Впрочем, Цзян Си не спешил уходить. Постояв там еще какое-то время, он спросил:
— Это очень трудно?
— Исключительно тяжело, — глава грустно взглянул на него. — Ты и Ван Чуцин так долго были вместе, неужели ты ни разу ни капли не колебался?
Озадаченный его вопросом Цзян Си едва ли не с недоумением ответил:
— А из-за чего мне… колебаться?
Какое-то время глава пристально вглядывался в лицо Цзян Си. В глазах этого юноши он не увидел ни капли фальши и лицемерия, и это его по-настоящему потрясло. Чуть подумав, он спросил:
— Цзян Си, в твоих глазах кто такая Ван Чуцин?
— Старшая сестра-наставница.
— А во время двойного совершенствования?
— Объект двойного совершенствования.
— И ничего больше?
— И ничего больше.
— …
Заметив сложное выражение на лице главы, Цзян Си нахмурился:
— А разве должно быть по-другому?
— Нет, — после затянувшейся паузы уже давно почти седой почтенный глава школы тяжело вздохнул. — В течении стольких лет никто из учеников так и не смог преодолеть испытание любовью во время практики двойного совершенствования. Ты первый... но, к сожалению, я не знаю никого, кто смог бы закончить с тобой это важное дело.
В тот день ни Цзян Си, ни глава школы так и не узнали, что вся их беседа была подслушана барышней Ван. Если до этого в сердце Ван Чуцин еще жили какие-то иллюзии и надежды, то этот подслушанный разговор заставил ее заледенеть всем телом и окончательно потерять лицо.
Это было невыносимо стыдно. И совершенно непонятно, как после такого находиться в школе и показаться на глаза людям. Ее сестры по обучению и раньше были готовы вырвать ей позвоночник, что же будет, если они прознают, что она по неосторожности забеременела от брата-наставника Цзяна…
Только от одной мысли об этом она чувствовала, как ее бросает в холодный пот. Она больше не могла оставаться в школе и той же ночью сбежала на Остров Линьлин.
— Разве ты не сбежала с Сюэ Чжэнъюном?
— Нет, — ответила госпожа Ван.
Цзян Си вдруг закрыл глаза, не зная, что тут вообще можно сказать.
Он в самом деле был тем бесчувственным любовником, в сердце которого жил лишь его собственный путь. Он был равнодушен к женским прелестям и за всю свою жизнь, кроме госпожи Ван, не сблизился ни с одной женщиной. Более того, в тот год во время их двойного совершенствования с этой сестрой-наставницей, он и к ней не испытывал никаких чувств. Однако впоследствии, услышав, что госпожа Ван и Сюэ Чжэнъюн сбежали, небольшая складка все же залегла между его бровей.
Тогда он подумал, что в этом мире чувства так же недолговечны, как цветы и трава, а все женщины и правда очень ненадежны. Даже эта старшая сестрица, сердце которой было переполнено любовью к нему, несмотря на все свои громкие слова, сбежала с другим.
С тех пор он стал еще более эмоционально холоден. Любовные дела вызывали у него лишь чувство брезгливости, вплоть до некоторого презрительного отвращения.
Лишь спустя двадцать лет из уст своей старшей сестры-наставницы он, наконец, услышал правду о том, что на самом деле случилось тогда. Вот только та, что тогда была «барышней Ван», ныне стала «госпожой Ван», и лучшие годы их жизни уже позади.
Только через долгое время Цзян Си решился прямо спросить:
— В таком случае ты… почему ты решила покинуть Гуюэе?
— Я просто не могла и дальше находиться с тобой под одной крышей, младший соученик, — двадцать лет спустя госпожа Ван наконец смогла, глядя ему в глаза, спокойно говорить о своем положении и репутации. — У каждого человека есть чувство собственного достоинства, мне оно не позволило после всего вернуться к отношениям просто учеников одной школы.
— …
— Я хотела убить Мэн-эра еще в утробе, но у меня не поднялась рука, — бесцветным голосом продолжала госпожа Ван. — Поэтому я очень долго странствовала в одиночестве и впоследствии в храме на горе Байди[286.7] родила нашего с тобой ребенка. Когда Мэн-эру уже исполнился год, Чжэнъюн разыскал меня и остался рядом со мной. Он всегда знал о его происхождении.
Пока она говорила, у нее опять начался кашель с кровью.
В тот раз, когда во время двойного совершенствования она потеряла контроль, ее духовное ядро стало тираническим. Все эти годы она жестко подавляла его и никогда не использовала выученные когда-то заклинания. Теперь, когда Небесное Пламя Феникса взвилось до небес, ее жизнь подошла к концу.
Когда госпоже Ван удалось справиться с приступом кашля, ее дыхание сбилось и стало прерывистым. Она сказала:
— Младший соученик, слухи о том, как Чжэнъюн похитил меня, вернулся со мной на Пик Сышэн, чтобы взять в жены, были распущены им для отвода глаз. Он всегда боялся опозорить меня… и Мэн-эра.
Ее взгляд долго бесцельно блуждал по залу, пока не остановился на мертвом теле Сюэ Чжэнъюна.
Хватило мгновения, чтобы глаза ее наполнились скорбью.
Она вспомнила, как после свадьбы Сюэ Чжэнъюн с улыбкой сказал ей:
— Отлично, с этого момента не думай о прошлом. Прежде в Гуюэе тот негодяй унизил тебя, я так не поступлю. Ты осталась со мной, и я хочу, чтобы впредь ты наслаждалась жизнью и ослепительно сияла. Пока я жив, не допущу, чтобы тебе снова нанесли хоть малейшую обиду.
Госпожа Ван резко отвернулась. Ее тело едва заметно дрожало.
Если благородный человек дал обещание, то обязательно сдержит и от слов своих никогда не откажется.
Сюэ Чжэнъюн сдержал свое слово: пока он был рядом, ей не нужно было самой решать свои проблемы с чужими людьми[286.8], и никто не смел ставить ее в затруднительное положение.
— На протяжении всех этих лет для него не имело значения, что мое тело слабо, и что я не могу снова забеременеть и выносить плод. Его никогда не волновало то, что Мэн-эр рожден не от его плоти и крови, он всегда считал его родным. Сюэ Мэн… Сюэ Мэн вырос таким большим, почти не зная горя и страданий…
Она прикрыла глаза, ее и без того бледное лицо стало почти прозрачным.
— Теперь мы больше не можем его защищать.
Цзян Си замер в оцепенении.
— Младший соученик, можешь считать эти двадцать лет моей местью тебе… Хочешь обижайся, хочешь ненавидь, можешь чувствовать ко мне отвращение… но только ко мне одной, — с каждым словом голос госпожи Ван становился все тише и слабее. — Прошу, помоги ему… не позволь другим ему навредить…
Под конец ее голос стал таким же легким, как летящий по ветру пух:
— Ечэнь… я умоляю тебя…
Небесное Пламя Феникса заслонило небо и солнце. Цзян Си стоял посреди этого огненного моря, и весь мир вокруг него был таким же пылающе-алым. Он посмотрел вверх, на сидящую высоко на троне женщину. Ее опущенные глаза были закрыты, поэтому казалось, что она просто уснула. Он полагал, что, пожалуй, есть еще вещи, которые она могла бы сказать ему, не говоря уже о том, что совсем недавно она пообещала Сюэ Мэну, что мать и сын скоро встретятся в Зале Шуантянь… поэтому он терпеливо ждал.
Он все еще ждал, что она встанет и скажет, что все это ложь, просто шутка, всего лишь фарс.
По природе своей человек хладнокровный и сдержанный, он долго и терпеливо ждал. Его лицо становилось все более мрачным, камень на сердце все тяжелее, а кровь в жилах все холодней.
Но она больше ничего не сказала.
Госпожа Ван и Сюэ Чжэнъюн вместе почили и умолкли навеки.
Она была дочерью знатной семьи, заклинательницей на высшей ступени совершенствования, известной своим мягким характером и добродетелью. Впоследствии людская молва разнесла по миру, что Сюэ Чжэнъюн похитил ее, чтобы сделать своей женой. Некоторые злые языки судачили, что она сама сбежала с Сюэ Чжэнъюном, а уж потом вышла замуж. Версий было множество, но никто даже не приблизился к правде. На протяжении многих лет многие из тех, кто жил с ними на Пике Сышэн, считали, что госпожа Ван, возможно, не так уж и сильно любила своего мужа и только лишь из-за своей робости не осмеливалась роптать.
