Причиной нашего визита стала художественная инсталляция. По всему сухому рву были разбросаны десятки тысяч ярко-красных керамических маков. В конечном итоге планировалось, что здесь будет разложено 888 246 таких маков, по одному на каждого солдата Содружества, погибшего в Великой войне. По всей Европе отмечалась сотая годовщина начала войны.

Помимо необыкновенной красоты, эта художественная инсталляция представляла собой иной способ визуализации военной бойни — более того, визуализации самой смерти. Я чувствовал себя потрясённым. Все эти жизни. Все эти семьи.

Не помогло и то, что этот визит в Тауэр был за 3 недели до годовщины смерти мамы, и то, что я всегда связывал её с Первой мировой войной, потому что её день рождения, 1 июля, начало битвы на Сомме, был самым кровавым днём войны, самым кровавым днём в истории британской армии.

На полях Фландрии распускаются маки...

Все эти мысли сходились в сердце и сознании возле Тауэра, когда кто-то шагнул вперёд, протянул мне мак и сказал, чтобы я положил его. (Художники, создавшие инсталляцию, хотели, чтобы каждый мак был возложен живым человеком; тысячи добровольцев помогли в этом). Вилли и Кейт также получили маки и их попросили положить цветы на любое место по своему выбору.

Закончив, мы втроём отошли в сторону, погрузившись каждый в свои мысли.

Думаю, именно тогда появился констебль Тауэра, поприветствовал нас, рассказал о маке, о том, как он стал британским символом войны. Это единственное, что цвело на тех залитых кровью полях сражений, сказал констебль, который был не кем иным, как... генералом Даннаттом.

Человек, который отправил меня обратно на войну.

Воистину, все сходилось.

Он спросил, не желаем ли мы осмотреть Тауэр.

Конечно, сказали мы.

Мы поднимались и спускались по крутым лестницам Тауэра, заглядывали в тёмные углы и вскоре оказались перед витриной из толстого стекла.

Внутри были ослепительные драгоценности, включая... Корону.

Мать твою. Корона.

Та самая, которую возложили на голову бабушки во время её коронации в 1953 году.

На мгновение я подумал, что это та самая корона, которая лежала на гробе Ган-Ган, когда её гроб шествовал по улицам. Она выглядела так же, но кто-то указал на несколько ключевых отличий.

Ах, да. Значит, это была бабушкина корона, и только её, и теперь я вспомнил, как она рассказывала мне, какой невероятно тяжёлой она была, когда её впервые водрузили ей на голову.

Она выглядела тяжёлой. Но она также выглядела волшебной. Чем больше мы смотрели, тем ярче она становилась — возможно ли это? И это сияние казалось внутренним. Драгоценные камни сверкали, но корона, казалось, обладала каким-то внутренним источником энергии, чем-то сверх суммы драгоценностей, золотых геральдических лилий, пересекающихся арок и сверкающего креста. И, конечно же, горностаевая окантовка. Невозможно было не почувствовать, что призрак, встреченный поздней ночью в Тауэре, может иметь подобное сияние. Я медленно, оценивающе переводил взгляд снизу вверх. Корона была удивительным и выразительным произведением искусства, не похожим на маки, но я мог думать в тот момент только о том, как трагично, что она должна оставаться запертой в этом Тауэре.

Ещё один узник.

Вот досада, сказал я Вилли и Кейт, на что, помнится, они ничего не ответили.

Может быть, они смотрели на горностаевую ленту, вспоминая мою свадебную речь.

А может, и нет.

Через несколько недель, после более чем года разговоров и планирования, размышлений и переживаний, 7 тыс. болельщиков собрались в Олимпийском парке королевы Елизаветы на церемонию открытия. Родились Игры Invictus (Игры непобеждённых).

Было решено, что название "Международные Игры Воинов" сложно произносить. Тогда один умный королевский морской пехотинец придумал название получше.

Как только он предложил это, мы все сказали: Конечно! В честь стихотворения Уильяма Эрнеста Хенли!

Каждый британец знал это стихотворение. Многие знали первую строчку наизусть.

Из тьмы кромешной я смотрю…

А какой школьник хотя бы раз не слышал звучных заключительных строк?

Я — хозяин своей судьбы,

Я — капитан своей души.

За несколько минут до выступления на церемонии открытия я стоял за кулисами, держал в заметно дрожащих руках блокноты. Сцена передо мной была похожа на виселицу. Я читал свои карточки снова и снова, в то время как девять "Красных стрел" совершали пролёт, выпуская дым, окрашенный в красный, белый и синий цвета. Затем Идрис Эльба прочитал стихотворение "Invictus", возможно, так хорошо, как никто никогда не читал, а затем Мишель Обама через спутник произнесла несколько красноречивых слов о значении игр. Наконец, она передала слово мне.

Долгая прогулка. Через лабиринт с красными коврами. Мои щёки тоже казались покрытыми красным ковром. Моя улыбка была застывшей, реакция «бей или беги» была в полном действии. Я ругал себя за такое поведение. Эти игры чествовали мужчин и женщин, которые потеряли конечности, довели своё тело до предела и даже больше, а я схожу с ума из-за краткой речи.

Но это была не моя вина. Тревога уже контролировала моё тело, мою жизнь. И эта речь, которая, как я верил, значила так много для многих, не могла не усугубить моё состояние.

К тому же продюсер сказал мне, когда я выходил на сцену, что мы опаздываем по времени. Отлично, есть над чем подумать. Спасибо.

Подойдя к пюпитру, который сам же лично и тщательно установил, я ругал себя, потому что с него открывался прекрасный вид на всех участников. Все эти доверчивые, здоровые, ожидающие лица, рассчитывающие на меня. Я заставил себя отвести взгляд, ни на что не смотреть. Торопясь, не обращая внимания на часы, я произнёс. Для некоторых из тех, кто принимает участие, это будет ступенькой в элитный спорт. Но для других это будет означать конец одной главы в их выздоровлении и начало новой.

Я пошёл и сел на своё место, впереди, рядом с па, который положил руку мне на плечо. Молодец, дорогой мальчик. Он был добр. Он знал, что я поторопился с речью. В кои-то веки я был рад не слышать от него грубой правды.

Если судить по цифрам, Invictus стали прорывом. Два миллиона человек смотрели по телевизору, тысячи людей заполнили арены на каждом мероприятии. Для меня самым ярким событием стал финал по регби на колясках, Великобритания против Америки, тысячи болельщиков поддерживали победу Великобритании в Медной ложе.

Куда бы я ни пошёл на той неделе, люди подходили ко мне, жали руку, рассказывали свои истории. Дети, родители, бабушки и дедушки — все со слезами на глазах, говорили мне, что эти игры восстановили то, что они боялись потерять навсегда: истинный дух сына, дочери, брата, сестры, мамы, папы. Одна женщина потрепала меня по плечу и сказала, что я воскресил улыбку её мужа.

О, эта улыбка, сказала она. Я не видела ее с тех пор, как его ранили.

Я знал, что Invictus принесёт пользу миру, я всегда знал, но меня застала врасплох эта волна признательности и благодарности. И ещё радости.

Потом пошли электронные письма. Тысячи, каждое трогательнее предыдущего.

Я 5 лет ходил со сломанным позвоночником, но после просмотра Игр этих храбрых мужчин и женщин я сегодня встал с дивана и готов начать всё сначала.

После возвращения из Афганистана я страдаю от депрессии, но эта демонстрация человеческого мужества и стойкости заставила меня прозреть...

На церемонии закрытия, через несколько минут после того, как я представил Дэйва Грола и группу Foo Fighters, к нам подошли мужчина и женщина с маленькой дочкой. Дочь была одета в розовую толстовку и оранжевые защитные наушники. Она подняла на меня глаза. Спасибо, что вернули мне папу.