Капитан Мартин Хьюитт, десантник, чья рука была парализована после ранения. Рядовой Джако Ван Гасс, еще один десантник, потерявший большую часть левой ноги и половину левой руки в результате выстрела из РПГ. (Он дал оставшейся руке бойкое прозвище Немо, которое всегда нас веселило). Сержант Стив Янг, валлиец, чья спина была сломана самодельным взрывным устройством. Врачи говорили, что он никогда больше не сможет ходить, а теперь он собирался тащить 200-фунтовые сани на Северный полюс.

Вдохновляющая компания. Я сказал им, что для меня честь присоединиться к ним, большая честь просто быть в их компании, и неважно, что температура была ниже -30°C. На самом деле, погода была настолько плохая, что мы задержались с отправлением.

Ух, свадьба Вилли, подумал я, уткнувшись лицом в ладони.

Мы несколько дней ждали, тренировались, поедая пиццу и чипсы в местном пабе. Мы сделали несколько упражнений, чтобы акклиматизироваться к суровым температурам. Мы надели оранжевые костюмы для погружения и прыгнули в Северный Ледовитый океан. Потрясающе, насколько теплее была вода, чем холодный воздух.

Но в основном мы знакомились друг с другом, сближались.

Когда погода наконец прояснилась, мы сели в самолёт "Антонов" и полетели в импровизированный ледовый лагерь, затем пересели на вертолёты и полетели к точке в 200 милях от полюса. Когда мы приземлились, было около часа ночи, но светло, как в полдень в пустыне. Там, наверху, не было темноты: темнота была изгнана. Мы помахали на прощание вертолётам и стартовали.

Эксперты по арктическим условиям призывали команду не потеть, потому что на Северном полюсе любая влага мгновенно замерзает, что вызывает всевозможные проблемы. Но никто не сказал мне об этом. Я пропустил эти тренировки с экспертами. И вот я был там, после первого дня прогулки, после того как тащил тяжёлые сани, обливаясь потом, и, конечно, одежда превратилась в твёрдый лед. Что ещё тревожнее, я начал замечать первые пятна на пальцах и ушах.

Обморожение.

Я не жаловался. Как я мог, среди этой толпы? Но мне также не хотелось жаловаться. Несмотря на дискомфорт, я чувствовал только благодарность за то, что был с такими героями, за то, что служил такому достойному делу, за то, что увидел место, которое мало кому удается увидеть. На самом деле, на четвёртый день, когда пришло время уезжать, мне не хотелось этого делать. Кроме того, мы ещё не достигли полюса.

Увы, у меня не было выбора. Нужно было уезжать сейчас или пропустить свадьбу брата.

Я сел в вертолёт, направлявшийся на аэродром Барнео, откуда должен был взлететь мой самолёт.

Пилот колебался. Он настаивал на том, что мне нужно увидеть полюс перед отлётом. Нельзя проделать такой путь и не увидеть его, сказал он. Поэтому он доставил меня туда, и мы выпрыгнули в абсолютную белизну. Вместе мы определили точное место с помощью GPS.

И вот я стою на вершине мира. Один.

Держу в руках британский флаг.

Я вернулся на вертолёт и отправился в Барнео. Но тут над землёй пронёсся мощный ураган, и мой рейс отменили, как и все полеты. Ураганные ветры обрушились на местность, усилившись настолько, что раскололи взлётно-посадочную полосу.

Потребуется ремонт.

В ожидании я общался с разными инженерами. Мы пили водку, сидели в их импровизированной сауне, а потом прыгали в ледяной океан. Много раз я откидывал голову назад, выпивал очередную рюмку вкусной водки и говорил себе не волноваться о взлётно-посадочной полосе, о свадьбе, о чём угодно.

Шторм прошёл, взлётно-посадочную полосу восстановили, или перенесли, я забыл. Мой самолёт с рёвом пронёсся по льду и поднял меня в голубое небо. Я помахал рукой из окна. Прощайте, братья.

В канун свадьбы мы с Вилли ужинали в Кларенс-хаусе с папой. Также присутствовали Джеймс и Томас — шаферы Уилли. Публике сказали, что шафером буду я, но это была наглая ложь. Публика ожидала, что шафером буду я, и поэтому Дворец не видел другого выбора, кроме как сказать, что я им буду. По правде говоря, Вилли не хотел, чтобы я произносил речь шафера. Он счёл небезопасным давать мне в руки микрофон и ставить меня в положение, когда я могу отклониться от сценария. Я могу сказать что-то дико неуместное.

Он не ошибся.

Кроме того, эта ложь прикрыла Джеймса и Томаса, двух гражданских, двух невинных. Если бы их раскрыли как шаферов Вилли, бешеная пресса стала бы их преследовать, выслеживать, взламывать их телефоны, что-то вынюхивать, портить жизнь их родным. Оба парня были застенчивыми, тихими. Они не выдержали бы такого натиска, да и не стоило от них этого ожидать.

Вилли объяснил мне всё это, и я не моргнул глазом. Я понял. Мы даже посмеялись над этим, рассуждая о неуместных вещах, которые я мог бы сказать в своей речи. Итак, предсвадебный ужин был приятным, весёлым, несмотря на то что Вилли заметно страдал от стандартной нервозности жениха. Томас и Джеймс заставили его выпить пару рюмок рома и колы, что, похоже, успокоило ему нервы. Тем временем я развлекал компанию рассказами о Северном полюсе. Па выказывал интерес и сочувствовал моим обмороженным ушам и щекам, и мне стоило больших усилий не переборщить и не упоминать о своём не менее нежном пенисе. Придя домой, я с ужасом обнаружил, что мои нижние части тела тоже обморожены, и если уши и щеки уже зажили, то пенис — нет.

С каждым днем становилось всё хуже.

Не знаю, почему я не хотел обсуждать свой пенис с па, да и со всеми присутствующими джентльменами. Мой пенис был предметом общественного достояния и, более того,

общественного любопытства. Пресса много писала о нём. В книгах и газетах (даже в "Нью-Йорк Таймс") было бесчисленное множество историй о том, что Вилли и я не обрезаны. Мама запретила, говорили они, и хотя это абсолютно верно, что вероятность получить обморожение пениса гораздо выше, если вы не обрезаны, все эти истории были ложными. Меня обрезали в младенчестве.

После ужина мы перешли в комнату с телевизором и смотрели новости. Репортёры брали интервью у людей, которые разбили лагерь прямо у Кларенс-хауса в надежде получить место в первом ряду на свадьбе. Мы подошли к окну и посмотрели на тысячи людей в палатках и на подстилках, стоявших вдоль и поперёк улицы Молл, которая проходит между Букингемским дворцом и Трафальгарской площадью. Многие пили, пели. Некоторые готовили еду на переносных плитах. Другие бродили по улицам, скандировали, праздновали, как будто это они утром собирались жениться.

Вилли, разогретый ромом, крикнул: Надо пойти и поговорить с ними!

Он отправил смс охране, чтобы сообщить о желании выйти.

Охрана ответила: Настоятельно, не рекомендуем.

Нет, ответил он. Это правильное решение. Я хочу выйти. Мне нужно их увидеть!

Он пригласил и меня пойти с ним. Он умолял.

Я видел по его глазам, что ром действительно сильно ударил ему в голову. Ему нужен был второй номер.

До боли знакомая роль для меня. Но всё в порядке.

Мы вышли на улицу, прошли по краю толпы, пожимали людям руки. Они желали Вилли добра, говорили ему, что любят его, любят Кейт. Они дарили нам обоим те же слезливые улыбки, те же взгляды, полные нежности и жалости, которые мы видели в тот день в августе 1997 года. Я не мог не покачать головой. Вот он, канун большого дня Вилли, одного из самых счастливых в его жизни, а отголосков его худшего дня просто не избежать. Нашего худшего дня.

Я несколько раз взглянул на него. Его щёки были ярко-пунцовыми, как будто это он получил обморожение. Может быть, именно поэтому мы попрощались с толпой и рано ушли. Он был навеселе.

Но и эмоционально, и физически мы оба были на взводе. Нам нужен был отдых.

Поэтому я был потрясён, когда утром зашёл за ним, а он выглядел так, будто не сомкнул глаз. Его лицо было исхудавшим, глаза красными.

Ты в порядке?

Да, да, в порядке.