— Я хотел бы купить кувшин лучшего вина «Белые Цветы Груши», не могли бы вы помочь мне выбрать самый достойный сосуд для него? Я хочу подарить это вино моему учителю, чтобы он мог попробовать его на вкус.
Одно за другим все эти воспоминания начали всплывать в его памяти.
Все самое теплое, чистое и прекрасное, что было в сердце Мо Жаня, проносилось у него перед глазами словно яркие картинки во вращающемся фонаре.
И во всех этих сценах из прошлого, начиная от первых лет жизни в крайней нужде и до юношеских лет, когда в его сердце был подсажен Цветок Вечного Сожаления Восьми Страданий Бытия, Мо Жань всегда улыбался. Однако в его жизни было так мало по-настоящему светлых дней, когда он мог от души весело смеяться, что все эти хорошие воспоминания с легкостью можно было пересчитать по пальцам.
Какое-то время Чу Ваньнин просто смотрел на эти быстро мелькающие перед его глазами осколки событий, а потом вдруг все улеглось и успокоилось.
Поскольку их души были переплетены слишком долго, теперь Чу Ваньнин мог со всей ясностью увидеть, что, оказывается, до того, как в сердце Мо Жаня был посажен Цветок Вечного Сожаления Восьми Страданий Бытия, он ему и правда очень нравился. Мо Жань почитал его, тянулся к нему и даже испытывал самую горячую и глубокую привязанность, несмотря на то, что Чу Ваньнин не любил улыбаться и в процессе обучения был даже излишне резок и придирчив.
Чу Ваньнин нравился Мо Жаню даже таким, ведь он все равно казался ему неуловимо знакомым и очень теплым. Он чувствовал, что этот на вид ледяной учитель в глубине души очень хороший человек.
Оказывается, Мо Жань полюбил его… в столь раннем возрасте, искренне и со всей свойственной юности пылкостью.
Перед глазами продолжали всплывать воспоминания Мо Жаня, и, последовав за этим потоком, Чу Ваньнин вынырнул в том времени, когда одной прекрасной лунной ночью в ученическом общежитии Пика Сышэн горел лишь один сиротливый огонек. Сидя у краешка стола перед развернутым свитком Мо Жань очень сосредоточенно изучал его содержание, прежде чем попробовать что-то вышить на белом платке, что все это время держал в руках.
Сделав всего пару стежков, он неуклюже проткнул иглой палец, и капли крови тут же испачкали ткань.
Мо Жань широко открыл глаза и с самым удрученным выражением лица грустно вздохнул:
— Это так трудно.
Испачканный белый платок был отброшен в сторону, присоединившись к кучке таких же неудачных недоделок.
Он взял новый кусок ткани и снова начал шить.
Светильник не гас всю ночь, и не счесть сколько платков было испорчено, пока его руки не приобрели нужную сноровку. Медленно на белой ткани начали распускаться бледно-алые лепестки, один, два… пять лепестков.
Каждый лепесток был тщательно и кропотливо вышит. Каждый лепесток был вышит от всего сердца.
Стежок за стежком этот юный отрок неловко и неуклюже вышивал на белом платке цветок яблони, что, распустившись единожды, не увянет весь год.
Каждый раз, когда он смотрел на этот платок, его глаза ярко сияли.
На самом деле вышивка была не очень красивой, в основном узоре было много неровных и откровенно кривых мест, так что сразу было видно, что выполнена она неопытной рукой новичка, однако Мо Жань был не в силах сдержать радости. С воодушевлением он осмотрел платок с одного края до другого, после чего подбросил его вверх, и легкая нежная ткань медленно опустилась ему прямо на лицо, полностью накрыв его.
Под платком он громко и весело рассмеялся и подул на него. Тонкий край платка с вышитым цветком яблони загнулся, открыв исполненный нежности взгляд юноши, в котором, словно отраженные в воде солнечные блики, искрился свет.
— Подарю моему Учителю. Ему обязательно понравится.
Все то тепло, что жило внутри этого сердца, было невыносимо для ядовитого цветка, поэтому позднее он полностью его выел.
— Каждый раз, используя этот платок, он будет думать обо мне.
Мо Жань свернул платок и спрятал за пазухой. Бесчисленное количество раз мысленно представляя, как Чу Ваньнин будет хвалить его и сколько счастья будет на его лице, он не мог сдержать радостное предвкушение, чувствуя, как в его сердце расцветает весна, колосятся травы и поют иволги. В ту же ночь преисполненный радости он прибежал к жилищу Чу Ваньнина, где нашел его стоящим на берегу пруда и наблюдающим за плавающей там рыбой.
— Учитель! — светясь от счастья, он подбежал к нему.
Немного удивленный Чу Ваньнин обернулся:
— Почему ты пришел?
— Я… апчхи...
Погода была довольно холодной, а он так спешил, что выскочил на улицу без теплого плаща, поэтому, не договорив, юноша громко чихнул.
— Почему ты так спешил, что даже забыл как следует одеться? — чуть поменял вопрос Чу Ваньнин.
Мо Жань потер нос и, растянув рот в улыбке, ответил:
— Я не мог ждать. У меня есть одна вещь, и если я не отдам ее Учителю, то точно не смогу уснуть.
— Что за вещь?
— Дар моему учителю. Это знак уважения принявшему меня наставнику, — с этими словами он нащупал за пазухой бережно сложенный платок. Но когда дело дошло до того, чтобы передать подарок, Мо Жаня вдруг охватила робость и щеки его стыдливо покраснели. — Ну, на самом деле… на самом деле он ведь не стоит и нескольких медяков. Нет, он недостаточно хорош.
Мямля, он переминался с ноги на ногу, комкая и расправляя платок. В конечном итоге он спрятал его за спину, и принялся носком ботинка ковырять землю.
— Ты что-то купил?
Уши юноши совсем покраснели, когда он застенчиво ответил:
— Не купил, у меня нет денег…
Чу Ваньнин на миг пораженно замер:
— Сделал сам?
Мо Жань склонил голову, так что пушистые облака ресниц скрыли его смущенный взгляд, и тихо пробормотал:
— Угу.
Не дождавшись ответа Чу Ваньнина, он опять торопливо затараторил:
— Ладно, забудьте об этом, он правда некрасивый, очень уродливый! — даже повторив это несколько раз, он все еще чувствовал, что этого недостаточно. Набравшись смелости, он снова взглянул на Чу Ваньнина и с нажимом в голосе повторил. — Ужасно безобразный.
Чу Ваньнин до сих пор помнил какие чувства он испытал тогда... На самом деле это были изумление и восторг.
До того дня он никогда не получал в подарок что-то сделанное руками самого дарителя.
Но он был слишком смущен, чтобы как-то показать это или хотя бы просто неловко улыбнуться в ответ. Так что ему оставалось только еще сильнее напрячь лицо, натянув на него самое серьезное выражение. Тогда больше всего он боялся, что этот только переступивший порог ордена юный ученик заметит ту сладкую свежесть, что разлилась в этот момент в самом потаенном уголке его сердца.
Слегка откашлявшись, он спокойно и рассудительно сказал ему:
— В таком случае, раз это все равно уже сделано, как бы оно ни было некрасиво, ты должен дать мне на него взглянуть, верно?
В итоге Мо Жань все же вытащил из-за спины этот многострадальный платок и даже хотел почтительно передать его двумя руками, но в этот момент понял, что уже столько раз его скомкал, что тот теперь весь мятый, поэтому он суетливо попытался его разгладить.
Когда от смущения и стыда его лицо запылало, словно в лихорадке, красивая рука с тонкими длинными пальцами, наконец, забрала у него этот создавший ему столько трудностей скомканный платок.
И в тот же миг царившая в его сердце смута свернула знамена и отступила прочь[275.2].
В исступлении у Мо Жаня невольно вырвалось:
— Ах… Учитель, но это действительно уродливо…
В то время Мо Жань еще не вызывал в Чу Ваньнине никаких ответных чувств, поэтому все, что сохранилось в его памяти после того случая, это сияющие черные глаза, прекрасные, словно цветы, омытые благодатным дождем.
Иногда чувства рождаются стремительно, подобно удару грома или вспышке молнии, а иногда они приходят медленно, подобно каплям воды, что точит камень.
