— Нет, я хочу знать, — сказал он, — как так вышло, что ты человек из Духовной школы Жуфэн? Ты же вырос на Пике Сышэн, ты… ты…

Пока он много раз повторял это «ты», его глаза покраснели. Наконец, с большим трудом ему удалось выдавить лишь один короткий вопрос:

— Ты ведь мой старший брат, правда?

Мо Жань пристально посмотрел на него.

Сюэ Мэн дрожал. Хотя он изо всех сил старался сдерживать себя, но его все равно била нервная дрожь.

Такой растерянный и несчастный, он сейчас выглядел настолько жалко, что у Мо Жаня желчь поднялась к горлу. Неожиданно для себя он не смог подобрать правильных слов и, в конце концов, просто шагнул вперед и ободряюще хлопнул Сюэ Мэна по плечу:

— Когда я только пришел на Пик Сышэн, ты знать меня не хотел, — с горьким смехом сказал Мо Жань, не осмеливаясь снова заглянуть в широко открытые полные слез глаза Сюэ Мэна.

Эти глаза были слишком чистыми и слишком пылкими.

А он был таким грязным.

Он боялся.

Сюэ Мэн очень долго молчал, прежде чем снова открыл рот и хрипло спросил:

— Дай мне правдивый ответ, ладно?

Сюэ Мэн крепко сжал рукоять Лунчэна, в которую был инкрустирован духовный камень, что когда-то добыл для него Мо Жань.

Сейчас он цеплялся за этот меч, как утопающий за спасительную соломинку.

За одну короткую ночь он своими глазами увидел, как Наньгун Сы бросился в кровавый пруд, принеся себя в жертву духу дракона, как Ши Мэй лишился глаз и пропал без вести, и как Мо Жань пролил свою кровь на затворную печать, чтобы отпереть врата, которые могут открыть только люди из рода Наньгун.

Сюэ Мэн задыхался, чувствуя лишь, что еще немного, и он просто утонет.

Сердце Мо Жаня не выдержало его мучений:

— Хорошо. Я дам тебе правдивый ответ.

Крепко сжимая плечо Сюэ Мэна, он и сам не знал, кто из них сейчас дрожит. Впрочем, в данный момент это уже не имело никакого значения. Неотрывно глядя в глаза своему брату, твердо чеканя каждое слово, он сказал:

— Поверь мне, я никогда не был человеком Жуфэн. В этой жизни я не сделал ничего, что могло бы навредить Пику Сышэн. Если это возможно, я хотел бы служить нашему ордену до конца своих дней.

Сюэ Мэн будто язык проглотил. Он пошевелил губами, словно пытаясь сказать что-то еще, но так и не смог. Переполнившие его глаза слезы в этот момент полились неудержимым потоком. Он прихватил зубами нижнюю губу и на несколько мгновений просто застыл на месте, кусая ее, прежде чем его, наконец, прорвало:

— Ши Мэй сказал, что я никогда не понимал его. Но, по правде говоря… я и тебя никогда не понимал… Раньше я был своенравным и слишком часто потворствовал своему дурному характеру, никогда не думал, через что вам двоим пришлось пройти, ничего не понимал и часто просто орал не по делу… но… но… — на какое-то время он замолчал. Слезы текли и текли по его щекам и, собираясь в крупные капли, падали на землю, — но, на самом деле, я всегда очень переживал за вас. Я больше никогда не буду бранить тебя, и Ши Мэем снова помыкать не буду… Я просто хочу, чтобы все было как раньше… если бы все можно было изменить и вернуть как было, — на последних словах он уже рыдал, захлебываясь горькими слезами. — Брат, не лги мне…

Мо Жань больше не мог видеть его таким. Не решаясь взглянуть на него снова, он подтолкнул Сюэ Мэна к Сюэ Чженъюну.

— Будь благоразумен, — его низкий голос был таким же влажным, как цветы под утренней росой. — Слушайся дядю и сейчас уходи вместе с ним. Как только здесь все будет улажено, я сразу же разыщу вас.

Сказав это, Мо Жань тут же развернулся и поспешил вернуться за магический барьер горы Цзяо. Запечатав его, он больше ни разу не оглянулся.

После ожесточенной схватки от некогда величественного Зала Духа Дракона остались лишь застланные дымом горы битого камня, обломки рухнувших колонн, да потрескавшиеся каменные плиты пола. Тасянь-Цзюнь уже прижал свой модао к шее Чу Ваньнина. Он надавил чуть сильнее, и раздражающе яркая алая кровь скользнула вниз, запятнав черное лезвие.

Чу Ваньнин закрыл глаза и молча поджал губы.

— Учитель, сражаясь со мной сегодня, ты был подозрительно рассеян[234.3].

— …

— Ты же это не нарочно, а? — Тасянь-Цзюнь заставил его подняться с колен. По одному мановению его руки Бугуй исчез, но в тот же миг тело Чу Ваньнина сковало сильнейшее сдерживающие заклятье. Когда голубовато-зеленый искрящийся поток света крепко-накрепко связал тело Чу Ваньнина, Тасянь-Цзюнь бесцеремонно сжал его подбородок, заставляя поднять голову.

— Скажи этому достопочтенному, о чем ты думаешь?

Чу Ваньнин медленно открыл глаза. Когда в его зрачках отразилось хорошо знакомое и в то же время абсолютно чужое лицо, он почувствовал, как все внутри него съежилось от ужаса.

Он понимал, что это не Мо Жань, но каждым движением и жестом этот человек был так удивительно схож с ним. Однако куда больше Чу Ваньнина испугало внезапное осознание того, что, похоже, именно это лицо он видел в своих снах.

Сколько раз в тех видениях он и этот Мо Жань сплетались в порыве страсти? И каждый раз у него было именно такое лицо: болезненно истощенное и бледное, красивое и порочное, с черными как смоль глазами, в которых не было ни капли нежности и тепла, а только лишь жестокость и безумие.

— Даже если ты не скажешь, этот достопочтенный уже знает, — тягучим, как патока, низким голосом протянул этот двойник Мо Жаня. — Учитель, должно быть, думает, кто же я такой, что за вздор несу, и откуда я все-таки пришел.

Кончиками пальцев он нежно и как-то уж слишком интимно провел по щеке Чу Ваньнина.

— Не спеши, в эти детали… этот достопочтенный будет посвящать тебя очень медленно. Заодно напомню… — его взгляд переместился вниз, на левую руку Чу Ваньнина. — Цзюгэ и Хуайша... даже не думай призывать их. Этот достопочтенный давно настороже и не повторит прошлых ошибок.

После того как этот человек упомянул имена двух его божественных оружий, выражение лица Чу Ваньнина стало еще более тревожным, а в сумрачном взгляде раскосых глаз теперь ясно читалось смятение. Возможно, Тасянь-Цзюню пришлось по вкусу строптивое и недоуменное выражение его лица, но он вдруг тихо рассмеялся и, коснувшись лица Чу Ваньнина, сказал:

— Что случилось? Ты удивлен, что я знаю о Цзюгэ и Хуайша? Однако удивляться тут нечему, этот достопочтенный довольно неплохо изучил этот грешный мир и знал о них задолго до того, как пришел сюда. Этот достопочтенный знает, что в этом пространстве и времени его «я» еще не переступило через реки крови, заставив тебя обнажить меч и выступить против него. Так что, естественно, «я» этого мира еще не видело эти два непревзойденных оружия.

— Этот грешный мир… ты?

Но Тасянь-Цзюнь лишь усмехнулся и ничего не ответил.

Чу Ваньнин вдруг почувствовал, что у него волосы встали дыбом от жуткого ощущения, что, этот Мо Жань, видимо, смотрит на самого себя, как на ожившего мертвеца. Его взгляд был совсем таким же, как в его снах: слишком убийственным, слишком бесстыже откровенным, слишком безумным. Внутри его зрачков теснило друг друга множество ослепительно ярких и противоречивых эмоций, которые могли свести с ума любого нормального человека.

— Пространственно-временные Врата Жизни и Смерти… — медленно произнес Тасянь-Цзюнь. — Наверняка Учителю хорошо известна эта запретная техника.

— !..

— В том, другом мире совершенствования, Учитель, ты уже много лет как мертв.

Он не сводил глаз с Чу Ваньнина, наблюдая, как последние краски жизни покидают его и без того бледное лицо. Он смотрел на него, и слабо мерцающий в его глазах свет разгорался все ярче и ярче.

И внезапно, подобно вытащенному из ножен сверкающему клинку или вынырнувшему из морской пучины водяному дракону…

Невозмутимость и хладнокровие этого человека достигли своего предела. Он вдруг схватил Чу Ваньнина и прижал к себе.

— Да, точно… это оно. Именно такое лицо, — казалось, этот человек только что переступил грань безумия и продолжает сходить с ума.