— Не стоит напрасно тратить свои силы. Что бы ни желала получить наложница Чу: ослабить путы или узнать местонахождение Мо Жаня, я могу удовлетворить любое желание, — казалось, Ши Мэй внезапно решил сменить тему разговора. — Вот только, так или иначе, ты — мой трофей, поэтому придется тебе развлечь меня и сыграть со мной в одну игру.
— Что ты задумал?
Ши Мэй рассмеялся:
— Я хочу немного отвлечь тебя от мыслей о теле того парня. Просто перестань все время думать о нем. Как насчет того, чтобы подумать обо мне?
— Ты именно тот человек, который в прошлой жизни подсадил ядовитого паразита. О чем еще тут можно думать?
Если внимательно вслушаться, то в голосе Чу Ваньнина можно было расслышать глубоко затаенную душевную боль. Казалось, он изо всех сил старался подавить какие-то эмоции, но удавалось это ему настолько плохо, что теперь он был на грани того, чтобы взорваться и выплеснуть их наружу.
Ши Мэй со смехом ответил:
— Ты не ошибся, это и правда я. Но почему бы наложнице Чу не попробовать угадать мою истинную личность?
— Если хочешь сказать, говори сейчас, а не желаешь — отстань от меня.
— Ой, ну когда же ты перестанешь злиться, — печально вздохнув, Ши Мэй предложил, — давай ты послушаешь меня. Как-то наложница Чу сказала, что большие ставки вредят здоровью, а маленькие поднимают настроение, однако если хочешь чего-то добиться, придется пойти на риск навредить своему телу. Почему бы нам не попробовать заключить пари?
— …
— Вот только, — Ши Мэй сделал многозначительную паузу, — прежде чем мы начнем нашу игру, мне придется немного преступить границы допустимого и посмотреть, сколько на тебе предметов одежды.
Чу Ваньнин не проронил ни слова, однако не скрытая повязкой нижняя половина его лица непроизвольно напряглась. Когда Ши Мэй увидел это, выражение его лица немного смягчилось. После пересчета получилось всего пять вещей, включая верхнее одеяние и пояс.
— В таком случае я дам тебе пять попыток на то, чтобы правильно ответить на мой вопрос. Если справишься, я сразу же скажу, где сейчас Мо Жань, — выдержав многозначительную паузу, он продолжил, — однако за каждый раз, когда ты ответишь неправильно, я сниму с тебя одну вещь. После того, как все пять вещей будут сняты, у наложницы Чу останется еще одна попытка, и если ответ снова окажется неверным, тогда…
Он не стал продолжать, а только рассмеялся, неосознанно облизнув губы бледно-розовым кончиком языка. После этого он сидел молча, ожидая, пока Чу Ваньнин озвучит свою догадку. Чу Ваньнин не спешил с выводами, но Ши Мэй его не торопил, терпеливо дожидаясь ответа. В конце концов, сейчас он был совершенно свободен от всех дел, и у него было все время мира. Вот только время шло, а Чу Ваньнин по-прежнему так ничего и не ответил. Ши Мэй все сильнее хмурил брови. Может, у него и было много свободного времени, но терпения могло и не хватить.
— В конце концов, ты будешь угадывать?
— Проваливай, — наконец, отозвался Чу Ваньнин.
Ши Мэй совсем потемнел лицом:
— Сейчас ты целиком и полностью в моих руках и должен понимать, что ты можешь себе позволить, а чего нет.
— …
— Чу Ваньнин, ты не в том положении, чтобы выставлять мне условия. Тасянь-Цзюнь не отличался большим умом, и, возможно, не всегда мог сравниться с тобой, когда речь шла о стратегии и долгосрочном планировании, но я совсем другой, — сделав паузу, Ши Мэй холодно продолжил, — ты в моих руках, и для тебя же лучше быть немного послушнее и сговорчивее.
Так и не дождавшись ответа, он перешел на еще более жесткий тон:
— Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому[253.2]. Не рассчитывай, что если ты ничего не скажешь, то я с тобой ничего не сделаю.
На этих словах его длинные белые и холодные пальцы легли на пояс Чу Ваньнина. Словно разрезающий рыбу острый нож, они неспешно заскользили по краю плотно прилегающей к телу ткани.
— Послушай, я считаю до трех. Если ты не откроешь свой рот, пеняй на себя, последствия будут лишь на твоей совести, — на этих словах в глубине глаз Ши Мэя вспыхнул тусклый огонек.
На самом деле он и сам не знал, хочет ли чтобы Чу Ваньнин догадался или все же не желает этого. Впрочем, сейчас было уже не важно, догадается он или нет. Пути назад не было, и сейчас он думал лишь о том, каким образом ему раскрыть свою подлинную личность.
Конечно, это будет достаточно волнительно и даже жестоко, но, в конце концов, этот человек играл с ним две жизни, и теперь, когда ему удалось выиграть, он хотел тщательно облизать плод своей победы.
— Раз.
Казалось, перед глазами забрезжил луч надежды на успех и безоговорочную капитуляцию.
— Два.
Что чувствует сейчас Чу Ваньнин? Гнев? Скорбь? Страх?
Сгорая от нетерпения, Ши Мэй чуть приоткрыл губы и полусерьезно, полушутя произнес:
— Три… Что ж, наложница Чу и правда очень добродетельна, не удивительно, что Тасянь-Цзюнь так хотел, чтобы удовлетворение плоти стало и твоей дурной привычкой… Раз уж ты не угадал, значит мы сразу перейдем к той части, где я буду груб и бесцеремонен. Ты…
— Хуа Биньань, — голос был холоднее льда.
Пальцы Ши Мэя едва заметно дрогнули, и рука, готовая развязать пояс Чу Ваньнина, застыла на полпути. После этого он со смехом сказал:
— Угадал, правда, лишь наполовину. А дальше?
— …
Он буквально излучал лисью хитрость и лукавство, однако, если на лице других людей подобное выражение выглядело бы отвратительно непристойным, Ши Мэй, благодаря природной красоте и изяществу, даже сейчас был подобен отражению лотоса в чистой воде.
Он был твердо уверен, что Чу Ваньнин не сможет добраться до последнего слоя правды, он был очень доволен собой, он…
— Я бы предпочел, чтобы ты и правда умер.
Улыбка примерзла к лицу Ши Мэя. Спустя несколько мгновений он спросил:
— Что ты сказал?
В голосе лежащего на кровати человека не было ни капли жара эмоций, лишь проникающий до костей холод.
— В прошлой жизни, в тот день, когда небеса раскололись и начался сильный снегопад, я бы предпочел, чтобы ты и правда умер.
Ши Мэй уставился на него. Все заранее заготовленные слова встали поперек горла, не находя выхода.
Поднятая рука так и замерла в воздухе. Вмиг утратив почву под ногами, он совсем растерялся и не понимал, что ему теперь делать и как поступить.
— Ши Минцзин, — словно пчелиное жало, тихий вздох безжалостно вонзился в его ошеломленный разум. — Это ведь ты?
— …
Хотя его слова прозвучали как вопрос, в тоне Чу Ваньнина не было и капли сомнения.
Ши Мэй опустил ресницы, пряча за ними выражение глаз. Чуть погодя, он усмехнулся:
— Я не умер, к твоему сожалению.
Он не захотел признать себя побежденным, однако по его голосу чувствовалось, что он все-таки немного разочарован.
— Я действительно Ши Минцзин из твоей другой жизни, — сказал он, — и пришел сюда из мира Наступающего на бессмертных Императора Тасянь-Цзюня. Я вовсе не тот ребенок, что следовал за тобой в этой жизни, — помолчав, он добавил, — нужно уметь отвечать за свои слова, давай я развяжу тебя.
С этими словами он ослабил вервие бессмертных, а после этого положил руку на закрывающую глаза Чу Ваньнина шелковую ленту и, использовав крупицу духовной силы, с легкостью снял ее.
Непроницаемый взгляд персиковых глаз встретился с таким же бесстрастным взглядом глаз феникса.
— Надеюсь, Учитель в добром здравии.
Мысленно Чу Ваньнин уже подготовил себя к тому, что увидит, поэтому сейчас выглядел лишь немного более мрачным, чем обычно. Окинув Ши Мэя холодным взглядом, он сказал:
— Ты все еще помнишь, что я твой учитель?
Услышав его слова, Ши Мэй нежно рассмеялся в ответ, и Чу Ваньнин, наконец, понял, какой острый стилет всегда скрывался за этой его мягкостью и нежностью.
— Ну, конечно, я помню. Я никогда не забуду, что когда-то милостивый государь держал надо мной свой зонт.
