— Вы можете придумать способ? Умоляю вас.

— Прошу вас, помогите молодому господину Чу Сюню придумать решение. Какую бы цену вы ни запросили, уверен, мы сможем договориться…

Солдаты Царства Мертвых лишь насмехались над ним:

— Здесь уже давно все наслышаны о твоих славных делах. Не ты ли помог Девятому Призрачному князю извести всю семью Чу Сюня? С чего это, стоило тебе попасть в загробный мир, ты вдруг изменился? Боишься, что Чу Сюнь станет демоном и придет поквитаться с тобой?

Мо Жань шел позади Хуайцзуя, наблюдая, как он умоляет и преклоняет колени перед множеством людей. Может и не следовало называть их людьми, ведь они были призраками, но, на самом деле, по природе своей люди и призраки одинаковы.

Как и говорил Чу Ваньнин, со временем душа человека может изменить темперамент и характер, вкусы и предпочтения, но, даже войдя в круговорот перерождения, ее духовная основа ничуть не изменится.

Хуайцзуй так активно выяснял, как жене и ребенку Чу Сюня снова переродиться, что очень скоро об этом узнал Девятый Призрачный князь.

В схватке с Чу Сюнем Девятый Призрачный князь потерял один глаз и уже давно затаил на него зло. Прослышав, что, страдая от чувства вины, его подручный Сяо Мань тайком пытается разузнать, как помочь старому хозяину, он не мог не прийти в ярость.

Девятый Призрачный князь отобрал у Хуайцзуя жетон, с помощью которого тот мог свободно перемещаться из призрачного мира в мир живых, и с позором прогнал в смертный мир, лишив права вечной жизни, что он когда-то получил как солдат войска Призрачного Царства.

— Вали обратно в мир живых. Когда аура призрачного мира, что осталась на тебе, развеется, ты тут же умрешь, и душа твоя попадет прямиком на Последний Круг Ада, где вечность будет страдать, не имея ни единого шанса на перерождение, — Девятый Призрачный князь мрачно уставился на Хуайцзуя единственным уцелевшим глазом. — Это и будет ценой, что ты заплатишь за то, что строил планы в отношении своего старого хозяина.

Мрак подземного царства исчез.

Мо Жань услышал шум дождя. Это и правда была весенняя морось, которая словно маслом смазала ярко-зеленые молодые побеги.

Он видел, что постригшийся в монахи Хуайцзуй прогуливается под весенним дождем.

— Когда я вернулся в мир людей, прошло уже сто лет. Пусть князь демонов и забрал мой жетон, но в моем теле по-прежнему осталась иньская энергия, поэтому в полночный час, когда темные силы особенно сильны, я мог возвращаться в Призрачное Царство. Вот только из-за наносимого телу вреда, задерживаться там мне было нельзя. На самом деле… я все еще очень боялся смерти, поэтому не осмеливался оставаться там надолго, и лишь когда мне действительно было необходимо найти зацепку, чтобы продолжить мое дело, я тайком пробирался в загробный мир.

Мо Жань слушал его печальный рассказ, наблюдая, как, опираясь на посох, Хуайцзуй, слушая дождь, в одиночестве бредет сквозь бамбуковую рощу. С бременем вины на плечах он шел мимо припорошенной снегом дикой сливы и лотосов, раскрывшихся навстречу теплому летнему дождю, через цветущие рощи и укрытые первым инеем багряные леса.

Пара за парой изнашивалась плетеная обувь.

Где бы он ни находился, Хуайцзуй продолжал искать и расспрашивать людей, надеясь найти хотя бы какие-то письменные упоминания о том, как подарить уничтоженным им душам матери и ребенка шанс переродиться.

— Это могло стать шансом на искупление хотя бы части моих грехов, — пояснил Хуайцзуй.

Скорее всего, услышав его, другие люди ничего не почувствовали бы, разве что-то кто-то мог счесть, что надежды Хуайцзуя до смешного нелепы, но от этих его слов на глаза Мо Жаня вдруг навернулись слезы.

Искупление.

Люди, что, совершив преступление, страстно желают искупить вину, похожи на выброшенную на берег рыбу, которая жаждет вернуться в воду.

Он был таким же, как Хуайцзуй.

Оба они не были хорошими людьми: с их рук капала кровь, а под ногами трещали разбитые черепа.

Как искупить свою вину?

Если использовать настолько преуспевшие в убийстве руки на благое дело и положить свою жизнь, чтобы наполнить высушенный пруд заслугами и добродетелью, можно ли перечеркнуть совершенные злодеяния? Хотел бы он, чтобы в людском мире все было так просто: добро и зло не были бы так похожи и благими деяниями можно было бы расплатиться за причиненное зло.

Но он знал, что это не так.

— Я бродил по белу свету почти сто лет, — со вздохом сказал Хуайцзуй. — За этот век я поддерживал всех, кто попал в беду, и протягивал руку всем страждущим, хотя и знал, что все это бесполезно. Сколько бы добродетелей ни было накоплено мной при жизни, после смерти я попаду на Последний Круг Ада, где мне суждено испить до дна чашу страданий. Но тогда я просто пытался облегчить груз вины на своем сердце, ведь если бы молодой князь все еще жил в этом мире, он бы наверняка… беспокоился и заботился о трудностях и бедах простых людей, разве нет?

Сто лет утекли как вода.

Мо Жань видел, как Хуайцзуй шел по горам и долинам, неся на спине слепого сироту, как, не чураясь тяжелого труда, помогал простым селянам в поле, как под светом еле чадящей плошки с маслом штопал старые одежды и пожертвовал все свои накопления на восстановление двух пострадавших от нечисти деревень.

— Господин Чу так и не вошел в круг перерождений. Как-то я сорвал ветку цветущей яблони и вспомнил, что его жене очень нравились эти цветы. Должно быть, тогда в голове у меня помутилось, но я впервые набрался смелости и спустился в подземный мир, чтобы один-единственный раз встретиться с ним. В результате, само собой разумеется, он не пустил меня на порог и приказал больше не приходить.

Возникла сцена с исхудавшим силуэтом Хуайцзуя посреди улицы призрачного города.

К этому времени его спина уже сгорбилась от прожитых лет.

— Я не осмелился вновь тревожить его душу и впредь никогда больше не появлялся перед ним, однако он не выбросил ту связку цветущих веток яблони. Думаю, это была одна из тех вещей смертного мира, что была дорога его сердцу. В загробном мире такого не встретишь, поэтому я стал отправлять ему эти сорванные ветви через других людей. Я надеялся, что так его ненависть ко мне станет хотя бы немного меньше... А позже я прознал, что, если дождаться счастливого дня и часа, душу госпожи Чу можно будет восстановить. Что же касается частей души маленького господина, они оказались настолько раздроблены, что скорее небо провалилось бы в подземный мир, чем у него появился бы шанс родиться вновь. Когда после долгих поисков и расспросов я узнал об этом, то ощутил еще большую вину. Я без конца мучился угрызениями совести и изводил себя… вплоть до того дня, когда ко мне попала одна вещь.

Лунная ночь в горах весной, гладь реки укрыта туманом.

Хуайцзуй сидел под навесом в лодке. В водной глади отражался тусклый свет фонаря рыбацкой джонки и сияние, исходившее от предмета, который он держал в руках.

Мо Жань подошел и сел рядом с Хуайцзуем. Присмотревшись, он понял, что в руках у того кусок дерева. Однако выглядело это дерево очень странно, разительно отличаясь от всех прочих. Ветви и стволы других деревьев покрыты шершавой древесной корой с тонкими прожилками, а это — нет.

Странный кусок дерева размером с ладонь имел очень гладкую и нежную кору, от которой распространялось слабое свечение. Даже несмотря на то, что все происходило в мире грез, Мо Жаню показалось, что он способен ощутить исходящий от этого дерева нежный аромат.

Священное дерево Яньди-шэньму[237.2].

— !.. — Мо Жань широко раскрыл глаза, недоверчиво разглядывая этот небольшой кусок сияющей в темноте ветки.

Это… священное дерево Яньди-шэньму?!

Люди говорили, что на самом краю Восточного моря, там, где не ступала нога человека, тысячи лет растет священное дерево. Неужели это оно? Прожив две жизни, после нескольких лет странствий по миру, разве мог Мо Жань не знать легенду о Яньди-шэньму?