— Учитель…
Услышав у уха этот хриплый стон, Чу Ваньнин повернул голову и увидел мертвенно-бледное лицо[277.3] Мо Жаня.
— Ты… оставь меня, отошли обратно.
— Что за бред ты несешь!
Но Мо Жань лишь покачал головой:
— Ты уже пришел за мной, тебе не надо забирать меня, — с большим трудом он попытался выдавить улыбку, но свет в его глазах уже начал гаснуть. — Этого достаточно… у меня есть дом… этого хватит… Отошли меня, отправь обратно… ты еще можешь найти способ вернуться... — его голос становился слабее, ресницы опускались все ниже, но он по-прежнему цеплялся за рукав Чу Ваньнина и продолжал упрямо повторять, — ты еще можешь найти выход…
— Нет, — от этих слов Чу Ваньнин почувствовал себя так, словно ему по сердцу полоснули ножом. Он сжал холодную ладонь Мо Жаня, а потом полностью заключил его в объятья, — нет у меня пути назад, я никуда не уйду.
— …
— Я останусь с тобой.
Если бы раньше Мо Жань услышал от Чу Ваньнина эти слова, он был бы окрылен и вне себя от счастья, но сейчас, услышав эту фразу, он совсем растерялся, не зная, что ответить и как поступить. Собираясь что-то сделать, он поднял руку, но на этом его силы и закончились.
Большие быстро расплывающиеся пятна крови уже окрасили в красный цвет всю его одежду. В конце концов, Мо Жань потерял сознание и упал на руки Чу Ваньнина.
Держа на руках его обессиленное тело, Чу Ваньнин почувствовал, что больше не в силах выносить эту муку. Он не знал, смогли ли они оторваться от погони, не знал, как скоро преследовавшие их люди будут здесь, но все равно приземлился на ближайшем склоне горы. Его руки дрожали так сильно, что он далеко не сразу смог распахнуть одежду на груди Мо Жаня.
Там, где должно было находиться сердце, зияла огромная кровоточащая дыра…
В мозгу словно что-то взорвалось. Теперь, увидев это своими глазами, Чу Ваньнин не боялся снова взглянуть на лицо Мо Жаня.
Ему вдруг пришло в голову, что в прошлой жизни Мо Жань сохранял его труп два года.
Эти два года, денно и нощно, что он чувствовал?
— Не уходи, Мо Жань… — сложив руки над его раной, он безостановочно вливал в него свою духовную силу. Залитый кровью с головы до ног Чу Ваньнин охранял Мо Жаня, еще более окровавленного, похожего сейчас на подстреленного зверя, с которого охотник заживо снял шкуру до того, как он испустил последний вздох.
В последних лучах заходящего солнца кровь смешивалась с кровью, а плоть с плотью.
— Ты не должен уходить, это не твоя вина… это никогда не было твоей виной…
Мо Жань, Мо Жань. Мо — это и правда мрак, а Жань — это свет. Ты всю жизнь искал свет, однако в итоге не смог избежать непроглядной ночи.
Чу Ваньнин наконец набрался смелости, чтобы посмотреть на лицо Мо Жаня, но хватило одного взгляда, чтобы он оказался почти полностью сломлен и раздавлен увиденным.
Это уже не было лицом живого человека, скорее его призрачной тенью. Ужасающе бледное, все в крови, на лбу и между бровей подсохшие ссадины и кровоподтеки… следы от камней, которые бросали в него прохожие.
Не в силах сдержаться, Чу Ваньнин припал к лежащему перед ним телу умирающего Мо Жаня и разрыдался. Его сердце сжалось от боли, душа страдала от невыносимой душевной муки. Неужели это тот самый сияющий улыбкой цветущий юноша, что под сенью Пагоды Тунтянь вцепился в его руку со словами «господин бессмертный, позаботься обо мне»?
Почему… весь в крови… почему… в нем больше нет жизни и на его лице не осталось и следа той лучезарной улыбки.
Совершенно неузнаваемый… его теперь совсем не узнать.
Так в чем же все-таки ошибся Мо Вэйюй? Почему вся его жизнь, в конце концов, превратилась в череду страдании и невзгод?
Может, из-за того, что у него не было ни родных, ни дома, ни поддержки близких людей и даже судьба решила сыграть с ним самую злую шутку. Улыбка, которой он так старательно пытался заполнить все трещины своей неприкаянной жизни, в итоге по-прежнему воспринималась миром как отвратительная маска демона.
Знал ли кто-то, что пыльные и прогнившие ступени под их ногами, когда-то серебрились в лунном свете и благоухали ароматом весенних цветов.
— Чу Ваньнин, — вдруг издали донесся слишком знакомый лишенный эмоций холодный голос. — Ради его спасения ты готов погубить свое доброе имя?
Чу Ваньнин застыл. Резко вскинув голову, он увидел на фоне солнца высокую фигуру, которая неспешно приближалась к ним.
Остановившись между росших неподалеку деревьев, Тасянь-Цзюнь, прищурившись, принялся внимательно их разглядывать.
— Раньше я полагал, что в этом мире для тебя нет ничего важнее, чем твоя праведная чистота, — протянул он, — довольно неожиданно, что в итоге ты испачкал себя ради него.
Шаг за шагом, он подходил все ближе. Мрачно поблескивал дракон, вышитый на его черной одежде, солнце отражалось от шипастой брони и драконьих пряжек из черного золота на красных императорских сапогах. Наконец, он остановился прямо перед ними.
Вскочив на ноги, Чу Ваньнин почти инстинктивно призвал божественное оружие, и когда в его ладони вспыхнула золотом откликнувшаяся на его зов Тяньвэнь… он встал между двумя Мо Жанями из прошлой и настоящей жизни.
Взгляд Тасянь-Цзюня прошелся по окруженной ореолом бурлящего золотого света золотой лозе, после чего невозмутимо вернулся к напряженной фигуре Чу Ваньнина.
Казалось, что этого мужчину выловили из моря крови — как минимум половина его одежды была покрыта бурыми пятнами. Когда же влажные глаза феникса наконец встретились с его черными глазами, в них было слишком много очень разных эмоций, чтобы можно было точно сказать, о чем он думает.
Тасянь-Цзюнь усмехнулся:
— Он так важен для тебя?
— …
Увидев, что Чу Ваньнин не спешит ему отвечать, он помрачнел еще больше:
— Уйди с дороги.
Чу Ваньнин остался на месте. Хотя в данную минуту его разум был в полном смятении, он все равно ясно осознавал, что этот «Мо Жань» перед ним всего лишь превращенное в совершенное оружие, лишенное души бренное тело.
С каждой секундой холодная усмешка в уголках рта этого мертвого тела становилась все более жестокой:
— Ты правда думаешь, что если будешь стоять тут столбом, этот достопочтенный не сможет с тобой ничего сделать?
— Я заберу его.
— И куда пойдешь?
Всего одна фраза вспорола его самообладание, как нож раковину моллюска.
В глазах Тасянь-Цзюня промелькнула насмешка:
— Чу Ваньнин, спроси себя: в этом безбрежном людском мире, кроме всегда готового тебя принять достопочтенного, где еще ты найдешь убежище… Заберешь его с собой? Не будь смешным.
Тасянь-Цзюнь шагнул вперед. Его рука взметнулась быстрее молнии и, схватив Чу Ваньнина за подбородок, заставила его приблизиться почти вплотную.
— Духовное ядро в теле этого человека принадлежит этому достопочтенному. Ты тоже принадлежишь этому достопочтенному. Лучше бы тебе поскорее уяснить свое положение.
Как только его голос затих, ярко вспыхнул золотой свет. Тасянь-Цзюнь успел убрать руку, но его щеку все равно обожгло жгучей болью. Он небрежно провел по ней рукой и убедился, что от уха до виска кожа была разрезана, а из зияющей раны по лицу текла черная кровь.
Тасянь-Цзюнь долго молчал. Полуприкрытые веки скрывали его глаза, поэтому было сложно сказать, доволен он случившимся или очень зол. Он сморщил нос, и тут же его невозмутимое лицо исказилось в гримасе. — Хорошо, очень хорошо, — император горько рассмеялся. Со взмахом рукава, все его черное облачение взметнулось подобно грозовой туче. — Не думал, что спустя столько лет этот достопочтенный сможет снова вступить в бой с Тяньвэнь, — он провел длинными пальцами по своей щеке, стирая пятна крови. Потемневшие глаза в упор уставились в лицо Чу Ваньнину. — Этот достопочтенный очень скучал.
За спиной Чу Ваньнина был Мо Жань, жизнь которого висела на волоске, и если все это затянется, то спасти его будет уже нельзя. Как бы ни путались мысли и чувства Чу Ваньнина, он не мог тратить время на праздную болтовню с Тасянь-Цзюнем.
