Допив последний бурдюк вина, Сюэ Мэн спросил Мэй Ханьсюэ:

— Еще вино есть?

— Есть, но ты уже выпил слишком много, чтобы просить еще.

— Я не пьянею и с тысячи чарок.

Мэй Ханьсюэ рассмеялся:

— Ты ненормальный?

Он все же передал ему вино, но прежде, чем вручить ему, с теплом в голосе мягко предостерег:

— Это последний кувшин. Если дам тебе еще, и мой старший брат узнает об этом, то он просто живым меня четвертует.

Сюэ Мэн молчал, с равнодушным видом потягивал вино и был совершенно не похож на себя. Вдруг, как будто между делом, он пробормотал:

— У тебя тоже есть старший брат?

— А? — со смехом переспросил Мэй Ханьсюэ. — Я тебе об этом уже полдня толкую, а ты только заметил.

В глазах Сюэ Мэна промелькнула какая-то эмоция, но его длинные ресницы тут же опустились, словно крылья присевшей отдохнуть бабочки. Он снова тихо пробормотал:

— У меня тоже есть старший брат.

— Да, я знаю.

Сюэ Мэн прислонился к балке. От долгого сидения скрестив ноги его тело немного затекло. Вытянув одну ногу, он какое-то время смотрел на Мэй Ханьсюэ.

Вдруг ледяное выражение на его лице растаяло, глаза ярко вспыхнули и заискрились смехом. Но даже этот сияющий улыбкой Сюэ Мэн все еще не был похож на привычного Сюэ Мэна.

— Эй, а как твой старший брат с тобой обращается? — со смехом спросил он.

Мэй Ханьсюэ слегка изумился этой перемене. Неужели этот человек, когда напивается, всегда так себя ведет? Все же он ответил:

— Замечательно.

— Ха-ха-ха, а ты и правда бережешь слова, словно золото. Замечательно, это как? В чем это выражается? Выплавит ли он для тебя оружие или приготовит для тебя лапшу, когда ты болен?

Мэй Ханьсюэ улыбнулся и ответил:

— Вовсе нет, но он может защитить меня от дам.

Сюэ Мэн: — …

— Мне не очень нравится смотреть, как мои бывшие любовницы плачут и скандалят, — пояснил Мэй Ханьсюэ. — От тех, кто не может спокойно принять наше расставание, он меня и защищает. Ему это дается гораздо проще, чем мне, ведь он не такой чувствительный и не любит ходить вокруг да около[290.1]. У него вообще нет к этому никакого интереса, в свои-то почтенные годы он даже за руку девушку не держал.

Сюэ Мэн сморщил нос:

— Как зовут твоего старшего брата?

— Мэй Ханьсюэ.

— Так же, как и тебя?

— Иероглиф другой, — Мэй Ханьсюэ засмеялся. — Мой брат и правда, холодный[290.2], как снег, так что полностью соответствует своему имени.

— И зачем вы двое вообще решили провернуть этот фокус… — продолжил болтать внезапно разговорившийся Сюэ Мэн.

— Так удобнее заниматься делами. Когда какое-то дело делают два человека, в этом нет ничего странного, а вот если люди считают, что все это дело рук одного человека, у них сразу появляется ощущение, что это нечто невероятное и труднодостижимое. Глава Дворца намеренно выбрала для нас этот путь, поэтому с детства мы со старшим братом неразлучны.

Рассказывая это, он снял крышку с курильницы и серебряным черпаком помешал пепел внутри, после чего наполнил ее благовониями, которые успокаивали дух и устраняли внутренний холод, и мягко продолжил.

— Каждый из нас всегда носит с собой маску из человечьей кожи. Когда он надевает ее, я показываю людям свое настоящее лицо, когда маску ношу я, он занимается делами в своем истинном обличье, и так уже больше двадцати лет.

— И вам не надоело?

— Нет, не надоело, это довольно весело, — Мэй Ханьсюэ рассмеялся. — Хотя мой старший брат наверное чувствует себя уставшим. Он всегда говорит, что в миру у меня слишком много любовных долгов и из-за этого, покидая дом, ему приходится обходить стороной всех этих заклинательниц.

Сюэ Мэн даже представить не мог, что чувствует человек, постоянно окруженный заклинательницами. На самом деле, можно сказать, что он и старший Мэй Ханьсюэ были в одинаковом положении, ведь в своем возрасте он тоже еще даже за руку девушку не держал.

Однако подобного рода вещами хвастаться точно не стоило, поэтому он молча осушил кувшин с вином и так ничего и не сказал.

Когда Мэй Ханьсюэ почти поверил, что он уже напился и его голова совсем не соображает, Сюэ Мэн вдруг спросил у него:

— Почему помогли мне?

Его тон снова изменился, и на сей раз он звучал очень мягко.

Подобное мягкое выражение было ему совсем не свойственно, и в сравнении с прежним резавшим глаза холодным равнодушием, еще сильнее бросалась в глаза.

В конце концов Мэй Ханьсюэ не выдержал. Сев прямо, он вытянул руку с серебряным колокольчиком, чтобы взять Сюэ Мэна за подбородок и, повернув его лицо сначала влево, а потом вправо, пробормотал себе под нос:

— Странно, тот же человек, но что с ним не так?

Сюэ Мэн не сопротивлялся, позволяя удерживать себя за подбородок, его карие глаза спокойно следили за Мэй Ханьсюэ. Чуть позже, он снова спросил:

— Зачем было помогать Пику Сышэн? Разве мы близки?

— Не так уж близки, — ответил Мэй Ханьсюэ. — В детстве мы играли с тобой, однако один день — это был я, а другой — мой старший брат. На самом деле я провел с тобой около десяти дней.

— Тогда почему вы захотели приютить меня?

Мэй Ханьсюэ вздохнул и, вытянув длинный белый палец, ткнул им между бровей Сюэ Мэна:

— Твои родители когда-то спасли жизнь моей матери… Она из города Суйе[290.3], а там, как тебе должно быть известно, полным-полно злых духов. После того, как она родила меня и брата, то сразу же отослала нас в Куньлуньский Дворец Тасюэ. А потом в городе разбушевалась нечистая сила. Было множество погибших и раненых, ей с большим трудом удалось сбежать, но она сломала ногу.

Добавленные в курильницу благовония имели кристально-чистый аромат гималайского кедра.

Мэй Ханьсюэ с улыбкой продолжил:

— Она долго скиталась, не имея за душой и серебряной монеты, и, добравшись до подножья Куньлунь, была уже при смерти.

Выражение его лица оставался все таким же мягким. Спадающее на лоб украшение в виде рубиновой капли ярко сияло.

— В то время дядя Сюэ и тетя Ван впервые посетили Дворец Тасюэ в горах Куньлунь. Увидев нашу умирающую мать, они не стали расспрашивать о ее прошлом и не пытались получить от нее какие-либо ценности, а постарались вылечить ее, не жалея денег на лекарства. Когда впоследствии они узнали, что она разыскивает своих детей, дядя Сюэ на спине поднял ее на вершину горного хребта Куньлунь.

Сюэ Мэн изумленно притих, внимательно слушая его рассказ. Потребовалось время, чтобы он все же спросил:

— Тогда что потом случилось с вашей матушкой?

— Болезнь оказалась слишком тяжелой, — Мэй Ханьсюэ покачал головой. — Ей было уже не помочь, и она все же покинула нас… Но благодаря тете и дяде мы смогли увидеться с ней в последний раз.

Рассеяв окутавший комнату ароматный дымок, снаружи подул легкий ветерок, зазвенели подвешенные под карнизом ветряные колокольчики.

Чистый звук был подобен плеску воды в ручье.

— Все эти годы дядя и тетя говорили, что это не благодеяние, а просто небольшая помощь, не стоящая даже упоминания, а потом они и вовсе забыли о том случае, но мы с братом до сих пор помним, — Мэй Ханьсюэ поднял свои сине-зеленые глаза и спокойно взглянул на Сюэ Мэна.

Слишком много воды утекло с тех пор, как он говорил об этих событиях. Его скорбь и горе теперь было не разглядеть, осталась лишь мягкость и душевная теплота.

— В тот день дядя Сюэ нес мою маму на спине, а тетя Ван держала над ними зонт, потому что они боялись, что мама снова простудится. Когда дядя и тетя вошли во Дворец, первое, о чем они заговорили, не дела Пика Сышэн и не заключение союза с Дворцом Тасюэ. Они спросили, здесь ли близнецы из города Суйе.

Светлые ресницы опустились, прикрывая вышедшие из берегов зеленые омуты.

— По правде говоря, за всю свою жизнь я не встречал более выдающихся супругов, стоящих во главе духовной школы.