— Кто-то собирается отбить осужденного!
— Чу Ваньнин хочет освободить заключенного!
Му Яньли тотчас же собрала осколки духовного ядра с подноса и сунула их в свой мешок цянькунь. Повернув голову к стражникам, она сурово приказала:
— Задержать его!
— Слушаемся, глава Цитадели!
Когда волна одетых в золотые одежды воинов Цитадели Тяньинь сошлась с бушующим духовным потоком Чу Ваньнина, заклинатели на зрительских трибунах были потрясены. Никогда прежде они не видели Чу Ваньнина таким… обезумевшим и убитым горем.
В нем больше не было и капли хладнокровия и здравомыслия.
Увидев, что Чу Ваньнин неумолимо приближается, Му Яньли тихо выругалась. С холодным блеском в глазах, она, наконец, вырезала последний осколок духовного ядра и, спрятав его в мешок цянькунь, резко повернулась к Чу Ваньнину, готовясь принять бой.
— Образцовый наставник Чу, вы в самом деле собираетесь спасти его? Вы ведь ясно понимаете, что, переступив эту черту, покроете свое имя вечным позором? Впоследствии вы оба будете нести этот груз на своих плечах!
Отсвет ее божественного оружия отражался в пристально взирающих на Чу Ваньнина больших миндалевидных глазах.
В следующий момент Тяньвэнь обвилась вокруг ее поясного клинка и похожие на лунные блики брызги света разлетелись во все стороны.
Отчетливо произнося каждое слово, Чу Ваньнин ответил:
— В таком случае я буду вместе с ним!
«Официальная история аккуратна и педантична, и все герои в ней подлежат строгому учету.
Но я просто хочу быть с тобой, даже если это место в биографии тирана или строчка в списке самых гнилых нечестивцев и отъявленных злодеев этого мира.
Я не хочу, чтобы, упоминая нас, грядущие поколения почитали меня как бога, а тебя называли демоном. Я не хочу, чтобы в книге для будущих поколений написали, что мы с тобой отвернулись друг от друга, и учитель с учеником стали врагами.
Если я не могу снять с тебя несправедливое обвинение…
Мо Жань, Мо Вэйюй, Тасянь-Цзюнь…
Я хочу вместе с тобой быть проклятым в веках.
В Аду слишком холодно.
Мо Жань, я последую за тобой в могилу[276.1]».
Над помостом сгустилась туманная дымка. Мелькающие вспышки света ослепляли людей. Не понимая, что происходит, зрители за сценой были еще более напуганы. Среди хаоса и сумятицы, что царили на помосте, они смогли разобрать лишь звон, с которым Тяньвэнь разорвала сковывающие преступника цепи.
В следующий миг Мо Жань повалился на колени и упал прямо в теплые объятья Чу Ваньнина.
Его кровь мгновенно окрасила белые одежды.
Мо Жань, который с самого начала не проронил ни слезинки, дыхание которого не сбилось, даже когда ему снова и снова вскрывали грудь и разрезали сердце, в этот момент оказался полностью разбит и повержен. Его дрожащие руки поднялись вверх, чтобы сразу же снова опуститься вниз.
Он так сильно хотел обнять Чу Ваньнина и в то же время так сильно хотел оттолкнуть его. Он так страстно мечтал под небом и в загробном мире никогда не разлучаться с ним и всем сердцем желал, чтобы у Чу Ваньнина отныне было все хорошо, чтобы он вечно оставался таким же чистым и непорочным, впредь не имея никакого отношения к его собственной грязи.
Поэтому Мо Жань не знал, обнять его и не отпускать или оттолкнуть как можно дальше.
Эта пара рук так сильно и долго дрожала, но, в конце концов, очень осторожно и бережно соединилась за спиной Чу Ваньнина.
Мо Жань зарыдал.
— Учитель… почему ты не винишь меня… — простонал он, — почему все еще хочешь меня спасти…
Чу Ваньнин почувствовал невыносимую боль в сердце и еще крепче сжал его в объятьях, больше не заботясь о множестве глаз, что смотрели только на них. Тысячи слов вертелись в его голове, но он никак не мог найти те самые, что нужно сказать именно сейчас.
— Я такой грязный… могу испачкать и тебя… — пробормотал Мо Жань, и каждое его слово было пропитано густым запахом крови. Чем больше он плакал, тем сильнее была его скорбь, и пусть перед другими этот мужчина никогда не показывал свою слабость, в объятьях Чу Ваньнина он полностью сбросил свою броню. — Но я так боюсь, что ты не захочешь меня… если даже ты не захочешь меня… я и правда не знаю, куда мне идти…
Очевидно осколки раздробленного духовного ядра пронзили сердце Мо Жаня, но в этот момент Чу Ваньнин почувствовал, что его сердце тоже судорожно сжимается от боли, словно это его подвергли казни через тысячу порезов, и теперь оно изорванное и растерзанное истекает кровью.
Оказалось, что подобно мышцам и кости оба они неразрывно связаны.
Все больше последователей Цитадели Тяньинь окружали их со всех сторон, шаг за шагом осторожно подступая ближе.
Одетый в испачканные кровью белые одежды Чу Ваньнин одной рукой держал Тяньвэнь, а другой поддерживал Мо Жаня.
В людском мире очень много зла и добра, черного и белого, правды и лжи, и на самом деле их довольно сложно отделить. Слишком многие считают себя непогрешимыми праведными судьями, имеющими право судить об истинной справедливости. Также есть множество людей, у которых в каждом деле есть свои скрытые корыстные мотивы.
Вот поэтому река Милуо оплакивает «Хуайша» Цюй Юаня[276.2], поэтому несправедливо осужденный У Му[276.3] с обидой в сердце умер в Фэнбо.
Их имена все-таки удалось очистить, но как насчет других верных сердцем юношей? Не каждый ложно обвиненный может высказаться, к тому же тот, кто достиг дна, уже никогда не сможет оправдаться.
Поддерживая Мо Жаня, Чу Ваньнин мягко прошептал ему:
— Не бойся, я не откажусь от тебя.
— Учитель…
— Я всегда буду рядом с тобой. В жизни и в смерти я заберу тебя домой.
Действие исцеляющего заклинания подходило к концу, поэтому сердце Мо Жаня болело все сильней, а сознание все больше затуманивалось, однако, когда он услышал эти слова, он был потрясен до глубины души. Его губы задрожали, из глаз покатились слезы, но он все равно улыбался.
— Ты так хорошо относишься ко мне. Моя корзинка, наконец, полна… Я так счастлив, — он ненадолго замолчал. Теперь с каждым сказанным словом его голос угасал, становясь все тише. — Учитель, я очень устал… мне холодно…
Едва заметно дрожа, Чу Ваньнин поддерживал Мо Жаня, непрерывно вливая в него духовную энергию, но все было бесполезно.
Совсем как в прошлой жизни, когда на горе Куньлунь, пытаясь спасти ему жизнь, Тасянь-Цзюнь своей духовной силой какое-то время удерживал его на пороге смерти.
Бесполезно.
Чу Ваньнин был очень напуган, глаза феникса покраснели от слез, которые непрерывным потоком беззвучно катились по его лицу. Наклонившись, он нежно погладил волосы и щеку Мо Жаня и, поцеловав его холодный и влажный висок, хрипло сказал:
— Не засыпай, скажи мне, какая корзинка?
На лицах окружающих их людей отражались настороженность, презрение, брезгливость, тревога, ненависть и отвращение.
Но что с того.
Ничто из этого больше не имело значения.
Репутация, достоинство, жизнь.
Две жизни он видел, как Мо Жань опускается в эту бездонную пропасть, но оказался совершенно беспомощен. Сейчас он чувствовал лишь невыносимую сердечную боль. Это он потерпел поражение.
Это он опоздал.
Мо Жань слабел на глазах, сознание постепенно покидало его. Потеряв слишком много крови, его тело становилось все холоднее:
— У меня есть только одна маленькая корзинка… — еле слышно пробормотал он, — маленькая дырявая корзинка… она пустая… я так давно пытаюсь ей зачерпнуть…
Подсознательно он пытался свернуться калачиком. Мертвенно-бледные губы едва заметно шевельнулись, послышался всхлип.
— Учитель… сердце болит… обними меня, прошу тебя.
Сердце Чу Ваньнина скрутило мучительной болью, но все, что он мог, это снова и снова повторять:
