— Учитель…

Услышав его голос, Чу Ваньнин обернулся и издали взглянул на него.

— Прости меня, — в конце концов сказал Чу Ваньнин.

«За что простить?»

Зрачки Сюэ Мэна сузились от ужаса. Казалось, ему в темечко вонзилось сверло и в образовавшуюся дыру кто-то насыпал снег и ледяную крошку прямо в его мозг.

«За что простить?! Простить его за отношения с Мо Жанем? Простить за то, что обманывал его? Или за то, что…»

Горло сжалось, и он тяжело сглотнул слюну.

«Или все-таки за то, что…»

— Не надо! Не уходите! — Сюэ Мэн окончательно сломался и, встав на колени посреди заснеженного поля, зарыдал в голос. — Не уходите! Почему вы все так делаете… Почему все хотят оставить меня… почему я остался один!

Слезы непрерывно текли по его измазанному кровью лицу, оставляя за собой белые дорожки.

Казалось, что эти душераздирающие рыдания с кровью вырываются из глотки человека, нутро[309.7] которого разорвано, растерзано и разбито на мелкие кусочки.

— Не бросайте меня... вернитесь! Вы все, вернитесь назад!

Стоя на коленях, он выл как зверь. Хлопья снега беззвучно падали ему на плечи, и со стороны казалось, что этот человек был раздавлен и стерт в пыль крутящимися в небе снежинками.

Ему больше не подняться.

— Пожалуйста… вернитесь…

«Что у меня еще осталось?

Отец. Мать. Старший брат. Друг.

Даже Лунчэн разбит вдребезги.

Вернитесь.

Не забирай с собой мою последнюю опору.

Учитель… умоляю…»

Но Сюэ Мэн не знал, что Чу Ваньнин уже мертв.

Из-за своей невероятной силы он был насильно возведен на алтарь для поклонения и вынужденно нес на своих плечах тяжелый груз ответственности, не имея возможности даже на мгновенную передышку.

Он видел, как любимый человек последний раз закрыл глаза в его объятьях.

Он своими руками пытался расчленить тело своего возлюбленного.

Он был вынужден обнажить меч против своего покойного мужа.

Даже одного из этих событий было бы достаточно, чтобы полностью опустошить сердце, а ему пришлось пережить их все. Для него больше не было пути назад.

«Я отдал все силы, чтобы все вы жили.

Поэтому теперь вы ведь можете позволить мне раз в жизни побыть эгоистом и умереть вместе с ним».

В конечном итоге Чу Ваньнин переступил порог Пространственно-временных Врат Жизни и Смерти и с заснеженных полей Куньлунь, где только-только занимался рассвет, вернулся в мир, разорванный в клочья бурлящими водами Великого Потопа.

Туда, где небо и земля потеряли все краски жизни, туда, где все горы, реки, леса и озера стали одним безбрежным океаном.

Где не было ни солнца, ни луны, где стерлась граница дня и ночи, где остался лишь один полуживой человек.

В волочащихся по земле белых одеждах Чу Ваньнин подошел к нему сзади и обнял его со спины, а потом своими длинными тонкими пальцами накрыл покрытую разошедшимися шрамами ладонь Тасянь-Цзюня.

Потрясенный до глубины души, Тасянь-Цзюнь вздрогнул и резко повернул голову:

— Почему ты…

Чу Ваньнин улыбнулся, и из-под длинных ресниц на него мягко взглянули черные как ночь глаза феникса.

— Я же говорил.

— …

— В Аду слишком холодно, я последую за тобой в могилу.

Теплое тело обнимало лишенную тепла жизни бренную оболочку. Труп Тасянь-Цзюня был сильно искалечен, левая нога почти полностью рассеялась, обратившись в пепел.

На его лице отразилась масса самых разных эмоций. В конце концов он поджал губы и отвернулся.

— Нет никого, кто бы достал этого достопочтенного больше, чем ты. Что за нужда приходить и навязываться мне в сопровождающие?

Но в этот момент ему казалось, что его сердце разорвалось и из него наружу вырвалась вся его нежность, преданность и любовь. Понятное дело, что он был всего лишь трупом, но сейчас он вдруг почувствовал невыносимый жар во всем теле.

Помолчав немного, Тасянь-Цзюнь вдруг обернулся и сказал:

— Точно! Действительно есть одна вещь. На самом деле есть одна вещь, о которой достопочтенный должен тебе рассказать.

— Что это?

Он вскинул голову и, сдерживая удушающую тяжесть на сердце, сделал глубокий вдох, после чего решительно взглянул в лицо Чу Ваньнину:

— Прежде чем скажу, не мог бы ты сначала сказать этому достопочтенному правду.

— …

— Ты правда так сильно ненавидишь меня? Ты не желаешь со мной расставаться только из-за умершего у тебя на руках образцового наставника Мо?

После этих предательских слов его глаза увлажнились и покраснели от унижения.

Если бы мир не перевернулся и не оказался на грани полного уничтожения, он, вероятно, никогда бы не стал так смиренно просить дать ответ на этот вопрос. От невыносимого стыда император непроизвольно сжал пальцы в кулак… и только тогда заметил, что кончики пальцев его левой руки тоже начали рассыпаться, превращаясь в пепел…

Молчание затягивалось. Не дождавшись ответа Чу Ваньнина, его пылающее сердце начало постепенно остывать.

Казалось, тот пульсирующий орган в его груди был раздавлен и теперь от него остались лишь грязь и зола.

— Забудь, — Тасянь-Цзюнь отвернулся. — Этот достопочтенный знает ответ, не имеет значения, в любом случае этот достопочтенный тоже…

Прежде чем он успел договорить, теплые руки крепко обхватили его щеки.

Чу Ваньнин смотрел на его изуродованное шрамами некогда красивое лицо, но в глазах его было больше искренности и душевной теплоты, чем когда-либо прежде.

— Ты совсем дурак или как?

— …

— Из-за тебя, — Чу Ваньнин крепко обнял его. Магический барьер Сюань-У замерцал, потускнел и окончательно погас.

В этом мире остался лишь мрак. А затем, победно и гордо бурля и кипя, пришла последняя волна. Со звериным натиском и ревом, будто насмехаясь над ничтожностью сил этих глупых людишек, что посмели бороться с судьбой.

— Эти слова я сказал и ему.

Чу Ваньнин еще крепче обнял своего исчезающего возлюбленного. В Судный день, перед лицом Великого Потопа, выражение его лица было спокойным и умиротворенным, но в глазах читалась серьезность и торжественность.

— Неважно, император Тасянь-Цзюнь или образцовый наставник Мо — это все ты.

Разрушение уже добралось до предплечья, а потом и до груди.

Черные глаза пристально вглядывались в глаза человека напротив.

— Я всегда буду твоим человеком, — сказал Чу Ваньнин, — и никогда не пожалею об этом.

Лицо Тасянь-Цзюня напряглось, он закрыл глаза, и из-под его длинных ресниц вдруг брызнули слезы.

Теперь, когда он наконец снял с себя эту ледяную маску, его лицо медленно расслабилось. Второй, пока еще целой рукой, он крепко обхватил спину Чу Ваньнина, позволяя своему возлюбленному прижаться к своей груди, потом опустил голову, чтобы поцеловать его волосы и щекой нежно потерся о лоб своего любимого мужа.

— Ты прав, — он вздохнул, — я и правда такой глупый… Ваньнин, прости меня.

Столько лет любви и ненависти, привязанности и вражды, обид и недопониманий, жизненных взлетов и падений — и вот все завершилось этим горестным вздохом и осело пылью.

Через пару мгновений Тасянь-Цзюнь прижался губами к уху Чу Ваньнина, и тот услышал его полный огня низкий и глубокий голос, который за всю жизнь императора редко когда звучал так спокойно и безмятежно:

— Что ж, осталось не так много времени… Пора и мне открыть тебе секрет.

— Какой секрет?

Тасянь-Цзюнь опустил взгляд:

— Это касается образцового наставника Мо.

— !..

— На самом деле после того, как его сердце сплавили с моим, я сразу почувствовал, — он сделал паузу, — что душа образцового наставника Мо слилась с моим телом.

— …

Чу Ваньнин ошеломленно замер. Резко подняв глаза, он недоверчиво уставился на улыбающееся лицо Тасянь-Цзюня.

— Те осколки души… все это время были у меня внутри. Просто это сердце совсем как неотесанный камень. Я всегда чувствовал, что даже если тело мое разрушено и в нем живет лишь осколок души, у меня все еще есть моя собственная воля и решимость. Из-за этого я не хотел объединять все эти души[309.8]. Но сейчас, если бы я был единственным, кто мог объясниться с тобой, — это было бы слишком несправедливо.