Он закрыл глаза, но благодатный сон, облегчающий думы и дарующий роздых телу, мгновенно превратился в недоступную роскошь. С абсурдностью мальчишеского каприза, балансируя в шаге от взрослого безумия, ему хотелось вернуться и лечь рядом с Вефиделией, впитать в себя, чувствуя её всю, высокую и гибкую.

Нельзя. Она подпустила его, самонадеянно переоценив выдержку и недооценив собственный отклик, выбивший из-под них обоих всяческую опору. Все жилы Никкорда загудели, отзываясь на только что полученный и, определённо, взаимный телесный ответ от неё.

Он смял покрывало и плотно смежил веки в безуспешной попытке отгородиться от нахлынувших подробных видений Вефиделии, пропускающей его волосы сквозь свои длинные тонкие пальцы.

Сейчас он останется здесь. Никкорд перестал гнать от себя мысли, которые пробивались и пробирались к нему, едва Вефа согласно вложила свою ладонь в его руку. Она не цинична и совсем не искушена, но природа наградила её несметным женским богатством. Пусть она пока не пользовалась своими чарами специально, но приходилось принимать в расчёт, что её приглашение могло означать лишь намерение отблагодарить его за помощь или отвлечь, чтобы он утратил бдительность, и разыграть всегда победную карту желанной женщины над желающим её мужчиной.

Никкорд получил её добровольное разрешение, но только на доступ к телу. Сама же Вефиделия продолжала оставаться для него закрытой. Он верил мелкой пташке в груди, как и был убеждён, что Вефа не просто исполняла свой долг или подчинилась ему как супругу. Стежки, накладываемые на них её свечением, выдавали эмоциональную вовлечённость девушки, а покорность и веледи сочетались так же, как вода и огонь.

Никкорд запрокинул голову и вперил горящий взгляд в потолочные балки. Он хотел не только разделить с Вефиделией постель, но и полностью сблизиться с ней, без сомнений, телом и душой, что внезапно стало бесконечно важным, нужным как воздух, жизненно необходимым. Никкорд ушёл от неё, не посмев дальше вламываться напролом, предоставив ей время побыть одной и осмыслить то, что, в противовес последним событиям, обстоятельствам их встречи и целям скорого брака, между ними по-настоящему расцветало нечто неподвластное обоим, но спаивающее их навсегда.

Словно со стороны Вефиделия смотрела, как Никкорд с видимым усилием убрал руку от её лица, тяжело развернулся и вышел. Она легла на бок, продолжая глядеть на закрывшиеся двери. Странная ноющая опустошённость после необъятной переполненности заставляла Вефу скрещивать лодыжки и крепко обнимать подтянутые к груди колени.

Её не покидало ощущение, что Никкорд ждал её приглашения остаться. Она же не пригласила, потому что внезапно слишком сильно захотела, чтобы он остался, совершенно не представляя, что делать, если он ляжет рядом и наверняка заключит её в объятия, в которых она начала чрезмерно нуждаться. Притвориться спящей или прильнуть к нему? И то и другое равно ей претило.

Нельзя! Нельзя…

Она поступила верно. Своей заботой Никкорд заслуживал… Чего? Её благодарности? В том числе, но отдаться ему из-за одной признательности за помощь… Эта мысль унизительна для них обоих. Она бы не пошла на такое, а он бы не принял. Благосклонности? Она призналась, что он ей приятен. Разделения супружеского ложа? Он её муж. Она не собиралась избегать исполнения своей части обязательств, как и придумывать лживые отговорки. Да только она считала, что потерпит и подарит ему мгновения удовольствия, недоступного и непонятного ей. Как он дарил ей своё тепло и защиту. А на деле сама недопустимо сильно вовлеклась… во всё действо и откровенное восхищение со стороны Никкорда. Он не просто брал её, потому что должно или потому что ему требовалось как мужчине. Он показывал ей неизведанную сторону отношений через настоящее желание и обезоруживающую нежность… так похожие на любовь… которые она гнала и которых подспудно ожидала от него.

— Ты гораздо больше приятен мне, — прошептала в подушку и с досадой спряталась в ней, стукаясь лбом и поджимая ноги.

Нельзя! Нельзя…

Вефиделия резко вскинулась, почувствовав, как от напряжения немного липкой влаги вытолкнулось из неё. Она не помнила, чем её поила Ялга поутру. Вефа вскочила с постели, пошатнулась от быстрого подъёма, прислонилась к прохладному столбу, подтянула край простыни и прижала между бёдер. С Никкордом и так теперь всё усложнилось ещё больше. Он становился ближе. Она проникалась им самим. Ребёнок привяжет её к нему окончательно.

Нельзя! Не сейчас…

Вефиделия разозлилась на Никкорда за то, что, сам того не зная, он вынуждал её обманывать. Хотя она бы ответила как на духу, если бы он спросил прямо. Но как он был уверен, что они поженятся, так же был убеждён, что в скором времени Вефа родит их дитя. Она молчала и тем самым хитрила перед самой собой, отчего сердилась ещё больше — уже на себя.

— Проклятый! — в сердцах процедила Вефиделия и продырявила ногтями ни в чём не повинную ткань в руке.

Она умылась и обтёрлась. Надела прогулочное платье, скрутила волосы жгутами, подколола их низкой узловой шишкой и поспешно направилась во флигель знахарки.

Вефиделия вошла бесшумно через незапертую дверь. Ялга отвлеклась на просочившийся в щель ветерок, но не успела увидеть лица Вефы. Девушка проследовала вдоль настенных полок с различными пузырьками, плошками и мешочками, касаясь боковой деревянной поверхности, и остановилась в конце стола.

Ялга не проронила ни звука, отмечая неестественно прямую спину, напряжённые плечи, неспокойные руки, ускользающий от неё взгляд Вефиделии.

— Ялга, как мне может быть с ним так хорошо? — вопрос не требовал ответа, и сумбурная речь зазвучала дальше: — Я думала, что должна. И я должна… Я не хотела… возжелать, но он сделал что-то, и… — Вефа покраснела и отвернулась к окошку, растирая покрывшиеся нервными пупырышками запястья. — И думать стало абсолютно невозможно.

Ялга улыбнулась, пряча губы за костяшками пальцев.

— Мне казалось, отец всегда был одинаковым, — продолжила свои мысли вслух Вефиделия. — Иногда суровее, иногда веселее. А мама… — Она задумалась, подбирая слова. — Я помню, как несколько раз встречала её рано утром. Она вся светилась. По её лицу блуждала какая-то нездешняя улыбка. Она замечала меня и тут же улыбалась уже знакомо, как мама. Но отсвет той незнакомой улыбки негасимо сверкал в её глазах. — Вефиделия бросила мимолётный взгляд на Ялгу. Взгляд, в котором отражался тот самый свет, который она только что пыталась объяснить. — Так вот как это бывает…

Ялга улыбнулась, с пониманием и открыто, более не таясь.

— Только родители любили друг друга. А, — Вефиделия вздохнула, запнувшись на имени, — Никкорд… враг.

— Не тебе, Фиде, — наконец отозвалась Ялга. — К тому же он уже покорён тобой.

— Покоряя его, я будто теряю себя. — Вефа замолчала, глядя в никуда. — Ты давала мне утром свой откладывающий материнство отвар?

— Да, как обещала. — По лицу Ялги промелькнула тень, стирая добродушную улыбку. — Ты играешь с огнём. Природу не провести. Фиде, господин Никкорд достоин твоей любви. Перестань противиться и запрещать себе довериться ему.

Вефиделия сложила руки на груди, до боли впившись пальцами в локти. Она так и стояла спиной к знахарке, как будто страшилась расплакаться или раскричаться, если бы сдвинулась на малейший шаг.

— Велорд надеялся, что с господином Никкордом ты станешь счастливой, — мягко напомнила Ялга, сдерживая желание подойти и обнять худенькие плечи, на которые враз и слишком быстро навалилось столь многое.

— Но не ценой предательства отца. — Вефиделия резко расцепила руки, сжимая кулаки, и метнулась прочь из флигеля.

Никкорду так и не удалось уснуть. Промаявшись некоторое время в тщетных попытках отключиться от телесного зова и сталкивающихся друг с другом мыслей, он отправился заняться чем-то действительно полезным. Мужчина замедлился, проходя мимо их с Вефиделией опочивальни, прислушался, но за дверьми стояла ничем не нарушаемая тишина.