал малейшие шорохи. Никкорд развернулся на утробное рычание позади, закрывая Вефиделию спиной.

Зрение прояснилось. Нити дождя соединили небо и море. Казалось, кто-то невидимый и неимоверно сильный крутил прядильное колесо и наматывал их на веретено, подтягивая водяной бугор к самым тучам. Море оскалилось, как бешеный пёс, обнажая клыки-рифы и капая вспузырившейся пеной. Грязно-серая колышущаяся масса поднялась, словно забытая у печи опара, пористым гребнем готовая обрушиться на высокий берег.

— Ты ополоумело и забыло, что твоя чаша не в вышине, а ты не подвластно небу? — перекрывая оглушающий рокот и срывая голос, заорал Никкорд.

Море замерло и притихло. Поднятая штормовая волна застыла, наливаясь синим цветом, и упала навзничь, поскуливая и растекаясь вширь, виновато ударяясь о каменные выступы-волнорезы. Дождевая вязь оборвалась, исчезая в черничных глубинах. Грянул гром, разнося в клочья бесполезные тучи.

— Она моя! Ни я, ни Вельд не отдадим её тебе! — прокричал в открывшуюся высь Никкорд, полоснул взглядом по усмиряющемуся морю и обернулся к могильному гроту.

Он опасался увидеть Вефиделию лежащей без сознания, но она стояла, опираясь спиной и плечами на скальную плиту и неотрывно смотрела на него посветлевшими глазами. Вымокшая и слишком бледная, с потускневшими волосами и бескровными губами, тоненькая и по-стеклянному хрупкая, она вдруг протянула дрожащую руку и смахнула запутавшуюся в его бороде ледышку. Никкорд задержал дыхание. Вефиделия, напротив, вздохнула, и её затрясло.

Он обнял девушку за плечи, осторожно усадил у своих ног, содрал с себя кольчугу и тунику и подхватил Вефу на руки, согревая собой.

— Совсем окоченела. — Никкорд расчистил проход, сталкивая налипшие остатки начавшего таять льда.

— Горячий, — прошелестела Вефиделия, прижимаясь к мужской груди и прислоняясь замёрзшей щекой к его плечу. — Нести… опасно… поставь… — Её так колотило, что зуб на зуб на попадал.

— Я мог сорваться в одиночку, но с тобой у меня ни единого шанса отдать тело и душу пучине, — ответил он, игнорируя её слабые попытки высвободиться из его рук. — Они твои, так что просто держись и молчи, чтобы не прокусить язык.

Она вскинула на него тот же непривычный проникновенно-неравнодушный взгляд, которым смотрела пару мгновений назад. Никкорд ответил на него, пристально и открыто.

— Твои, — повторил он и заторопился наверх.

В медленном, но ровном темпе, положившись на Вельд, Никкорд поднимался со своей драгоценной ношей. Из-под подошв с резким шорохом вырывалась отсыревшая осыпь. Позади всхлипывало море, качая плачущие покатые волны. Впереди поблёскивали потемневшими боками сторожевые валуны. Сумерки, более не разбавленные тьмой непогоды, наливались поздневечерними цветами, омытыми дождём и приобретшими чистую чёткость.

С собравшегося тяжёлой тряпкой подола капало. Вода просачивалась за голенища сапог. Никкорд чувствовал, как нагрелась ткань с той стороны, которая прижималась к его телу, только сама Вефиделия без остановки дробно стучала зубами и непроизвольно царапала его грудь ледяными пальцами, которые тянулись к теплу, но соскальзывали, не выдерживая разницы температуры.

Отжать бы её густые волосы и содрать ко всем проклятьям мокрое закупорившее её в холоде платье! Но приходилось упорно переставлять ноги, иногда оступаясь и бранясь про себя из-за вынужденной задержки, чтобы благополучно преодолеть короткий, но неимоверно трудный отрезок.

— Потерпи ещё немного, — приговаривал Никкорд, успокаивая и Вефу, и себя самого.

Наконец они достигли прохода на верхний выступ. Никкорд примерился, перехватил Вефиделию удобнее, только пройти по узкой расщелине, удерживая девушку в почти лежачем положении, не представлялось возможным. Он аккуратно убрал руку из-под её коленей, позволив опустить ноги, тут же крепче прижал к себе второй рукой и обнял за талию освободившейся.

Не чувствуя ступней и собрав последние силы, чтобы не провалиться в обморок, Вефиделия обвила затрясшимися от напряжения руками мужскую шею, не замечая, что она покрывалась гусиной кожей под её морозящими прикосновениями. Вефа обвисла на Никкорде, уткнувшись холодным носом в его горячую ключицу. От него снова пахло луговым ветром, горьковатыми травами и ещё чем-то, чему не находилось названия в её голове, но отчего внутри потихоньку разливалось живое тепло.

Старательно ограждая Вефиделию от столкновения с камнями, Никкорд шёл не боком, а прямо, обдирая то локоть, то плечо.

— Веледи! Господин! — их встретил общий вздох облегчения.

Никкорду протянули плащ. Он накинул его на Вефиделию, меняя руки и продолжая удерживать её на весу. Закутал с головой и вновь подхватил под колени, прижимая к себе. Она сдвинулась ему под мышку, пряча руки в шерстяной сухости и прикрывая глаза, затуманенным сознанием понимая тщетность любой попытки произнести что-то членораздельное, обращаясь к подданным, и не желая пугать их бессмысленным клацаньем зубов.

— Горячей воды, быстро! — раздавал указания Никкорд, продвигаясь между людьми и заставляя их полезно шевелиться, вместо того чтобы стоять истуканами и воздавать благодарности за то, что веледи жива. — Растопите камин. Пусть позовут знахарку и принесут бульона или тёплого молока.

На плечи Никкорда набросили второй плащ, но он дёрнулся, избавляясь от него.

— Кор, — рядом возник Югорд. — Вы там провалились в мерзлоту или что?

— Потом, Юг, — отмахнулся от вопроса друга Никкорд. — Она сильно переохладилась. Мне нужно её согреть. — Он почти перешёл на бег, хотя нестерпимо хотелось остановиться и проверить, дышит ли вообще Вефиделия в намотанном им коконе, растереть и растопить своим дыханием каждый словно заиндевевший пальчик.

Никкорд обогнул западную стену и прошёл через главные ворота, досадуя на вынужденный крюк и отмечая видимые вокруг доказательства того, что безумие шторма целенаправленно сосредоточилось на Вефиделии, словно намеренно вызванное девушкой на себя. Вельдом очутился под проливным дождём, смывшим пыль и остатки копоти, но не нанёсшим никакого урона замку и ушедшим вслед за прекратившейся бурей. Во дворе образовались лужи. Слышались ругательства на безответственных работников, вовремя не убравших под крышу высушенное сено, бормотание слуг, попадавших в жидкую грязь в неглубоких выемках, и слова ободрения, адресованные разволновавшимся лошадям.