— Спи спокойно, папа, — тихо прошептала и отозвалась на приливающую силу Вельда. Она прибывала, согревая правую ладонь, перемешивалась в девушке и охлаждала горящую левую руку, возвращаясь в скалу. Подземный гул нарастал, оба выступа задрожали. Плита сдвинулась и плавно замуровала склеп велорда.

Опустошённая, Вефиделия вдавила ладони в зазубренную поверхность и навалилась на неё всем телом. Отдышалась, отстранилась и устремилась наверх.

Вефиделию встретили обеспокоенные лица людей, ожидающих её на верхнем выступе.

— Всё в порядке, — подтвердила она, глядя в глаза Давенаю, и спрятала дрожащие руки в замысловатых узорчатых переплетениях своей накидки. — Ты готов к обряду посвящения?

Ни её кутание, ни бледность, ни инеевая поволока взгляда не укрылись ни от внимания хранителя, ни от проницательной синевы военачальника Орда. Пока первый пытался подобрать слова, чтобы поддержать свою воспитанницу, второй подхватил её под локоть, вынуждая отойти от кромки отвесного склона. Вефа немедленно выдернула руку из крепкого захвата и полоснула вспыхнувшим голубым пламенем по Никкорду, снова непозволительно нарушающему обозначенные границы.

— Не трогай меня. — Щёки порозовели, ажурное покрывало соскользнуло с хрупкого плеча.

— В Вельде принято признавать правителями призраков смерти? — ничуть не смутившись, Никкорд сложил руки на груди. — Или ты желаешь устроить ещё одни похороны и стать несостоявшейся веледи вместо будущей?

Его слова хлестали сильнее пощёчин. Им вторил подземный гул, скорбный и укоряющий. Кого? Её — за нежелание смириться? Или этого мужчину — за неуместное вмешательство? Вефиделия покачала головой. «Вельд не может обращаться к чужаку», — Вефа уловила промелькнувшую мысль, которую тут же опровергла вибрация, отозвавшаяся в солнечном сплетении. То же место потёр большим пальцем Никкорд и продолжил буравить её взглядом, пытаясь разгадать непонятную загадку.

— Ни одних похорон не состоялось бы, — Вефиделия яростнее сжала кружевную вязь, собирая в неё тепло, которое пыталось просочиться из ладоней в гудящую всё громче скалу, — если бы Орд не нарушил законы гостеприимства.

— Я не позволю тебе во всём винить нас, — Никкорд не повысил голоса, но проговорил твёрдо. — Если бы твой брат не впустил гостей раньше… — Он красноречиво замолчал, прижав к телу чуть ниже сердца ладонь.

— Не время и не место спорить, — их осёк Давенай. — Вам необходимо переодеться и причесаться, веледи. — Широким жестом он указал на тень под портиком крепостной стены, увитой плющом, где живой изгородью собралось несколько женщин.

Вефиделия и Никкорд проследили за рукой хранителя.

— Разве не во всех землях переодеваются в стенах дома, а не за его пределами? — лоб Никкорда ломано скривился из-за рассечённой брови.

— В доме, где хозяйка — пленница, действуют иные правила, — ответила Вефа, отметив среди ожидающих её помощниц рыжую косу Калеи.

Равномерный гул скалы сбился и отдавался внутри ритмичной пульсацией.

— Я помню, что сделал Велерт. За это он похоронен заживо. — Девушка направилась к импровизированной ширме, но остановилась и вполоборота добавила через плечо в сторону Никкорда: — Я также не забыла, что сделал твой сын. Либо он понесёт наказание, либо, защищая этого труса, его примешь ты.

Вефиделия покинула выступ, чувствуя, как вздрагивает под ногами каменная твердыня. Скальный нарост сотрясся словно в сдерживаемых рыданиях, и все, кто оставался на нём, поспешили на основную землю. Неравномерные толчки сопровождались то ли пересвистом ветра в щелях, то ли всхлипами прибрежных духов.

Никкорд поднял свои вещи и произнёс в спину удаляющейся девушки:

— Странно, выступ скулит по тебе, как провинившийся пёс, которого ты больше не желаешь погладить.

Вефиделия сбилась с шага, как будто кто-то толкнул её сзади, но выровняла походку и не оглянулась.

— Велифимир воспитал достойную дочь, — Никкорд провожал прямую высокую девичью фигурку, но обращался уже к Давенаю.

— С сыновьями не повезло ни ему, ни тебе, — отметил хранитель, наблюдая, как постепенно стихают колебания на поверхности выступа.

Давенай присел и прикоснулся к истоптанной поверхности, собрал пыльное крошево и печально растёр его между пальцами. Никкорд задержался рядом. Он слышал о связи с родной землёй, точно знал, каково это — дышать полной грудью там, где воздух пронизан запахами детства, а каждый куст хранит памятные события. Но только сейчас, когда в груди до сих пор будто билось вразнобой два сердца, понял, что значит быть избранным. Вефиделия — дочь Вельда, его выпестованное дитя и нескрываемая надежда. По какой-то необъяснимой, странной, невозможной причине Никкорд слышал его подсказки и пропускал через себя переживания этой девушки. Сейчас он явственно ощущал, что она сердилась, болезненно сопротивлялась чему-то и жаждала возмездия не только для него самого.

Никкорд вновь присоединился к своим людям. Надел кольчугу и вернул на место меч. Некоторые ордовцы насторожённо присели на устойчивые валуны, кто-то остался стоять на ровной спокойной земле и с опаской поглядывать на неподвижный выступ, словно не он бугрился волнами всего мгновение назад и замер в ожидании возвращения той, за кем не мог пойти сам.

Никкорд молча устремил взор вдаль. С высоты открывался бесконечный простор, который насыщал своей глубиной и без того синие глаза мужчины. Все представители его рода отличались серо-голубым цветом глаз. У отца они напоминали графит, у брата были похожи на пасмурное небо, мышиной шкуркой отливали у Палорда. Дед называл свои грязевым селем гор. И только Никкорду они достались синими, такими же, как у матери, привезённой в своё время невестой из Заморья.

Вздымающиеся и опускающиеся волны походили на дыхание затаившегося исполина. Небо одновременно казалось ближе, выше и несоизмеримо шире. Создавалось ощущение, что человек здесь на самом деле находился на стыке сил природы. Их вид пугающе завораживал.

Однако Вефиделия, появившаяся на кончике каменного языка, завораживала многократно сильнее. Ее фигура гармонично сочеталась со светлым скальником, искусно заплетённые волосы повторяли волнистый узор волн, а в торжественном платье отражалась бирюза вод. Просвечивающие солнечным золотом облака целовали её макушку, лучи беззастенчиво скользили по обнажённым плечам, а ветер заигрывал с длинными пальцами, которыми она чертила зигзаги на невидимой стене перед собой. Все стихии находили своё воплощение в ней, сливаясь как в естественном центре.

Никкорд так старательно не смотрел в сторону женского круга, в котором скрылась Вефиделия, чтобы приготовиться к совсем иной церемонии, что пропустил её возвращение. Мужчина с досадой стиснул челюсти. Он не имел права расслабленно любоваться красотами Вельда. Но откуда-то внутри разрасталось чувство уверенности, что сейчас именно ему оказана высокая честь вообще просто здесь находиться.

Его воины, которые никогда не упускали возможности отпустить скабрезные шуточки и без всякой скромности оценить женские прелести, вдруг притихли. С трудом оторвавшись от созерцания Вефиделии, Никкорд обвёл внимательным взглядом своих товарищей. Суровые, грубые, закалённые в боях и отвыкшие от нежности мужчины стояли, поражённые девушкой-всполохом, взвившейся словно из самого светлого каменного выступа и окутанной бирюзовой волной наряда, в котором сквозили более тёмные морские брызги, разбавляемые голубоватыми воздушными каплями. В их глазах застыло немое восхищение чем-то недосягаемым, к чему им временно открылся ограниченный доступ. Сейчас веледи не потребовалась бы никакая армия или сила свечения. Достаточно было взмахнуть неприкрытой рукой, и весь отряд Орда с благоговением цепочкой ринулся бы по велению тонких пальцев с обрыва в бездну.

Печальная и собранная, Вефиделия плавно обернулась, потому что хранитель позвал её. Давенай зачитал вступительные слова, торжественно держа на вытянутых руках летопись Вельда. Вефа запрокинула голову, и водопад волнистых волос обрушился ниже пояса. Она с вызовом посмотрела ввысь, резко наклонилась, затронула каменную плиту, и от её оголённой кожи рассыпались мириады блестящих искр. Вновь распрямилась и развернулась лицом к морю. Из направленных вниз пальцев в скалу заструились голубоватые нити. Хранитель традиций торжественно возложил на её голову диадему, искусно украшенную цветочным переплетением с россыпью драгоценных молочных жемчужин и голубых лифий, и в воздухе разлился звенящий голос Вефиделии, напевно присягающей Вельду в верности: