— Сопротивляйся, непокорная! Тебе же так легче. — Никкорд прикусил её нижнюю губу.

— Проклятый, — прошипела ему в лицо Вефиделия и сильно укусила за подбородок.

Он захохотал.

— Моя и больше ничья. — Рванул плотный лиф, освобождая из его тесноты округлую высокую грудь с тёмно-бежевыми пиками. — Вся золотая.

Она расцарапала его предплечья, отталкивая бесстыжие руки, которые трогали её везде, выпутывая из платья, и лишали разума смелыми ласками, оставив и просто сдвигая нижнюю рубашку. Хотелось одновременно вырваться и глубже зарыться в простыни, ударить Никкорда и выгнуться навстречу его неистовым губам, задохнуться от неизвестных захлёстывающих ощущений и вдыхать запах свежего лугового ветра, его запах, снова и снова. Вефиделия кусалась, пиналась, вонзала ногти в мужскую шею и плечи. Никкорд же, как колдун, плавил её тело, не церемонясь, но не применяя особой силы.

Внезапная боль и нестерпимое давление выбили протяжный стон сквозь стискиваемые зубы Вефиделии. Она уткнулась лицом в подушки, чтобы скрыть незваные стыдные слёзы.

Никкорд замер, нависнув над ней. Перенёс свой вес на одну руку, подсунул ладонь под влажную щёку, поглаживая и призывая Вефиделию посмотреть на него. Она прищурилась, смаргивая свидетельства своей слабости, и вдруг вцепилась в его лицо, раздирая едва затянувшуюся рану на брови и виске.

Никкорд захрипел: ей всё-таки удалось его разозлить. Он оторвал от себя её руки, придавил их над головой Вефиделии и, не обращая внимания на заливаемый кровью глаз, более не сдерживаясь, толкнулся вперёд, пронзая желанное тело и без передышки смешивая их боли.

Спустя мгновение или целую вечность, преодолевая искушение рухнуть ничком, рядом с ней, израненным и опустошённым, Никкорд поднялся, кое-как натянул одежду и заставил себя взглянуть на Вефиделию. Спрятанная за выбившимися прядями, она застыла, отвернувшись, и только тонкая рука безостановочно одёргивала скомканный подол, прикрывая окровавленное межножье.

Пошатываясь, как пьяный, он сгрёб оружие и покинул покои.

В багровом тумане Никкорд преодолел лестницу, миновал гулкий пустой холл и вывалился наружу, толкнув дверь. Прислонился к ней, жадно глотая освежающий воздух. Действуя неосознанно в нежелании привлекать внимание случайных свидетелей, он медленно прикрыл главный вход замка, сошёл с крыльца и двинулся к конюшням, грубо вытирая рукавом глаз, затянутый поволокой плотной дымки. В виске пульсировало, внутри жгло, в горле сухо першило, по телу гуляла липкая испарина перенапряжения.

Не останавливаясь, Никкорд резко изменил направление в противоположную сторону и приблизился к флигелю знахарки, в окошке которого колыхался тёплый желтоватый отсвет.

Дверца открылась, едва Никкорд успел занести руку, продолжая раздумывать: постучать или сразу распахнуть хлипкую створку. На пороге появилась женщина, и на мгновение Никкорда окутал густой цветочный запах, ударивший ему в голову видениями вечерних сборов и перепалок с той, чьи глаза затмевали голубые лепестки, а аромат звучал самыми тонкими благородными нотами этой смеси.

— Помоги ей, — тихо бросил печально рассматривающей его лицо Ялге, развернулся и тяжело проследовал к стойлу вороного.

Конь начал радостно переступать ногами, почуяв хозяина, и запрядал ушами. Широкие ноздри затрепетали, уловив запах крови. Никкорд похлопал его по могучей шее и привычными движениями, не требующими сосредоточенности, принялся седлать. Проснувшийся конюх выглянул с сеновала, но Никкорд пресёк его готовность услужить господину.

Животное притихло, словно помогая знакомым рукам. Чем беспокойнее сердце Никкорда металось меж рёбер, выискивая потерявшуюся напуганную птаху, тем тщательнее и вывереннее становились действия мужчины. «Оставь её, не тревожь сейчас!» — приказывал Никкорд, растирая свою грудину, расправлял ли он потник или подтягивал подпругу, взнуздывал вороного или проверял стремена.

Наконец Никкорд вывел коня наружу, вскочил в седло и жестом показал стражу открыть ворота. Никто не стал задавать вопросов военачальнику Орда и супругу веледи. Вырвавшись за крепостные стены, Никкорд пустил вороного в галоп, позволяя ему самому вольно выбирать путь.

Он мчался в непроглядную ночь, нарушая её безмолвие, рычал и дёргал жеребца за гриву. Конь взбрыкивал и снова нёсся вперёд. Без видимой цели, на износ, упиваясь безграничностью сонного мира и доверившись подсказкам разбуженной природы.

Неизвестно, какие неведомые дали Вельда вороной и всадник взрезали в своей безумной скачке, но, видимо, забрезжил предвестник рассвета, потому что перед ними возникла расплывающаяся ломаная линия, которая разделяла землю и небо и создавала иллюзию большей прозрачности последнего. Никкорд попытался сморгнуть мираж, но вдруг понял, куда они вышли с вороным, несмотря на кружные бездумные блуждания.

«До прибытия подводы мы планировали сходить к восточным валунам», — колоколом зазвучал девичий голос. Ему вторили выхваченные из темноты проблесками лунного света огромные камни и солёный вкус, колко оседавший на ранках накусанных губ. Как Вефиделия тянулась к западному выступу над обрывом, так Никкорда манила эта неприступная гряда с другой стороны Вельдома.

Конь сбавил шаг, постепенно увязая в высоких луговых травах. Никкорд спрыгнул с него, предоставив самому себе, и рванул к выпуклому нагромождению непоколебимых глыб. Вытащил меч из ножен и на полном ходу полоснул им по ближайшему скальнику. Скрежещущий звук раздражающе царапнул слух, рассёк воздух и с металлическим лязгом вновь вонзился в каменный бок. Булькающие горловые хрипы мужчины перебивали рокочущий гул волн и скребущее столкновение стали и камня.

Вдруг меч попал в зазор между валунами и намертво застрял, будто подземный противник перехватил его в недрах скалы. Никкорд яростно дёрнул рукоять на себя, вверх, снова на себя, но лишь почувствовал, как Вельд крепче сомкнул хитроумную ловушку.

Бешеная пелена спала, придавливая измождением. В невыносимом бессилии Никкорд стукнул плашмя ладонями по насмешливой громадине и рухнул на колени.

Несносная девчонка! Больше не девчонка. Женщина. Его девочка-женщина.

Он скрипнул зубами, обхватил руками голову и зажмурился, заново раздирая незаживающие раны на лице.

Перед глазами возник её надменный взгляд с затаившейся в глубине робостью. Медовое сияние, исходящее от шелковистой кожи, пока он ласкал идеальную грудь. Дрожание венок, ритмично повторяющееся взмахами крылышек птички вокруг его сердца. Золотистые завитки, охраняющие девичью неприкосновенность, которые теперь должны исчезнуть навсегда, утверждая женское величие. Сопротивление и отзывчивость, отстранённость и чувственность, отвращение и влечение. Переполняющая нежность затопила и обезоружила его, но не удержала. Он всё-таки сорвался. Фиде! Разодрал всю. И не оставит её в покое.

Никкорд запрокинул голову, вцепившись в волосы пальцами, вперил больной взгляд ввысь и заорал в безучастное небо.

Ялга проводила Никкорда грустным взглядом до самой конюшни. С каждым грузным шагом этого сильного мужчины, обычно стремительного и лёгкого в любом движении, её придавливало тяжестью, царившей в его душе сейчас. Она не сомневалась, что супружеское ложе познало сокровенное слияние, омрачившееся пролитой кровью и преодолением двух людей, предназначенных друг другу в пару высшими силами и их собственным выбором.

Выбором, который признавал Никкорд.

Выбором, который совершала, но не признавала Вефиделия.

С плачущим сердцем знахарка прикрыла дверцу, быстро зачерпнула несколько ковшиков воды и подвесила котелок над огнём. Перезавернула подушечки из мха в чистый льняной лоскут. Перебрала склянки в малом лекарском сундучке. Добавила пузырёк с тягучим отваром. Плеснула подогретой воды в деревянную кружку и бросила в неё щедрую щепотку растёртых трав, размешала, принюхалась, насыпала ещё немного и прикрыла полотенцем, дав настояться. Перелила кипяток в тазик, разместила его на подносе вместе с кружкой, пристроила на плече короб и вышла во двор.