Мелкая дрожь расходилась по телу Вефиделии от его невесомых прикосновений. Никкорд перешёл на её спину, обрисовывая языком и губами каждый позвонок. Он просунул руку под плоский живот девушки, и ей нестерпимо захотелось одновременно округлить спину и прогнуться, подставляясь под его ласки с обеих сторон. Вдруг мужские пальцы скользнули ниже, и Вефиделия вцепилась в твёрдое запястье, не пуская дальше и неосознанно плотнее вжимая его ладонь в себя.

— Почему до сих пор по-девичьи укрытая? — тихо проговорил Никкорд, покладисто остановив руку, но едва уловимо перебирая пальцами.

— Кому, как не тебе, знать, что девичье превратилось в женское, — в ответ в ночи ярко блеснули голубые глаза, — а показывать другим я не собираюсь.

Он издал утробное бульканье и ущипнул её между ног. Вефиделия шумно выдохнула и впилась ногтями в его предплечье.

— Избавься от лишних и тем более ложных покровов, — Никкорд неожиданно просто притянул Вефу к себе, крепко опоясывая захватом по талии. — Иначе я сделаю это сам.

Она напряжённо выждала несколько мгновений, чувствуя их взаимное, усиленное новой стычкой, возбуждение. Однако Никкорд подбил подушку, зарылся носом в светлые волосы и улыбнулся:

— Нам обоим нужно поспать. Завтра грядёт трудный день.

Вефиделия прижалась к груди Никкорда и долго лежала с открытыми глазами, обвивая обнимающую её руку и глядя в тёмную пустоту.

Прерывистый сон накатывал беспорядочно: вразнобой приливом на одного и отливом на другую, или наоборот. Никкорд кратковременно погружался в него, чтобы в следующее мгновение заворочаться, стряхивая скребущее беспокойство. Замирал, боясь потревожить Вефу. Находил её бедро, талию или пальцы и вновь нырял в смаривающие волны. Вефиделия вздрагивала, прекращая метания в тяжеловесной дремоте. Затаивалась, прислушиваясь к дыханию мужа, и накрывала ищущими пальцами всё крепче и крепче сжимающие её сильные руки.

Никкорд поморщился от слепящего даже через плотно смеженные веки света и приоткрыл глаза. Занималось утро, и ровно по краю бахромы балдахина прямые линии тонких солнечных лучей звали в новый день. Он пошарил рукой вокруг и резко поднялся, не обнаружив Вефиделию, совсем недавно часто посапывающую рядом с ним.

Покинув постель, Никкорд сразу заметил силуэт Вефы на террасе. Он потёр грудь, отгоняя вернувшееся подозрение в том, что веледи непременно попробует воспрепятствовать отъезду Палорда и воспользуется тайными ходами Вельдома для осуществления своей цели. Только она продолжала его удивлять. Одетая и причёсанная, с тугими косами, коронующими её головку, в строгом платье с глухим воротником, Вефиделия казалась ещё выше и женственнее. Красивая особой статностью и горделивостью, далёкая и близкая, она стояла, положив руки на широкую балку ограждения, и смотрела вдаль.

По слегка напрягшимся плечам девушки Никкорд догадался, что она услышала его пробуждение. Он освежился, промокнул влажные волосы, оделся и присоединился к Вефиделии, не отказав себе в удовольствии опереться о перила, разместив руки с обеих сторон от стройного стана.

— Солнце спорит с твоим сиянием, — Никкорд взглянул поверх головы Вефиделии на поднимающееся светило, — хотя знает, что заведомо проиграет.

— Не преувеличивай. Оно мощно и вечно, как небо и ветер. Или скалы. — Вефа не откинулась на него, как он надеялся, но и не отодвинулась. — Я всего лишь мелькнувшая во времени искра.

— Оно одно из тысяч звёзд. — Никкорд склонился, чтобы видеть профиль Фиде. — Ты же такая единственная.

Она взглянула на него, и снова вчерашняя необъяснимая прозрачная печаль зазвенела между ними.

— Я распоряжусь подавать завтрак, — обронила Вефиделия, всем своим видом демонстрируя желание покинуть террасу.

Никкорд сжал пальцы на гладком камне, преодолевая внезапный порыв встряхнуть Вефу, чтобы разбить спокойную непроницаемость, в которую она завернулась, сняв с себя их ночную близость.

— В Орд отправится Югорд, — сообщил Никкорд, всматриваясь, не загорятся ли безмятежные, но словно потускневшие голубые глаза. — Он доставит Палорда на место и заедет в Изорд передать Таккорду вести и забрать мои вещи и сбережения. Я не собираюсь жить твоим приданым и милостью Вельда.

— Я никогда так не думала, — ответила Вефиделия, отвела ограждающую руку Никкорда, обошла мужчину, но остановилась в сводчатом проёме. — Тебя ждать в трапезной?

Никкорд медленно развернулся, глубоко втягивая в себя солёный воздух.

— Спустимся вместе, если не возражаешь.

Вефиделия качнула головой и направилась к выходу из покоев.

Ясный день открыто вступал в свои права. Высокие окна пропускали щедрые потоки света. Массивные своды зала и тяжёлая мебель становились невесомыми в его обещающей благоприятную погоду лёгкости.

Вефиделия, восседающая во главе стола, парила в окружающей золотистой поволоке, растворяя в ней собственное свечение. Прекрасная велшба Вельдома хранила молчание, которое Никкорд не стремился нарушить, посчитав, что совместный спокойный завтрак мог послужить хорошим началом и сгладить острые углы предстоящего трудного для веледи отъезда Палорда. Вокруг стола споро сновали две служанки, позвякивала посуда, слышался шелест юбок и скрип ножей.

Они закончили одновременно, отложив приборы и бесшумно поставив кубки на стол. Никкорд поднялся первым, чтобы помочь отодвинуть резной стул Вефиделии, но она опередила его. Ему пришлось идти позади неё и лицезреть сложное переплетение блестящих прядей на излучающем упрямство затылке.

Раскрытые перед ними двери выпустили гнетущую тишину Вельдома на волю, и она потерялась в гомоне и суете, бурливших во дворе замка. Вефиделия остановилась на крыльце. Никкорд поравнялся с ней, бегло осмотрел выразительно сдержанный женский профиль и оценил масштабы представших перед ними сборов.

Воины разбирали лагерь на лугу, укладывали часть шатров и походных принадлежностей в снаряжаемые в путь повозки, другую же перетаскивали в хозяйственные сараи. Вельдовцы уже приступили к своим рутинным утренним обязанностям. Ордовцы проверяли подковы лошадей и остроту оружия. Люди переговаривались, бранились, подгоняли нерасторопных или покрикивали на загораживающих проход. Вездесущая детвора облепила все ступени, словно самые уютные насесты, и с искренним любопытством взирала на происходящее.

Нескончаемое движение резко замерло, многочисленными, хоть и разрозненными поклонами поприветствовав появившихся веледи и господина, и снова возобновило прерванные занятия. Среди разношёрстной толпы мелькнула буйная шевелюра Югорда.

Он почтительно склонил голову перед Вефиделией и быстро кивнул Никкорду.

— Ещё часа полтора, и можно трогаться.

Супруги, не сговариваясь, враз посмотрели на запертый пристрой кузницы. Никкорд спустился и, не оглядываясь, направился к узнику, наверняка неотрывно наблюдавшему сквозь щели между досками за развернувшимися приготовлениями. Вефиделия сцепила руки перед собой поверх крупных складок подола и провожала пристальным взглядом размашисто шагающего Никкорда.

«До чего же красивая девушка, — подумал Югорд, задержавшись у крыльца. — Ею может восхищаться каждый, от пастуха до орлорда, но совладать с ней, сохраняя ясность разума и целостность сердца, способны лишь единичные избранные». Юг уставился на исчезающую в узком проходе широкую спину Никкорда и мысленно пожелал другу крепости духа.

— Отец? — Палорд поднялся с соломенного тюфяка навстречу вошедшему.

— Как видишь, — ответил Никкорд и прищурился, привыкая к полумраку клетушки.

Юноша осунулся и подозрительно вслушивался в раздающиеся снаружи звуки. Никкорд привычно положил руку на навершие меча, отмечая отвоевавшую всё темя седую полосу в волосах сына.

— Пора ответить за неповиновение и самоуправство, Палорд, — объявил Никкорд и разочарованно вздохнул, увидев, как тот мгновенно побелел.

— Ты отдашь меня на растерзание ей, — Палорд мотнул головой в сторону щербатой стены, — или на казнь дяде?